– Вы не смотрели договор, когда приходила Ферапонтова. Подписали не глядя. Кирилл Макарович плохо скрывал чувства. – Если батюшка узнает, мне несдобровать… Прошу не разглашать этот факт… Доверился нашему служащему, – сказал он, забыв, что у него служат страховые агенты. – Сразу не проверил договор, который заключил Лазарев… – Господин Лазарев не только заключил договор с несуществующей на тот момент Ферапонтовой, но и назначил себя получателем страховой премии… Если бы Пушкин выстрелил из табельного револьвера, управляющий не так бы удивился. Кирилл Макарович зажмурился, словно перед ним предстал ужас во всей красе. – Как вы догадались? – пробормотал он. – Логически – самый простой ответ. Насколько велика премия? – Чрезвычайно… Сорок тысяч рублей… – Когда господин Лазарев получит капитал? – По правилам – не ранее чем через пять дней после смерти застрахованного. Что ж, ловкий страховой агент обеспечил себя приличным состоянием. – У вас приняты такие вольности? – спросил Пушкин. – За такие вольности выгоняют в шею… Только чтобы не узнали конкуренты… Нам конец… От нас уйдут клиенты… Господин Пушкин, умоляю вас, держите это в тайне… Все что угодно готов предоставить… Только без огласки… Жаль, что чиновник сыска не умел брать взятки. Иначе немного разбогател бы. Вместо легкого заработка Пушкин попросил назвать адрес проживания господина Лазарева. Раз он сегодня отпросился. А повидать его возникала крайняя необходимость. Адрес Кирилл Макарович помнил. Ловкий агент жил в доме по Большому Ново-Песковскому переулку. Чтобы окончательно не огорчить молодого и неопытного управляющего, Пушкин не стал сообщать, кто проживал на втором этаже этого дома. – У вас есть фотография Лазарева? – спросил он. Немного подумав, Кирилл Макарович отправился к стене и снял большой снимок сотрудников и владельца страхового общества «Стабильность». Мода, которая пришла в Москву из столицы. Пушкин внимательно рассмотрел фотографию. Служащие выстроились в два ряда. В центре снимка, как полагается, находился господин Алабьев. У него на коленях сидел мальчик лет шести-семи. Кирилл Макарович, моложе года на три, оказался во втором ряду, крайний слева. – Вот он, – указал он на приятного моложавого господина через две головы от хозяина общества. Выглядел Лазарев трудно отличимым от других агентов. Не выделялся ни ростом, ни внешними данными. Срисовывать в блокнот бесполезно. Впрочем, характерную особенность его лица Пушкин заметил. – Когда сделан снимок? – Три года назад, на двадцатилетие основания нашего общества… Лазарев ничуть не изменился… Что вы намерены делать, господин Пушкин? Кирилла Макаровича интересовала не поимка Лазарева, а собственная судьба. Пушкин не мог ничего обещать. Пока не задаст необходимые вопросы страховому агенту. – Когда возвращается ваш отец? – спросил он. – Во вторник уже Великим Постом. Крайний срок – в среду… Времени было достаточно, чтобы закончить дело, на глазах становившееся простым. Пушкин еще раз взглянул на снимок. Макар Алабьев обладал не только значительным крестьянским сложением, но и особым, насупленным выражением лица. Как будто заранее был сердит на весь мир. Более всего – на нерадивых сотрудников. Было в этом взгляде нечто такое, что отталкивало от желания познакомиться с ним. Страх старшего сына стал понятнее. …А Кирилл Макарович проводил Пушкина до самого крыльца. Опять исполнив роль швейцара, которого в «Стабильности» не держали из экономии. • 18 • Кондитерская и кофейная товарищества «Эйнем» в Театральном проезде пользовалась тем, что женщины не только любят покупать сладкое, но и съедать как можно скорее. Мода совмещать лавку и кофейную пришла из столицы, но прижилась в Москве, как будто так было всегда. Уже никто не помнил, когда московские дамы, купчихи, генеральши, придворные дамы, дамы аристократические, модистки, актрисы, барышни и просто юные создания пристрастились пить в кофейных кофе с пирожными и шоколадом, забежав «на минутку», чтобы купить фунтик конфект[10]. Минутки незаметно превращались в часы. Дамы непременно встречали в кофейной знакомую или подругу, после чего оживленная беседа, сдобренная сладостями, затягивалась надолго. Иногда до полного забвения прочих дел. Шоколад уже стал пороком, на который обер-полицмейстеру следовало обратить грозное внимание. К счастью московских дам, у Власовского не было ни жены, ни дочери. Значит, некому было пропадать в кофейных. У «Эйнема» было многолюдно. Аромат свежемолотого кофе и шоколада сладким дурманом кружил голову. Агата поняла, что после ужасной встречи и покупки ненужной сковороды, которую она с удовольствием разбила бы о голову Пушкина, ей срочно нужен горячий напиток. Она заметила Валерию, занявшую столик у простенка, подошла и села на свободный стул. Явившийся официант принял заказ на чашку горячего шоколада с холодной водой. Как Агата научилась пить во Франции. – Как удивительно устроена жизнь, – сказала Валерия, распахивая «Ведомости Городской полиции»[11] с ломким хрустом. – Стоит заглянуть в раздел «Приключения», как обнаруживаешь поразительные события: люди гибнут от сущих пустяков. Не правда ли, баронесса? Агата по-прежнему не читала официальных газет – ни московских, ни столичных, ни провинциальных. Газеты не печатали ничего, что ей бы хотелось узнать. А то, что она знала, ни одна газета, даже частная и развлекательная, никогда не напечатает. Ну кому интересно узнать о мечтах, разбитых вдребезги. – Что-то случилось в Москве? – спросила она, ожидая горячего шоколада и думая о том, что случилось в ее жизни. – Много чего… Некий господин попал под конку и был зарезан на месте… Вот сообщают, что лошадь понесла и сбила прохожего… А еще приказчик выпил по ошибке серной кислоты… Жизнь обрывается, как паутинка… Удивительно… Официант принес чашку, дымящую черным напитком. Агата сделала большой глоток и ощутила, как спокойствие и равновесие возвращаются в душу. – Не понимаю, к чему эти ужасы… Почти закрытая газетой, Валерия перелистнула внутреннюю страницу. – Почему невинные люди умирают легко и глупо, а тот, кто заслуживает смерти, живет себе припеваючи… – Такой разговор мне не нравится, моя милая, – сказала Агата, окончательно придя в себя со вторым глотком шоколада. – Давайте закончим и больше никогда не будем к нему возвращаться… Я обещала вам помочь, но только не в преступлении… Мадемуазель как будто пряталась за газетой, не выпуская ее из рук. – Конечно, баронесса, об этом не может идти речи… Месть не всегда надо вершить кровью. Иногда достаточно шалости или… чего-то подобного… – Рада слышать… Но все же я бы хотела знать, что именно вы затеваете. Валерия высунула лицо, отведя газету чуть в сторону, словно закрываясь от зала. – Простите меня, дорогая баронесса, но детали нельзя раскрывать до самого конца. Иначе у вас не получится сыграть свою роль так естественно, как нужно… В своей жизни Агата сыграла столько ролей и перед такими серьезными господами, при этом одерживая победы, что юной барышне не представить в самых буйных фантазиях. Но о таких вещах не следовало говорить. – Не стану пока возражать, – сказала она. – В чем же будет заключаться моя роль? – Она будет главная, – ответила Валерия, отвела газету, осмотрела зал и снова загородилась ею. – Благодарю вас, моя милая. Но я должна знать, что мне предстоит. И самое главное: кто станет жертвой вашей шалости. – Вас, баронесса, ожидает удивительное приключение… Игра, которую вы никогда не забудете… Глупая таинственность свойственна юным барышням. Они думают, что умеют так хитрить, что никто не догадается. Вся их хитрость давно на виду. Агата не сомневалась, против кого Валерия замышляет… Вот только что́ замышляет, оставалось неясным. Если бы она задумывала нечто смертельно опасное, баронесса бы ей не понадобилась. У Валерии хватит ума, чтобы понять: ни резать, ни стрелять, ни травить ее мачеху баронесса фон Шталь не станет. Как бы ее ни умоляли. Значит, мадемуазель планирует какой-то розыгрыш. Дерзкий и злой. Роль Агаты может оказаться не слишком приятной. – Я не участвую в играх, правила которых мне неизвестны, – сказала она. – Даже если об этом попросите вы, моя милая… – Раз вы настаиваете… – Валерия вдруг улыбнулась. – Мне казалось, что вам интересно будет новое приключение… Но если вы чего-то опасаетесь… – Мне нечего опасаться, – ответила Агата с некоторой резкостью. – Меня мало чем можно испугать. – О, разумеется! Я просто не так выразилась… Мне хотелось, чтобы внезапность доставила вам удовольствие, баронесса… Но если я ошиблась – простите меня… Агата допила шоколад. – Ради вас, моя милая, я бросила все дела и примчалась в Москву по первому зову… Но это не значит, что я брошусь в омут с головой. Даже ради вас… – Простите, простите меня, простите мою наивность, простите глупость, – Валерия протянула руку через столик, Агата пожала ее в знак примирения. – Расскажу вам все подробно сегодня вечером. Вы же придете на наш праздник? Агенты страхового общества мечтают увидеть вас вновь. Вы, баронесса, вскружили головы моим друзьям. И кажется, моему брату… Как раз сейчас даже наивный комплимент был кстати. Агата приняла его, как и еще один крохотный глоточек шоколада. Валерия резко сложила газету и бросила на стол. – А теперь хочу кое-что вам показать… Считайте это началом нашей игры… Пойдемте со мной, – она встала, прихватив нетронутую чашку кофе, и протянула баронессе руку. Пальцы ее были холодны. Позволив управлять собой, Агата пошла за ней. Валерия приблизилась к столику у окна, за которым сидела одинокая дама спиной к ним. Дама что-то высматривала на улице, мало обращая внимания на происходящее в кофейной. – Простите меня, так надо, – прошептала Валерия. Все случилось слишком быстро, Агата не успела среагировать. Коротким замахом Валерия выплеснула кофе прямо за шиворот дамы у окна, сунула в руку Агаты пустую чашку, крикнула «Негодяйка!» и исчезла так быстро, будто проделывала этот трюк не раз. Дама, облитая кофе, вскрикнула, выронила свою чашку и стала нервно вытряхивать из-за шиворота то, что там оказалось. Остывший напиток не мог обжечь, но сильно напугал. Наконец дама выскочила и наткнулась на ту, кто посмел нанести публичное оскорбление. Агата так и стояла с пустой чашкой. Как будто сознавалась в содеянном. – Вы с ума сошли! – закричала дама. Баронессе фон Шталь ответить было нечего. Она невинно улыбнулась. Давненько Агату не обыгрывали таким примитивным способом. Сказать по правде, никогда такого не случалось. И кто провел? Сопливая девчонка, которая ей в подметки не годится. Она решила, что немедленно порвет отношения с Валерией. Барышня позволила себе слишком много. Такое прощать нельзя.