– А вот это Моня ты зря! Песни писать надо. И поверь мне, написано будет ещё много, в том числе и об Одессе. Может ты и напишешь! – мы двинулись по коридору в сторону приёмной комиссии. – Ты документы-то подал? И, кстати, как тебя зовут по-настоящему? Моня – это ведь имя уменьшительное? От Соломона или от Эммануила? – Почему от Соломона? – парень опять смутился. – Я Модест! Модест Ефимович Табачников, второе имя Манус. Но как-то привык уже к Моне, меня с детства все так зовут. – парень продолжал идти и что-то говорить, а я остался стоять на месте как громом поражённый и только по спине скатилась одинокая капелька холодного пота. Твою ж мать! Сам Табачников! Но не мудрено, что я его не узнал в этом молодом и симпатичном еврейчике. В своей прошлой жизни я видел всего пару его поздних фотографий и то случайно, а биографией музыканта никогда специально не интересовался. Знаю только, что Модест некоторое время играл в оркестре Утёсова, но недолго. Отчего он ушёл из оркестра я не в курсе, но музыку и песни для Утёсова вроде бы и дальше писал. И этот человек ещё восторгается нашей «Жемчужиной»! Которую сам и написал, а я выходит у него её украл. Ой, блин, как стыдно-то! – Миша! Что с тобой? Ты побледнел весь, тебе плохо? – возле меня стоял встревоженный Моня и озабочено оглядывался по сторонам. – У вас, где медпункт? Может тебя туда проводить? – Нет! Не надо, видимо перетренировался вчера, вот сегодня у меня и слабость. Сейчас отдышусь и всё пройдёт! Так, где ты говоришь играешь? – В оркестре клуба ВЧК-ОГПУ! – в голосе Табачникова послышались нотки гордости за свою «крышу». – Угу. Серьёзная организация. И как платят? На жизнь хватает? – Моня слегка замялся. – Ну, сейчас везде с оплатой трудно, но есть и прод-паёк, и карточки на хлеб по повышенной норме! – Ну, а музыка? Что играете? Наверное, вам и с танцами полегче, чем другим ансамблям? И с репертуаром песен, наверное, тоже проще, вас-то вряд ли так контролируют как остальных? Моня поморщился и обречённо махнул рукой. – Какое там! Цензура страшная. На танцах только разрешённый репертуар, на концертах тоже. – А на вечеринках у начальства? И вот только не делай мне тут изумлённый вид, и не вздумай отнекиваться, что тебе не приходилось на них выступать. Если не хочешь говорить, то просто махни рукой, только не ври мне. Я тоже музыкант, и лабать везде приходилось, и начальников твоих знаю как облупленных. Но чисто перед чекистами на вечеринках выступать как-то не приходилось. – И не надо бы тебе там выступать Миша, они как подопьют, такое несут… А потом по трезвяне ещё и пытают, что я услышал, и кто что сказал и про кого. – Моня передёрнул плечами. – А рукой махать… так замахаюсь! Я тебе что, ветряная мельница что ли? – и он заразительно рассмеялся. А я смотрел на этого симпатичного юношу и у меня душа пела. Да, я украл у тебя песню, но ты этого никогда не узнаешь и не огорчишься, но чем тебе за неё отплатить я уже знаю. Не будет в оркестре Утёсова рыжего пианиста Мони. Он будет играть в «Поющей Одессе», я наконец-то нашёл себе замену. И она будет ничуть не хуже, чем нынешний музыкальный руководитель. А может даже и лучше, потенциал этого парня намного выше моего. Я с облегчением вздохнул, ещё одна страничка окончательно дописана и перевёрнута. По крайней мере я на это надеюсь. * * * Запарка с приёмом студентов закончилась, впереди свободное лето. И наконец-то наступило то время каникул, о котором я давно уже мечтал. Теперь мне надо появляться в институте только два раза в неделю, чтоб выполнить мелкие поручения Николая Николаевича, да показаться Юлии Александровне, чтоб она убедилась, что я жив-здоров и не отлыниваю от домашних репетиций, а мой голос по-прежнему при мне. Хотя «свободное лето» понятие для меня всё же относительное. С утра у меня по-прежнему пробежка до пляжа, там небольшая разминка, купание и опять бегом до дома. И если мы с мамой никуда не идём, то занятия музыкой до самого вечера. Всё-таки Николай Николаевич решил покончить с моим увлечением «миниатюрами» и дал мне задание на лето написать ни много ни мало, а симфонию. Я только скептически хмыкнул на такое его пожелание, но деваться мне некуда вот теперь по вечерам «пишу». Если собрать воедино все саундтреки из «Пиратов карибского моря», то там музыки и на три симфонии хватит. Так что сижу, вспоминаю, свожу саундтреки воедино, где-то что-то меняю, где-то что-то добавляю, но так чтоб было созвучие, а не какофония. Вроде бы выходит неплохо, мне нравится. Заодно вспомнил и с небольшими изменениями записал «Советский марш» из Red Alert 3.[27] В его создании отметились аж четыре музыканта, я не суеверный, буду пятым. Тем более что музыка там самая что ни наесть маршевая, писалась-то она «по мотивам» советских и немецких маршев тридцатых годов. Для этого времени самая подходящая музыка. Если немного придержать, то как раз и будет подарок к пятнадцатилетию революции. Естественно, марш без слов. Возможно, Грег Касавин и неплохой продюсер компьютерной игры, но вот ту муть, что он написал в качестве текста к отличному маршу, без содрогания слушать невозможно. Но сейчас в Украине с подачи «Молодой Гвардии» такой бум поэзии, что думаю слова себя, долго ждать не заставят. А помимо музыки у меня ещё три тренировки в неделю в секции бокса. И там у меня целых два тренера, Бакман Аркадий Давидович, еврей из Одессы и Алессандро Гарсия, баск из Бильбао. Такая вот «международная» команда тренеров. Не могу без улыбки смотреть, когда они, яростно жестикулируя обсуждают какой-нибудь спорный спортивный момент. Слова на идиш, русском, и украинском вперемежку с немецким, французским, испанским и эускаро постороннего человека введут в ступор, и как они понимают друг друга, для меня остаётся загадкой. Они словно два брата, даже в лицах есть схожесть, оба невысокие, сухощавые, чернявые и кудрявые. То ли два еврея, то ли два баска. Только один совсем молодой, Аркадию по осени двадцать пять лет исполнилось, а его напарник и спарринг-партнёр Алессандро постарше выглядит, ну так ему нынче весной тридцать два года стукнуло. «Старичок», но такой, что и молодого уработает не запыхавшись. А познакомил их я и получилось это совершенно не преднамеренно и почти что случайно. Всё началось с того, что в июле двадцать восьмого года ко мне домой прибежали неразлучные братья и наперебой стали рассказывать, что на углу Болгарской и Мясоедовской на тумбе для объявлений висит афиша, на которой напечатан «мужик в трусах, который в таких же перчатках как у тебя и вот так стоит» Додик изобразил боксёрскую стойку. Больше ничего внятного они объяснить мне не смогли. Пришлось самому сбегать до афиши, так как от братьев толку было мало и что в афише было напечатано, они прочесть не удосужились. А в афише было написано, что в Одессе при спортивном обществе «Пищевик» создана секция бокса и уже через два дня там состоятся показательные бои боксёров. Афиша висела уже неделю, и просто чудо, что братья на неё наткнулись. Я на своих пробежках тоже бегал по другой стороне улицы и на тумбу внимания не обращал. Стоит ли говорить, что в этот день задолго до начала боёв я уже был там. Ну что я могу сказать по увиденным боям? С моей точки зрения из того, «моего будущего», это конечно было не впечатляюще. О чём я и сообщил сидящему рядом парню, азартно болеющем за одного из бойцов. Мои слова, что противники движутся «как беременные черепахи» привели его в негодование, о чём я чуть не пожалел, но парень сдержался и вполне заслуженного и ожидаемого подзатыльника я не получил. Но зато получил приглашение приходить на тренировки и там показать, как должны по моему мнению двигаться «настоящие спортсмены». Так я познакомился с Аркадием Бакманом. К своему стыду, в своём времени посмотреть бои боксёров я любил, но вот историей бокса в СССР совсем не увлекался. Так, слышал кое-что от своего тренера в молодости, но и на этом всё. Болел за Костю Дзю, за братьев Кличко. Смотрел бои за звание чемпионов мира, но спортсменом сам не был и не интересовался этим особо. Поэтому оценить боксёров «с исторической» точки зрения я не мог. Я их просто не знал. И поэтому представьте моё удивление, когда Аркаша оказался не только боксёром, но и наставником молодых боксёров. Для меня казалось, что ему рановато заниматься тренерской деятельностью, тем более что и как боксёр он меня не впечатлял. Но своё мнение я благоразумно держал при себе, следуя золотому правилу: – «дарёному коню в зубы не заглядывают». Тем более, что в секцию мне удалось попасть с большим трудом. И кто из нас двоих был «дарёным конём» было ещё под большим вопросом. Во-первых, Аркадий сразу обратил внимание на мой шрам на затылке, о котором я уже благополучно забыл и потребовал справку от врача, что мне бокс не противопоказан. А получение этой злосчастной справки вылилось в такую эпическую мелодраму, что я зарёкся на будущее вообще о чём-нибудь просить своего «любимого пинкертона». Семён Маркович развил такую бурную медицинскую деятельность по осмотру моего «бренного тела», что я ощущал себя подопытной лабораторной мышкой, а даже не крыской или кроликом. К тому же, бурные возражения моей мамы и «примкнувшей к ней» Беллы Бояновны вообще грозили поставить крест на моём «спортивном будущем». И только мои клятвенные обещания, что на ринг я не выйду, а буду заниматься только «общеукрепляющей» тренировкой, а следить за этим с большой неохотой и под мощным прессингом моей мамы согласился сам Аркаша, позволили мне начать тренировки. Но этому предшествовал мой приватный разговор с мамой, где я напомнил ей историю моего попадания к ней, и моё опасение за своё будущее, в котором могло случиться всякое. И я обосновал своё желание заняться боксом, как готовность защитить свою жизнь, в случае нового нападения на меня. После чего мама, всплакнув дала мне своё благословление. Впрочем, я и сам особо не стремился к контактному бою, опасаясь и за свою голову, и за свои руки. Всё-таки высшее музыкальное образование было у меня в приоритете, и травмы были мне ни к чему. А с Алессандро я познакомился спустя почти полтора года, когда ранним декабрьским вечером топал на свою очередную тренировку и за пару кварталов до клуба на углу улицы заметил интересную картину. На постового милиционера размахивая руками и что-то пытаясь ему объяснить на испанском и французском языках наступал прохожий, а милиционер, беспомощно оглядываясь по сторонам и вытирая взопревший лоб, что-то ему втолковывал, мешая русскую речь с украинскою мовою. Меня это заинтересовало и подойдя поближе я понял, что прохожий пытается выяснить, где находится спортивный клуб. Но постовой, не понимая ни по-испански, ни по-французски ни слова, в качестве гида прохожему определённо не годился. Особенно меня насмешила концовка разговора, когда они оба уже устав от словесной перепалки обменялись «финальными фразами»: – Jendarme ergela! (Тупой жандарм! (баск)) – на что тут же последовал адекватный ответ: – Сам такий, басурманін! – Товарищ милиционер! Испанский товарищ спрашивает, как пройти к спортивному клубу. А я как раз туда иду, разрешите проводить товарища иностранца? – Та забери ты уже его от меня Христа ради! Вот навязалась на мою голову, нехристь басурманская, совсем по-людски не разумеет! Как они только друг дружку-то понимают? Я повернулся к прохожему: – Euskalduna zara? – Bai! (Вы баск? – Да!) – Меня Михаил зовут, по-вашему, Мигель, а как Ваше имя? – Алессандро Гарсия де Бильбао! – Алессандро, я не очень хорошо говорю на эускара, если вы не против, то давайте продолжим общение на испанском языке? – Да, я слышу, что у тебя ужасный акцент. Ты из Аквитании? Приехал в Союз с родителями по контракту? Неужели тебя нельзя было оставить дома с кем-нибудь из родственников? Я вот свою малышку везти побоялся, она осталась с моей мамой и моим младшим братом. Очень за них переживаю, но работы дома почти нет, а здесь у меня хороший контракт на два года. Советы ценят специалистов, а я отличный механик. Работаю в порту, наша бригада монтирует краны, а я слежу за исправностью механизмов и занимаюсь их наладкой. Но в свободное время здесь заняться абсолютно нечем. Местное вино, это такая дрянь, которую пить совершенно невозможно, особенно этот их «шмурдяк»! Алессандро поёжился в своей куртке и поглубже натянул кожаную кепку с меховыми наушниками. – Как же тут холодно! Мои друзья говорят, что эта зима ещё тёплая по местным меркам. Мой Бог! Какие же тогда здесь бывают зимы холодные! – да уж, для теплолюбивого баска из Бильбао, привыкшего к мягкому климату атлантического побережья, даже тёплая Одесская зима кажется чем-то экстремальным. Так переговариваясь между собой, мы шагали в направлении клуба. По дороге Алессандро найдя в моём лице благодарного слушателя эмоционально поведал мне свою нехитрую историю. Когда-то большое и состоятельное семейство Гарсия владела несколькими конюшнями в Бильбао и занималось частным извозом и перевозкой грузов. Но сначала Испанка, бушевавшая в тех краях, в восемнадцатом году выкосила почти всю семью, а затем появившиеся автомобили довершили начавшийся крах семейного бизнеса. Поначалу молодому главе семьи было очень тяжело, чтоб заработать немного денег приходилось даже выступать на ринге. Хорошо, что Алессандро с молодости участвовал в кулачных боях, а затем всерьёз увлёкся боксом. Но содержать семью на такие ненадёжные гонорары было проблематично, и братья, продав конюшни переоборудовали один каретный сарай под автомастерскую и занялись ремонтом автомобилей. Дело потихоньку развивалось, но разразившийся кризис чуть было опять не привёл к краху. Но тут подвернулся контракт в Советском Союзе и Алессандро, выучившийся к этому времени на инженера-механика не упустил такой возможности. Сегодня от когда-то большой и дружной семьи остался только сам Алессандро и его младший брат Пабло. Оставшийся в Бильбао присматривать за автомастерской и помогать матери, у которой на руках дочка Алесандро, девятилетняя Горрия. Жена Алессандро простудилась и умерла, когда девочке было всего пять лет и новую спутницу жизни Алессандро пока не выбрал. Этот контракт поможет ему поправить материальное положение семьи и по возвращении на родину возможно семейное положение моего спутника изменится. – Мигель, а где вы жили в Аквитании и где работает твой отец? – мой ответ, что я не из французской Аквитании, а самый настоящий местный житель, так удивил Алессандро, что он даже на пару минут прервал свою скороговорку, но затем природная живость характера взяла своё. И он принялся допытываться, откуда я так хорошо знаю испанский язык, и тем более эускара. Ну не рассказывать же ему, что Страна Басков моё любимое место отдыха в будущем? К моему облегчению мы уже пришли. – Аркадий Давидович! Посмотрите кого я к Вам привёл! Знакомьтесь, Алессандро Гарсия де Бильбао, испанский боксёр, гроза атлантического побережья Испании и чемпион столицы Страны Басков! Специально приехал в Одессу познакомиться с вами и получить пару уроков от гранд-мастера в наилегчайшем весе! – и перейдя на испанский обратился к гостю. – Алессандро, знакомьтесь, это мой тренер, Аркадий Бакман, лучший боксёр и тренер Одессы! – Мишка, ну ты и балабол! Дождёшься, когда-нибудь… выпросишь у меня люлей, не посмотрю, что ты недоросль. Иди переодевайся и на разминку! А что, этот Алессандро и правда испанец? Он что, дворянин? – С чего это Вы взяли, Аркадий Давидович? – Ну так приставка эта к фамилии, «Де Бильбао»? – А! Нет, это просто означает, что Гарсия из города Бильбао и всё. У нас в порту по контракту работает, вот захотел размяться немного. Думаю, вам тоже такой соперник не помешает, весовая категория у вас примерно равная, а испанская школа бокса немного другая, так что пригодится! – так я и познакомил Аркадия и Алессандро. * * * Понимая, что скоро лавочка мадам Поляковой накроется «медным тазом», я счёл за благо свести с ней знакомство и перед самым своим отъездом она «сдала» мне свой «контакт» с одним неприметным мужичком из портовых служащих. И вот уже год как я заказываю через него контрабандные музыкальные журналы и авиационные обозрения новинок всего летающего, что только есть в мире. За ценой не скуплюсь и поэтому время от времени ко мне прибегает какой-нибудь мальчишка и сообщает, что «дядя Жора велел кланяться». Дороговато, конечно, но зато самая качественная и свежая информация. Раньше я думал, что все новинки в авиа-разработках держатся в строжайшем секрете, но оказалось, что это актуально только для моего времени, а сейчас нет в мире более болтливых «кумушек» чем инженеры. Причём в любой технической области нет никакого понятия о секретности. Обычное тщеславие, желание прославиться и гонка за приоритетом в разработках, заставляют инженеров печататься в газетах и журналах всячески подчёркивая свои заслуги. Впрочем, если бы я не знал из будущего основных тенденций развития авиации, мне бы эта «открытость» помогла мало, так как и тупиковые и заслуживающие внимания направления в авиации рекламируются с одинаковым усердием. Но своих будущих противников я знаю хорошо и внимательно штудирую всё, что могу о них достать. В первую очередь меня интересуют их слабые и сильные стороны. В этом времени у меня нет ни интернета, ни справочников под рукой. И по щелчку мышкой нужную информацию мне не получить, поэтому я так тщательно слежу и за конструктивными изменениями, и за «полётом фантазии» авиаконструкторов. Никогда не знаешь, что может пригодиться в будущем и знание каких особенностей и недостатков противника поможет одержать тебе верх в бою. А то, что мир движется по прошлому сценарию у меня сомнения уже не вызывает. Конечно, сейчас самолёты просты в управлении и эксплуатации как деревенская телега, но это сейчас и для меня. И лучше начинать с простого и постепенно двигаться к сложному не только зная, но и умея применять эти знания на практике. Но до практики мне пока ещё далеко, а вот теоретическую базу я уже изучил на уровне неплохого инженера. У меня есть несколько альбомов, где я делаю зарисовки новых моделей с описанием их особенностей и возможными уязвимостями. Альбомы постоянно пополняются новыми рисунками и описаниями по мере поступления журналов. Не думаю, что такая конструкторская «открытость» продлится долго, но пока есть возможность, ей надо пользоваться. Когда я служил срочную, у нас на вооружении стояли МиГ-21 и мне не раз приходилось делать их рисунки и для стенгазеты, и для дембельских альбомов. Стремительный и хищный силуэт фронтового истребителя в этом времени порвал бы шаблон любого конструктора, а внутренний вид кабины пилота довёл бы до инфаркта самого стойкого инженера. К сожалению, современные технологии не позволяют создать даже жалкой копии подобной машины, до их разработки остаётся ещё почти целых три десятка лет. Так что летать я буду на ишачках, на что очень надеюсь. Тем более, что И-16 в своё время был лучшим истребителем в своём классе. Ностальгируя по ушедшему навсегда миру, набросал для себя в альбом рисунок МиГ-21 и не удержавшись, свой «повзрослевший» автопортрет на его фоне, в противоперегрузочном костюме и с гермошлемом висящем на согнутом локте. Всегда завидовал нашим пилотам в части и мечтал о таком вот фотоснимке в прошлом. Но хрен там, солдатикам такое было «не по чину». Даже рисунки из дембельских альбомов вырывали, если дембель со своим альбомом по глупости попадался на глаза замполиту. Часто вспоминаю Лору, но вот её лицо уже помнится смутно, вообще многое начинает потихоньку забываться, с чем это связано я не знаю и спросить не у кого. Всё, что случилось со мной с момента моего попадания сюда помню отчётливо, до мельчайших подробностей. Но вот «то» моё прошлое начинает постепенно уходить. Пока в памяти ещё окончательно всё не стёрлось сделал несколько карандашных набросков «моего Лисёнка». В той жизни она никогда мне не позировала обнажённой и сердилась, если я ей предлагал сделать рисунок «на память» в стиле «ню». Но провоцировать меня она любила и порой просто сводила с ума ластясь и принимая самые эротичные позы прикрывшись только роскошной огненной гривой волос и наслаждаясь моим ошалевшим видом. Проведя по рисунку девушки ладонью и как бы погладив её на прощание, я закрываю альбом. Пришла пора перевернуть и этот лист воспоминаний. Эпилог Иногда нужно умереть, чтобы начать жить. Пауло Коэльо Вот и подошли к концу мои неожиданные каникулы в Одессе. Поездка, запланированная на три дня, растянулась почти на шесть лет. Сожалею ли я о том, что произошло? В какой-то мере да. Всё-таки в прошлом (или будущем?) у меня остались незаконченные дела, друзья, интересная работа, комфортный и обустроенный быт. Отказался бы я от поездки, если б заранее мог предполагать, чем она закончится? Нет! Я благодарен судьбе за столь щедрый подарок. И теперь постараюсь прожить свою жизнь так, чтоб мне не о чем было сожалеть в старости, если, конечно, до неё доживу. А пока заканчиваю приводить в порядок свои дела и как могу успокаиваю маму. Пару раз она уже порывалась «бросить всё и ехать с сыночкой», и только наши совместные с Беллой Бояновной усилия удерживают её от этого опрометчивого шага. Ехать в неизвестность нужно только от безысходности, а у мамы здесь хорошая по местным меркам квартира, добрые подруги и знакомые, да и клиентура, несмотря на все пертурбации с НЭПом только растёт. Дамочки из советско-партийной элиты тоже хотят одеваться модно-богато и средства к этому имеют. А в Париже попробуй ещё сними квартиру, да и жить тоже на что-то надо. И такую клиентуру как в Одессе, в Париже для мамы вряд ли кто приготовил. Все накопления вмиг разлетятся. Мне одному ехать проще, заработать музыкой себе на проживание и пропитание в случае чего тоже легче одному. К тому же еду довольно обеспеченным молодым человеком. Всё-таки свою зарплату тратить было не на что и авторские отчисления за исполнение моих песен тоже набежали. Не так уж и много, но вместе с командировочными на оплату обучения и съём комнаты в течение двух лет средств хватает с избытком, ещё и на развлечения немного останется. Хотя на развлечения вряд ли будет время. Благодаря Вилинскому договорённость с Парижской музыкальной консерваторией достигнута, стажировку по классу композиции буду проходить у профессора Поля Дюка́. И Николай Николаевич очень надеется, что я не разочарую именитого профессора, заинтересованно отнёсшегося к моей музыке и даже заочно пообещавшего свою помощь в поиске мецената, если мои произведения будут того достойны. Николай Николаевич, озадаченный моим неожиданным «творческим прорывом», решил, что изучение композиции для меня сейчас важнее, чем дирижирование или вокал. Ну так мне понятна некоторая его растерянная озадаченность. Дело в том, что, «сочиняя» заказанную мне симфонию по мотивам «пиратов», вспоминая тот или иной саундтрек я зачастую делал для себя карандашные наброски в альбоме. Мне так было проще вспомнить эпизод фильма и писать к нему музыку. И вот это моё «творчество» однажды увидела мама. – Мишенька! Ты уже пишешь Оперу?! – такого восторженного восхищения в её голосе я ещё не слышал. Недоумённо подняв на маму глаза, оторвался от рисования очередной сценки из фильма и растерянно произнёс: – Мама, с чего ты так решила? – Ну, так я же вижу, что ты рисуешь и играешь, или играешь, а потом рисуешь. Твоя музыка ни на что прежнее не похожа, а на твоих рисунках персонажи в таких шикарных старинных костюмах, что сразу становится понятно, что это опера о временах испанских конкистадоров. Но вот о таких ужасных существах я даже не слышала. – и мама ткнула пальцем в портрет Дейви Джонса.