— Я называю это — совать персты в живую рану, — сказал Любославский. — Зачем так трагически? — Неужели они не могли обойтись? Ответить сами, не теребить тебя. Каждому грамотному теперь известно, как это было. — Вероятно, считают, что я могу сказать точнее всего. Там же приложены схемы, описание, — как бы защищаясь, пытался объяснить Попов. — И ты их еще оправдываешь! — ужаснулся Любославский. — Твоя рассудительность доведет тебя… — Но мне в самом деле легко ответить, — возразил Попов. — Факты бесспорно подтверждают. — Я вижу, как тебе легко, — горько усмехнулся Любославский. Попов как бы отвел рукой замечание приятеля. — Меня интересует другое, — сказал он медленно. — Что это за человек, этот Маркони? Что побуждает его? — Разве ты не видишь? С самого начала все его поступки. — Но он смело действует. Знаешь, такая дальность на двенадцать, на восемнадцать километров. Это не шутка. — Да, он смело берет чужое, — показал Любославский на бумагу. — Что плохо лежит. — Ну, это ты с досады, — сказал Попов. — А что, если он не знает обо мне, о моих опытах? — Ты безнадежен! — с возмущением и сожалением проговорил Любославский. — Ну хорошо! Допустим, он не знал о тебе и когда подавал заявку на патент в Лондоне, и когда Прис читал лекцию в Королевском институте. Допустим, хотя и трудно верится. — Он мог и не прочитать моей статьи в журнале, — вставил Попов. — Ты же знаешь, как мало распространяются наши издания за границей. Там их почти не читают. Русский язык не стал международным. В научных трудах редко встретишь ссылки на наши работы. — Да, если не считать использование без ссылок. — Ну, ты уж принялся за такое, что я тебе не попутчик, — брезгливо поморщился Попов. — Отказываюсь в таком духе говорить. Авантюрный жанр. Я не умею в нем разбираться. — Бедный ты, бедный ученый-идеалист! — вздохнул Любославский. — Предположим, раньше он о тебе ничего не знал. Ну, а сейчас, когда у него в руках такое коммерческое предприятие — целый штат юристов, консультантов, разных информаторов и, как видишь, даже свои агенты в разных странах. Фабрика по собиранию нужных сведений. Всякие патентные материалы. И когда опубликовано твое письмо в газету, и статьи в английском «Электришен», и протесты ученых… И при всем этом ты считаешь, что и теперь он чист и несведущ, как младенец? Нет, если он и теперь прикидывается, что ничего не знает о тебе, о твоем изобретении, значит, он темнит. Сознательно темнит. Да, да, не качай головой, а учись называть вещи своим именем! Попов молчал, погрузившись еще глубже в кресло. Усталое лицо его выделялось бледным пятном на фоне высокой спинки. Какое-то сразу постаревшее, оплывшее. Беседа оборвалась. Вернувшись в Кронштадт, сел он у себя дома за стол и принялся сочинять официальный ответ на официальное отношение. Привести факты и доказательства, вполне очевидные, не составляло особого труда. Труднее было с подбором выражений. Он не хотел, чтобы кто-нибудь смог прочитать здесь отголосок его чувств. Только факты, и только его беспристрастное мнение. И все же ответ получился вполне определенным. Он писал: «Передача сигналов с помощью электрических импульсов… не представляет новости для Морского ведомства, где работа в этом направлении производится с 1895 года». И еще писал: «Комбинация чувствительной трубки, реле и электромагнитного молоточка для встряхивания трубки, а также соединение электродов трубки с одной стороны с высоко поднятым изолированным проводом, а с другой стороны — с землей, придуманы и опубликованы преподавателем Минного класса А. Поповым в 1895 году. Указана при этом возможность введения в действие пишущих аппаратов и сигнализации с помощью этого прибора на расстояние. Новыми могут считаться только немногие частности, но ни одна из комбинаций, перечисленных в описании Маркони, не нова». Только факты. И никакой свободы выражений. Долго еще после этого ходил он, подняв воротник, надвинув котелок, по уединенным местам в парке, по набережной Кронштадта. А вернувшись, снова сел за стол. И написал вторую бумагу. Письмо в министерство финансов. Уже не отзыв специалиста по Техническому комитету, а лично от себя. Протест человека, задетого эа живое. И в нем было гораздо больше свободы выражений. Патента в России Маркони не получил. Его претензии были отклонены. Но его агенты продолжали свое дело. Вести разведку, прощупывать где только можно. Германия. Страна восходящей промышленности, уверенно расталкивающая себе место под солнцем. Маркони посылает в Берлин своих поверенных — проделать то, что не удалось в России. Заполучить патент. Но тут выступает на сцену профессор Слаби, ученый-электрик, один из руководителей Высшей технической школы в Берлине. Профессор сам интересуется вопросами беспроволочной телеграфии. Проводит у себя в лаборатории исследования, расчерчивая мелом на полу длиннейшего коридора кривые электрических колебаний — узлы и пучности — и раздумывая над их практическим смыслом. Немецкий профессор, еще в прошлом году прослышав про опыты Маркони, направился на Британские острова и просил разрешения присутствовать во время испытаний. Рекомендация у него была солидная: он приехал по указанию кайзера Вильгельма. Его величество весьма заинтересован возможностью применить систему талантливого итальянца. Профессор Слаби был в числе зрителей на Бристольском канале, когда антенны Маркони, поднятые на змеях, расширили беспроволочную сигнализацию до двенадцати километров. Профессор скромно держался как бы в стороне, но его очень выпуклые глаза за дымчатыми стеклами пенсне на черном шнурочке не пропускали ни одной подробности. Он уехал, выразив свое восхищение и признательность. Маркони ждал. Но от германского правительства что-то не следовало никаких предложений. Тем временем в дворцовых садах берлинского предместья Потсдама производились интенсивные испытания беспроволочной сигнализации. Профессор Слаби неплохо все рассмотрел при визите к Маркони и теперь вместе со своим талантливым ассистентом Арко не без успеха продвигался к цели. Антенны, высоко поднятые на воздушных шарах, позволяли ему все больше и больше раздвигать расстояние. Культура отличной германской электротехники подкрепляла его опыты — действие аккуратно сработанной аппаратуры. Маркони послал в Берлин своих доверенных с заявкой на патент. Но зачем Германии выдавать право на такое изобретение в чужие руки? Итальянцу, да еще стоящему во главе английской акционерной компании. Зачем ставить себя в зависимость, когда гросс-адмирал Тирпиц провозгласил программу создания большого германского флота и теперь ясно, что его броня и пушки на море должны сделать то, что уже совершают немецкие товары на земле, — вытеснить британского конкурента. И когда у профессора Слаби уже так хорошо все налажено по беспроволочной сигнализации. Не давать, не давать! Но нужен юридический предлог, чтобы отклонить заявку Маркони. Профессор Слаби не только ученый-исследователь. Он еще состоит и членом Германского патентного управления. Его обязанность — следить и оберегать, чтобы какой-нибудь изобретатель не взял немецкие интересы в сети своей привилегии. Профессор Слаби вспоминает: что-то говорили о работах русского физика Попова. Ага, есть путь! В лаборатории Слаби сотрудничает русский. Молодой электрик У гримов, приехавший сюда для усовершенствования после окончания учебного заведения. Вероятно, он сможет помочь. Разговор Слаби с Угримовым. Письмо Угримова к Попову. Толстая бандероль, полученная вскоре от Попова. Профессору Слаби не терпится тотчас же узнать: что же там, в этих бумагах? Доклады Попова в научных и открытых собраниях, начиная с 1895 года, опубликованные в журналах, в ученых вестниках, известиях, записках… «Переведите, пожалуйста, переведите!» — торопит профессор. И тут же жадно набрасывается на текст, на схемы. Простое сравнение сразу же неопровержимо показывает все преимущественное право Попова перед Маркони. И в общей идее, и в главной схеме, и в самых важных деталях. Теперь в руках Слаби не какой-нибудь предлог, а твердое, веское доказательство. Теперь известно, как можно ответить на претензию Маркони. Увы, к глубочайшему сожалению, Германия не вправе выдать ему патента. Его изобретение не имеет новизны, его изобретение повторяет… Маркони должен был проглотить и эту пилюлю. Его агентам оставалось только искать в другом месте. А в Германии в кабинетах двух крупнейших электротехнических фирм уже готовилось взаимное соглашение. После долгой распри, примирить которую смог только сам кайзер Вильгельм, «Всеобщая компания электричества», где подвизался профессор Слаби, и компания «Сименс и Гальске», где был профессор Браун, решили наконец прекратить конкурентную борьбу друг против друга и объединить свои силы. Пройдет немного времени, и вновь организованное предприятие «Телефункен» будет проводить в своих богатых лабораториях исследования по беспроволочному телеграфу, строить новейшую аппаратуру для распространения по всем зонам германского влияния: А если можно, то и дальше… И заставит «Общество Маркони» с еще большей силой и тревогой пуститься наперегонки. И, чтобы не передушить друг друга в этом беге за барышами, соперники должны будут также объединиться, образовав коммерческий союз «Телефункен» с Маркони под именем англо-немецкой фирмы «Демаг». Поделить между собой: что вам, что нам. Предприимчивость, конкурентный кросс — не сладкое удовольствие. УСЛУГА ЗА УСЛУГУ Ламанш — полоса воды между Англией и Европейским континентом. Уже не раз придавалось ему какое-то особое, сверхъестественное значение. Если пловец хотел заслужить мировую известность, он заявлял о своем намерении переплыть Ламанш. Когда строительная фирма желала поразить мощью своих технических средств, она выдвигала проект тоннеля под Ламан-шем. Один перелет на воздушном шаре через Ламанш убеждал в победе воздухоплавания куда больше, чем все парения над землей. Любой вождь армий мог всегда отговориться, оправдывая свое бездействие перед этой широкой полосой воды, — Ламанш! Этот пролив чуть ли не гипнотически действовал на умы. Маркони знает природу человеческого любопытства. Что может еще больше сыграть в его пользу, чем передача сигналов через Ламанш? Разумеется, при широком оповещении. Он не забывал напоминать о себе и раньше. Его участие с аппаратами в маневрах Британского флота. Его недавний «королевский эксперимент», когда он установил беспроволочную связь между виллой королевы Виктории и яхтой принца Уэльского (бриллиантовая булавка для галстука, которую он при случае теперь надевает, — знак высочайшей ему за это милости). Но все это меркнет перед тем, какое впечатление может произвести прыжок сигналов через Ламанш. Последние месяцы Маркони курсировал непрестанно туда-сюда через пролив. Вольная перелетная птица. То хлопотал на английском берегу, в районе Дувра, где у подножия маяка возводились сооружения его телеграфной станции. То, быстро собрав чемоданы, переправлялся на берег европейский, во Францию, чтобы в местечке Вимре, под Булонью, строить другой телеграфный пункт. И опять обратно, на Британские острова. Всюду он поспевал, указывал, распоряжался, заряжал других своей энергией… и требовал от этих других — строителей, техников, инженеров — беспрекословного ему подчинения. Любому оплошавшему он мог сказать коротко: «Вы мне не нужны», — и тот исчезал. Наконец все готово. В результате усилий целого инженерно-технического воинства и брошенных в атаку акционерных капиталов воздвигнуты две станции по обе стороны Ламанша. Правда, в наиболее узкой его части, чуть превышающей сорок километров и называемой уже точнее Па-де-Кале, но все же можно сказать — Ламанш. Колоссальные, громоздкие антенны в виде каких-то подвешенных корзин, должны излучать и ловить прибой электромагнитных волн через эту легендарную водяную преграду. Произведены втихую пробы. Можно начинать. Газетные гончие срываются с места, и скоро весь мир узнает, что наступает новый рубеж в истории человечества. 27 марта 1899 года. В этот день состоится первая беспроволочная передача через Ламанш. Ждите 27 марта! Читайте 27 марта! Всеобщее любопытство наэлектризовано новым наступлением электромагнитных волн. Они уже захлестнули другую сенсацию недавних дней — появление на улицах Парижа первого автомобиля. Беспроволочный телеграф покоряет сны человечества. И действительно, настал день 27 марта. Ровно в пять часов пополудни Маркони в окружении приближенных появляется на английской станции. (Потом так и будут писать: «Ровно в пять часов, когда вся Великобритания проводила свой ежедневный файф о’клок с поджаренными хлебцами…») Маркони спрашивает: какой сегодня день? Понедельник. И всем кажется, это очень важно, что именно сегодня понедельник. День тяжелый. Но Маркони говорит, улыбаясь, фотографам: «Я не суеверный!» — и подходит к телеграфному ключу. Он знает, ничего не упущено из того, чтобы каждое действие, происходящее сейчас на обеих его станциях в Англии и во Франции, получило бы значение почти историческое, и каждое слово, переданное сейчас по беспроволочной связи, нашло бы себе место на столбцах самой широкой прессы. После начальных условных сигналов, обозначающих вызов, он немного медлит, как бы задумавшись. Потом громко диктует; — «Маркони передает господину Бранли почтительное приветствие через Ламанш. Это великолепное достижение осуществлено отчасти благодаря выдающимся исследованиям господина Бранли». Неоспоримый жест международной вежливости и в то же время зов к слабостям человеческого сердца. Неизвестно, получил ли в руки Бранли эту ленту изысканных фраз, но послание Маркони подхватила печать. Большой свет узнал, что существует такой ученый француз, который что-то и когда-то сделал, чтобы могло состояться нынешнее чудо. Бранли сам ни на что не претендует. Он публично заявляет: «Я не имею никаких посягательств на это изобретение, ибо я никогда не думал о передаче сигналов». Но опасно другое. Бранли в своей научной щепетильности слишком придает значение некоторым фактам. Представьте, в самый разгар триумфального шествия имени Маркони по страницам газет обоих полушарий и организации акционерной компании, — в этот самый момент на кафедру Парижской Академии наук всходит Эдуард Бранли, взяв слово «для небольшого замечания». Собрание «бессмертных» ждет, что скажет этот скромный лысеющий человек, открывший в свое время удивительное свойство металлических порошков отзываться на электромагнитные волны. Что скажет он как раз в те дни, когда практическое применение этих волн вызвало столь жгучий всеобщий интерес? Бранли сказал: — Сложная смесь в трубке, указанная Маркони, не имеет специальных преимуществ. Это можно было бы еще как-нибудь переварить, даже принимая из уст такого специалиста по порошкам. Но Бранли сказал еще. Он еще добавил: — Телеграфия без проводов зародилась в действительности из опытов Попова. Хорошо еще, что слова Бранли не проникли в газеты и о них могут знать лишь те, кому охота копаться в скучных академических бюллетенях. Но все же плохо, если Бранли будет повторять подобные замечания при каждом случае. Уж не такая даль от Парижской Академии до банков лондонского Сити, чтобы ученые мнения не могли достичь ушей финансовых владык. К тому же телеграфные кабельные компании так и стерегут любой ложный шаг Маркони, чтобы набросить тень на его дело. Бранли… У него должны быть какие-нибудь слабые струнки, как у любого смертного. И Маркони деликатно коснулся их. Первая беспроволочная телеграмма через Ламанш. И кому же? Господину Бранли! Чудаковатый француз, вероятно, поймет, что это означает. В благовоспитанном обществе не отвечают резкостью на предупредительную учтивость. После такого жеста Маркони господин Бранли может и воздержаться от дальнейших нападок. Услуга за услугу! Попов не взял извозчика, хотя от Красного переулка, где помешалась мастерская, до дому было не так уж близко. Надо было пересечь добрую часть кварталов Кронштадта. Но он чувствовал, что ему надо пройтись и обдумать, как он любил, на ходу. Очень обдумать. Перед глазами все еще мелькала обстановка мастерской, где он только что был. Смотрел приборы, готовившиеся к новым испытаниям. Опытно-механическая мастерская, над входом в которую было выведено затейливыми буквами имя лейтенанта Колбасьева. Энергичный, предприимчивый Евгений Викторович приспособил сначала это небольшое помещение для выделки собственных мелких изобретений, а затем для исполнения других несложных заказов. В последнее время Попов стал волей-неволей одним из таких заказчиков. Лейтенант Колбасьев везде довольно шумно брал его сторону, но не забывал потом напомнить: «Я надеюсь, моя мастерская вам пригодится».