Вот как! Публичный ему упрек. «Новое время» — газета одна из самых распространенных, достаточно крикливая и к тому же известная своей, если можно так выразиться, «известной репутацией». Тверитинов жирно это отчеркнул и в сопроводительном послании написал: «Извините, Александр Степанович, но я думаю, Ваш долг, Ваша обязанность на это ответить». Неужели еще придется во все это ввязываться! Писать, объяснять… Он поднялся из-за стола. Прошелся взад-вперед по тесному кабинету. И направился в обход по станции, будто именно сейчас была в этом какая-то особая надобность. Но все равно от непрошеного не уйти. Не спрячешься даже за гулом работающих машин. Тверитинов понимает в таких вещах куда больше его. И раз советует так настоятельно, значит, так действительно нужно. Ответить. Прервав обход, он вернулся к себе в кабинет. Заставил себя снова сесть за письменный стол. И начал набрасывать своим круглым, разбегающимся почерком: «Милостивый государь! В № 7673 Вашей уважаемой газеты…» Зачеркнул выражение «Вашей уважаемой газеты» и написал просто: «В № 7673 «Нового времени»… было сообщено…» Письмо в редакцию. Он вынужден это сделать. Всегда относился он к личным признаниям на газетных столбцах с чувством какой-то неловкости, даже брезгливости. Выворачивать публично собственную душу! А теперь самому приходится… Увы, он обязан понимать, что означают слова в письме Тверитинова: «Ваш долг…» И он писал: «…Вы сопровождаете это сообщение замечанием о неуместной скромности автора и делаете предположение, что мотивом этой скромности могла быть боязнь, чтобы кто-нибудь не воспользовался идеей… Но мои опыты и приборы, о которых идет речь, были описаны в трех русских журналах… и три раза были предметом сообщений в петербургских ученых обществах…» Перечислил названия и номера всех журналов, даты всех своих докладов, начиная с весны 1895 года. «Во избежание каких-либо недоразумений, подобных Вашему замечанию, я и пишу это, может быть, несколько длинное письмо». Действительно, ему пришлось дать длинный перечень. Все опыты и демонстрации. Все испытания в помещениях и на открытой местности за истекшие два года. Решающие шаги беспроволочной сигнализации. «Опыты с моими приборами продолжаются в Тран-зунде…» Теперь нужно еще было коснуться того, что же обнаружилось в ящиках Маркони. Несколько раз зачеркивал написанное, откладывал перо. Никто не мог его от этого избавить. Но как говорить об этом? Сказать напрямик? Надо помнить, что его письмо — не беседа между приятелями. Нельзя давать волю чувствам, тому, что лежит на душе. Спокойствие, спокойствие! И он писал: «Оказалось, что приемник Маркони по своим составным частям одинаков с моим прибором…» Может быть, этим и ограничиться? Привести только точное техническое сравнение. Нет, так нельзя! Надо все-таки показать, как он к этому относится. Хотя бы в самой сдержанной форме. И он приписал: «В заключение несколько слов по поводу «открытия» Маркони. (Открытие — обязательно в кавычках!) Заслуга открытия явлений, послуживших Маркони, принадлежит Герцу и Бранли. Затем идет целый ряд приложений, начатых Минчиным, Лоджем и многими после них, в том числе и мной». Строгий перечень: кто за кем шел. Цепочка исследований от одного к другому, как и бывает в подлинной науке. Молодому человеку не худо бы об этом знать. А все-таки, что же он собой представляет, этот молодой человек? Итальянец, так быстро преобразившийся в англичанина. Действует он довольно смело. Это надо признать. И Попов не мог не добавить: «А Маркони первый имел смелость стать на практическую почву…» В конце письма подчеркнуто обозначил свою подпись: «Преподаватель Минного офицерского класса», — как бы возвращая газете любезно подаренный ему и не соответствующий титул профессора. Долго перечитывал это свое послание, провожая строчки тяжелым взглядом. А вечером писал давнему своему товарищу по университету и мужу сестры Федору Капустину: «Вообще это дело доставляет мне много хлопот, беспокойства…» Вполне частное письмо, в котором по-родственному можно признаться в том, что лежит на душе. МАРКОНИ И КОМПАНИЯ Ждали приезда Маркони. Учредители новой, только что основанной Акционерной компании беспроволочного телеграфа и сигнализации уже наметили программу действий, согласовали распределение ролей. Большинство находилось в благодушном настроении. Эксплуатация и развитие нового изобретения — какие возможности! Британский флот, бороздящий моря и океаны, — и каждый корабль получает устройство беспроволочной связи. Береговые станции и маяки оснащаются таким же оборудованием. И сухопутная армия. И отдаленные наземные пункты. Кто знает, может быть, новое средство связи распространит свои невидимые нити столь широко, что позволит привязать далекие колонии к Британским островам еще более крепкими узами. И найдется ли хоть один добропорядочный англичанин, который не сочтет своим священным долгом внести в фонд новой компании какой-нибудь посильный вклад. Тем более, что все сулит в будущем на каждый вложенный фунт немалые дивиденды. Можно не сомневаться в поддержке имперского кабинета, торговых монополий, крупных фирм. Беспроволочная связь освободит деловой мир от власти держателей кабельных телеграфных линий. Тариф на каблограммы должен быть снижен — первый ощутимый результат. Надо только позаботиться, чтобы газеты оповестили всех читателей о том, какое благоденствие несет человечеству новая акционерная компания. Компания уже успела сколотить кругленький основной капитал. Сообразительные деловые люди из кругов «твердолобых», которые не так-то легко поддаются на коммерческие приманки, верно почуяли здесь настоящий улов. Они дали сразу крупные вклады. И сто тысяч фунтов стерлингов легли мощным фундаментом в основание нового предприятия. Миллион рублей золотом! Сумма, вполне достаточная, чтобы расчистить любую дорогу перед системой Маркони. Но где же он сам? Молодой человек нужен, чтобы провести кое-какие формальности, подписать акт. Конечно, придется предоставить ему известное место среди учредителей, выделить какую-то долю. Здесь можно будет рассчитывать… Он еще так молод и так неопытен в финансовой игре! Вряд ли нужно его долго уламывать. Юность всегда податлива. На добрый совет, на ласку. Хотя на всякий случай заготовлены и стрелы. Но где же он? А он в это время получал по дороге последние наставления кузена Дэвиса. — Тебе предстоит сейчас, дружок, самый важный шаг. Самый важный с тех пор, как ты состряпал свои чудесные ящики. Смотри не оплошай. — Я должен их убеждать? — Ты не должен поддаваться. А они попробуют… Гульельмо сосредоточенно смотрел перед собой. — Я не поддамся… — пообещал он вдруг с каким-то мальчишеским вызовом. Как бы подстегивая этим самого себя. И тут же, приняв непринужденный вид, вступил в двери отеля, где в банкетном зале собрались учредители. Маркони молча, не прерывая, внимательно слушал все, что объясняли ему старшие. Прочитал все пункты условий учредительного акта. Ему предложили перо: подписать вот здесь и здесь. Только и всего. Он не протянул руки. Что же он? Почему медлит? — Я думаю, надо не так, — вежливо, но твердо сказал он. — Тут не все предусмотрено, — смягчил он свой вывод чарующей улыбкой. Старшие переглянулись. Мальчик что-то упирается. Его следует приманить. — Вы вступаете с нами в компанию. Участие в равной доле. Они, деловые и финансовые тузы Лондона, берут его в свою компанию. Как равного. Какой еще начинающий молодой человек мог бы об этом мечтать! — В равной доле? — переспросил Маркони. — Мне кажется, это несправедливо. — Что же вы хотели бы? Ваши пожелания. — Мои условия, — поправил он. Изложил их кратко и ясно. За передачу права эксплуатации его изобретения он получает так называемый «преимущественный» пакет акций. В каком размере? Ровно половину всего основного капитала. Тяжелая тишина воцарилась в банкетном зале. Половину всех акций отдать этому юнцу! Это называется наложить руку. — Вы забываете, сеньор, что деньги даем мы. — Да, уважаемые джентльмены, но я даю изобретение, патент. — Вы слишком дорого его цените. — Я не знаю, в каких суммах можно выразить все, что принесет человечеству мое изобретение, — смиренно заметил он. Нет, он положительно ускользает от их покровительственных объятий. Тогда были пущены стрелы. — Между прочим, далеко не все одинаково разделяют восхищение перед вашими заслугами. Есть разные взгляды. Маркони чуть сузил глаза. Известно, о чем речь. На днях почтенный профессор Оливер Лодж отозвался все-таки на то, что увидел он во время лекции Приса, и опубликовал свое мнение: «Итальянский энтузиаст, узнав от профессора Риги о возбуждении и распространении волн Герца и об их детектировании металлическими опилками несомненно одаренный чувством юмора и большой энергией, располагая свободным временем, приступил к изготовлению подходящего когерера, упаковал его в запечатанную коробку и привез в Англию как секретное изобретение для дальней сигнализации без проводов. Влиятельными лицами он был представлен главному инженеру правительственного телеграфа, по-видимому слишком занятому для того, чтобы помнить о последних достижениях в области волн Герца…» Корректный ученый не пожалел на этот раз насмешливых, острых слов, чтобы выразить то, что он думает об этой истории. И не менее почтенный журнал «Электришен» добавил к тому же не менее едкие строки: «… легко сфабриковать патент из опубликованных и продемонстрированных достижений другого человеческого ума». Но Маркони был готов и к этому. Он ответил с усмешкой: — Как жаль, что они сами раньше не додумались, во главе со своим профессором! Если им так все было известно. — Но такие авторитетные суждения могут сыграть роль. — Мне кажется, самое авторитетное в нашем разговоре — это все-таки патент изобретателя, — напомнил Маркони.