«Привет, Николас. Мне нужно ненадолго уехать на работу. Позвони мне вечером. И… я рада, что ты нашел меня. Рада, что ты настоящий. Спасибо, что верил мне. Меган.» Она не любила водить машину и сегодня в очередной раз решила обойтись без нее. Сидя у окна автобуса, Меган вспомнила, что вот уже второй день ответа от нее дожидаются два сообщения от Люси. Первой в списке сообщений стояла переписка с неавторизованным номером – Меган еще не внесла в список контактов номер Николаса. Дальше шли сообщения от матери, в которых та сухо интересуется состоянием здоровья дочери, соблюдая по ее просьбе безопасную для их отношений нравственную дистанцию и не затрагивая вопрос отцовства. Под воздействием обновлений своего гормонального фона, Меган, что было удивительно для нее самой, отвечала матери весьма приветливо и даже по-детски мило. Дальше была переписка с Люси. Единственную подругу Меган в очередной раз проигнорировала. Она осознавала, что поступала неправильно, но ничего не могла с собой поделать. В момент, когда пришли сообщения от Люси, Меган просто не хотела отвечать. Она не искала оправданий этому. Ведь простое «нет» или «не хочу» – это уже вполне весомые аргументы для отказа. Кто и с чего решили, что этого недостаточно? Конечно, это не должно касаться работы или того случая, когда ты дал слово. Но Меган не давала слова отвечать незамедлительно, не приносила клятвы, не ставила своей подписи под таким обещанием. В конце концов это был ее телефон, и ей решать, какие действия на нем совершать. А немедленные ответы на сообщения не входили в ее список срочных дел. Меган написала Люси короткое сообщение, в котором извинилась за несвоевременность. Она не оправдывалась, лишь извинилась. Предложила завтра вместе позавтракать, для места встречи выбрала кафе в парке, в котором они уже бывали вместе. Дождалась ответа: в отличии от самой Меган, Люси прислала короткое «ОК» уже через пару минут. Студентов не было. Бумажная работа, отчеты. – Теперь эти кошмары тревожат нас все чаще, – услышала Меган и встрепенулась, сидя за своим столом. Она повернула голову в сторону двери, где стояла ее коллега: полноватая женщина лет сорока, на ней были надеты очки в круглой оправе с толстыми стеклами, а волосы, которые, видимо, последний раз подвергались воздействию шампуня дня три назад, были собраны в небрежный тонкий хвост. Коричневый брючный костюм довершал образ, который буквально взывал о помощи какого-нибудь стилиста из ток-шоу, на каких подобным дамам прививались вкус и чувство стиля. – Что ты сказала? – переспросила Меган. Она старалась не выказать голосом, что эта фраза ее напугала, а вот блузка на спине и подмышками тут же намокла от пота. – Я говорю, что эти отчеты… Это же кошмар! – ответила толстушка. – Раньше всю эту писанину делал секретарь! С чего вдруг нас так загрузили! Я хочу в отпуск. Меган, у тебя есть планы на отпуск? Поедешь куда-то? – Нет, думаю, что нет, – улыбнулась Меган. Она успокоилась, но сердце все еще бешено билось, продолжая провоцировать выработку адреналина. Места, где блузка намокла от пота, неприятно охлаждали тело, отчего по нему пошли мурашки. – А отчеты… ну что ж. Это наша работа. Выполним ее и будем свободны. Стоит всего немного потерпеть. Не вижу смысла расстраиваться из-за того, что мы не можем изменить, но мы можем приложить больше усилий и справиться с задачей быстрее, тем самым получить возможность раньше освободиться от этих задач. – Ох, Меган, завидую твоему оптимизму. Знаешь, я даже не уверена, чего больше хочу: покончить с отчетами и вернуться домой к своей чокнутой семейке или подольше здесь зависнуть и под предлогом загруженности и усталости, прийти домой поздно, чтобы меньше их видеть… – Ты не любишь бывать со своей семьей? – Нет, не то, что бы… Я люблю свою семью… Но порой я так устаю от них. Кого я обманываю… я всегда от них устаю. Я понимаю, что они скучают по мне, но, когда я прихожу уставшая, голодная, злая, а дети буквально запрыгивают мне на шею, я не могу заставить себя включить добрую мамочку. Представляешь, я кричу на собственных детей за то, что они хотят меня обнять, хотят провести со мной время! Скажи, Меган, – на глазах женщины уже появились слезы и, будь те накрашены, косметика уже наверняка бы стала растекаться, – что со мной стало? Я ведь люблю своих детей. Люблю мужа. И я осознаю, что самолично отталкиваю их, но ничего не могу с собой поделать, – слезы все же потекли по щекам и уже капали на безвкусный, коричневый брючный костюм. – О, Холли, – ответила Меган тем же ласковым тоном, с каким проговаривала в своей голове сообщения, которые прошлым днем писала матери, – ты вовсе не плохая жена и мать. Ты устала. Устала нести за всех ответственность, устала душить в себе обиды, когда таковые были, устала копить в себе негатив, который на протяжении всего учебного года и, пожалуй, не одного, ты принимала на себя от студентов. Да и от коллег тоже… Возможно, ты слишком много взвалила на себя. Ты же трудяга? В ущерб себе ты содержишь свой дом в идеальной чистоте, на которую всем наплевать. Твоему мужу не нужны чистые полы на кухне, ему нужна жена рядом, когда он захочет почувствовать возле себя тепло близкого человека, твоим детям не нужны знания, полученные ими от многочисленных и порой бесполезных кружков, им куда полезнее провести это время рядом с любимой мамой и научиться жизненному опыту именно от нее, а не от чужих родителей, которые, как и ты сама стали преподавателями и учат теперь других. Чем ты занимаешься, когда приходишь домой? Почему тебя раздражают твои собственные дети? Действительно ли потому, что ты устала, или потому, что в твоих планах на вечер: приготовление ужина, уборка дома, проверка ненавистных тебе уроков, и ты хочешь поскорее со всем этим справиться, чтобы принять горизонтальное положение? Плюнь на все это. Хотя бы раз. Рискни. Не готовь десять блюд, а закажи раз в неделю еду на дом, махни рукой на грязь – идеальная чистота, в отличии от объятий, не способствует выработке серотонина. Не изводи детей уроками. Не делай их с ними совсем! Дай детям свободу! Скажи, если ты будешь все решать за них, лишая их права и возможности на ошибки, как они подготовят себя к нашей взрослой, сумасшедшей жизни? Оглянись. Мир неидеален. Мы неидеальны. И не надо стремиться быть идеальными. Перфекционизм сгубил не одну женщину. Ты добиваешься идеального порядка в доме физическом за счет дома духовного. Холли, милая… заканчивай эти гребаные отчеты, езжай в ближайший торгово-развлекательный центр. Начни с парикмахера и косметолога. Зайди в такой магазин одежды, в какой не зашла бы никогда в жизни. Но зайди в него. Скажи консультанту, что ты отдаешься в его распоряжение на тридцать минут, пока не проснулась Холли, которая вечно экономит на себе. Потрать неприличную сумму денег на себя. Поверь, если ты придешь домой без сладостей детям, но на тебе будет новый наряд, стильная прическа и красиво нанесенный макияж, они и не вспомнят о том, что у них выработана привычка получать от матери очередные откупные безделушки. Они просто обалдеют от того, как ты будешь выглядеть. Они придут в восторг от своей матери! Не ругай детей за плохие оценки. Никогда. Учеба закончится, а испорченные отношения останутся. Так ты вырастишь несамостоятельных неврастеников с низкой самооценкой и неизлечимым чувством вины перед матерью, которая ради них жертвовала всем. – Ого, – Холли улыбалась, стирая пухлой рукой слезы с лица. – И, без обид, – с улыбкой добавила Меган, – запишись в спортзал и найди толкового диетолога. Правда. – Спасибо, Меган, – ответила женщина, – правда, спасибо. Прости, что загрузила тебя своими проблемами… – Все нормально, – ответила Меган с улыбкой, – я бы стянула с тебя оплату за консультацию психолога, но я не предоставила тебе ни мягкий диван, ни чашку чая, поэтому обойдемся обычным «спасибо». Холли рассмеялась и уже собралась уходить, как воскликнула: – Ой, Меган, прости, я совсем забыла, зачем приходила! Меня в канцелярии попросили занести тебе это. – Что там? – удивилась Меган. – Не знаю, какой-то конверт. На нем написаны твои имя и фамилия. Я просто шла в эту сторону и согласилась передать тебе. – Спасибо. Блузка снова намокла. – До встречи, Меган. Спасибо тебе еще раз. И знаешь, что… пожалуй, отчеты я завершу завтра. У меня появилась стойкая уверенность, что где-то меня очень ждет один консультант в неприлично дорогом бутике. Меган улыбнулась вслед Холли, только что получившей заряд мотивации, но на этот раз улыбка ее была искусственно натянута. В руках она держала белый конверт без марок, в центре которого печатной машинкой были отпечатаны, как и сказала Холли, ее имя и фамилия. Дрожащими руками Меган взяла канцелярский нож, вскрыла конверт. Внутри лежал всего один лист. Она раскрыла его и прочитала текст, также отпечатанный печатной машинкой: «Теперь кошмары будут тревожить тебя все чаще. Это неизбежно. Это твоя судьба. Ты родилась с этим проклятием. И от него не уйти. До скорого…» Ей нужен был план. Меган прекрасно понимала, что в данной ситуации, никак не подчиняющейся логике, любой план скорее всего будет бесполезен, но само его наличие должно действовать успокаивающе. Бумажной работы еще было много. Отсутствие свободного времени – значит отсутствие времени на лишние и ненужные переживания, которые ни к чему, кроме как к депрессивному состоянию, обычно не приводят. Она откладывала мысли о письме на вечер – время, когда она будет одна, но они все равно пробирались в ее голову. «Потому что там, в моей голове, это письмо было создано изначально», – сказала Меган сама себе. Она убрала конверт в сумку и занялась работой. Было сложно сосредоточиться. Еще и разговор с Николасом, запланированный на вечер… завтрашняя встреча с Люси… угрозы потустороннего монстра… Меган тяжело вздохнула. Она вспомнила о совсем недавнем времени, когда ее самым сложным выбором был выбор между консервами с тунцом или индейкой для своего кота. Тогда она знала, что ее сны могут иметь нехорошие последствия, но реальной угрозы жизни еще не было. Не говоря уже о проклятиях. Встречи с Люси были такими же нечастыми, но на них не приходилось обдумывать каждое слово, чтобы случайно не взболтнуть лишнего. И самое главное – грудь Меган не увеличивалась, соски на ней не темнели, по утрам не было тошноты, а живот не готовился к предстоящему растяжению. На какое-то мгновение сожаление обо всем этом промелькнуло в голове, и Меган тут же задушила его полным погружением в работу с документами. На этот раз получилось. По дороге домой в автобусе она снова сидела у окна. Мысли были заняты и тем письмом, которое лежало в ее сумке, и тем, которое она держала в руках накануне ночью в своем сне. Действительно ли адресовано оно было ей тем, кто так же, как и она, умел «жить в своих снах», или же это было подброшено демоном? Она иронично хихикнула. Это заметил безучастный пассажир – молодой парень, который уже через две секунды забыл об этой улыбке. Выходя на своей остановке, Меган пожалела, что не живет в другом городе и ей не нужно ехать в автобусе еще пару часов. Она боялась возвращаться домой к той ответственности, которая ее ожидала этим вечером. Она, чье призвание было мотивировать к действиям других, не могла направить свою же мотивацию на себя. Она не смогла ничего рассказать Николасу ночью, и понимала, что вряд ли сможет заставить себя рассказать ему все по телефону теперь. Но она прекрасно понимала, что правда и причина ее страха в том, что она не хотела ему ничего рассказывать о ребенке. Это еще одна необъяснимая человеческая черта – не желаемое действие переносить на максимально поздние возможные сроки. Мы прекрасно понимаем, что это бессмысленно, что в любом случае придется сделать это, но мы упорно становимся последними в очереди на прививку, лишь откладывая неизбежное. Отчего-то человеческому мозгу взбрело думать, что мероприятие пройдет менее болезненно, если как следует «настоится» в его мыслях, и только когда все же подходит момент «Х», разум вдруг осознает, что всем этим дополнительным ожиданием он еще больше запугал сам себя, а совсем не успокоил. Обдумывая эти мысли, Меган не заметила, как уже подошла к двери своей квартиры. Переступив порог и поздоровавшись с приветствующим ее котом, она ощутила огромную силу притяжения, исходившую от дивана в гостиной. Расслабившись, она поддалась этой силе, и уже через мгновение мурчащий мистер Блонд мял своими лапами серые брюки хозяйки, которой в тот момент было абсолютно плевать на появляющиеся от когтей затяжки. Меган взглянула на свой телефон, что лежал рядом. Промелькнула мысль отключить его и забыть обо всем, как о страшном сне. Но проблема была в том, что ни один свой страшный сон она забыть не могла. К тому же несколькими минутами раньше она ясно дала сама себе понять, что не стоит избегать ответственности или даже откладывать ее. Необходимо решать проблемы здесь и сейчас. Телефон зазвонил. Меган не помнила, как вносила номер Николаса в телефонную книгу, но на экране отобразилось его имя. Выдохнув, она сняла трубку. Рита не могла узнать сына: он словно проснулся другим человеком. Несмотря на испытываемую боль, он однозначно был в приподнятом настроении. Ей хотелось думать, что причиной тому была выписка из больницы, но она понимала, что на самом деле здесь что-то другое. Возможно, Наташа, которая с самого утра суетилась на ее кухне? Как знать, решила Рита. Потом, когда Наташа наконец уехала к себе домой, Николас попросил мать оставить его на какое-то время одного, чтобы он мог совершить важный телефонный звонок. Рита понимала, что ее мальчик уже давно стал взрослым, самостоятельным мужчиной, который лишь временно нуждается в заботе, поэтому она не побеспокоила его ни разу за весь вечер. В тот вечер Николас узнал многое. Его воспоминания о снах вместе с Меган были еще свежи в памяти, но ее рассказ внес ясность в происходящее с ними. Она попросила его не перебивать, как делала это практически в любом телефонном разговоре, и начала с рассказа про сон о девочке-подростке и маньяке в квест-комнате. Рассказ был долгим. Ник понимал, как тяжело Меган давалось каждое слово. Он догадывался, что, вероятно, он – первый человек, с кем она делится этим. Это было что-то невозможно фантастическое, напоминающее книгу, написанную человеком с плохим чувством юмора. Николас понял, что он все же немного, но сомневался даже после того, как увидел прошлым днем Меган возле больницы, и даже сон этой ночью окончательно не развеял все сомнения. Доля скептицизма есть в каждом человеке. И это неплохо. Это наше тайное оружие против впадения в заблуждение, своего рода прививка от обмана. Но порой излишние сомнения и недоверие мешают расширить границы своего сознания, принять некие события, не поддающиеся логике – даже убедившись воочию в их реальности, «здравый смысл» отвергает их признание. Так взрослые люди разучились верить в сказки. Нет, предания в этих сказках не изменились, изменилось наше отношение к ним. Мы назвали те события фантастикой и запретили себе верить в нее, считая, что это иррационально и слишком невероятно. А что, если мы ошиблись? Когда Меган закончила, Николас спросил ее, почему, по ее мнению, именно он стал постоянным посетителем ее снов, если так можно было его назвать. – Среди всего необъяснимого, – ответила Меган, – этот вопрос волнует меня меньше всего. Значит, так было необходимо. У всего есть своя цель. Мы можем повлиять на свою жизнь, лишь делая выбор между тем, что нам предлагает судьба независимо от наших желаний. В тот момент она мне предложила… тебя. И разве теперь важно знать, почему? Я считаю, что нет. Я даже не хочу тратить время на обдумывание этого. – Знаешь, – сказал Николас, – я не встречал человека, мудрее тебя. – У меня было много времени, проведенного наедине с собой, и я старалась его потратить на изучение возможностей своего мышления, своего сознания. Я хотела разобраться и понять, что со мной происходило с самого детства и происходит до сих пор, я хотела найти рациональное объяснение, которого на самом деле не было. Я искала причину в психологии, в психиатрии, в физических отклонениях или наоборот – более совершенных способностях моего мозга, я углублялась в философию, я штудировала работы ученых в области нейропсихологии. А оказалось, что следовало читать легенды и предания, – Меган устало улыбнулась, и Ник услышал это настроение в ее голосе. – Демоны? Злые духи? Ты веришь это? – Теперь верю, – ответил он. – Наверное, все это время, я знала, что же это было на самом деле. Но я отказывалась это принимать, поэтому продолжала поиски несуществующего объяснения. – Меган, – сказал Ник, – я чувствую себя ничтожеством из-за того, что не могу сейчас просто взять и приехать к тебе. Просить тебя о том, чтобы ты приехала ко мне и увидела меня таким… – У нас есть сны, – она не дала ему договорить, – я буду ждать тебя там. Я бы добавила фразу: «если ты, конечно, этого захочешь», но боюсь, ни у меня, ни у тебя нет выбора. А ты скоро поправишься. Нужно время. Мне тоже нужно время… Меган аккуратно коснулась живота. «Еще не время говорить ему», – решила она для себя, осознавая, что все же просто боится рассказывать. Она испытывала странное ощущение, похожее на то, когда ребенок, заметив в доме что-то сломанное или разбитое, боится сказать об этом родителям, опасаясь, что его могут отругать, даже если тот предмет был испорчен не им. Она – психолог, она – сильная личность, и прекрасно понимает, что осознанная поддержка этой мысли – это поступок незрелого человека, но даже она ничего не могла с этим поделать. – Прости, – сказала Меган, – я очень устала. Был тяжелый день. – Как думаешь, сегодня ночью… – Вполне вероятно, – улыбнулась она, – часто события, что происходили со мной накануне, так или иначе влияют на мои сны. – Тогда до встречи… во сне? – Ник рассмеялся, не веря, что произносит такие слова. – Думаю, да, – ответила Меган и положила трубку. Разные мысли так и просились завладеть ее и без того усталым разумом, но она выстроила ментальную стену, подавляя несвойственные ей слезы, улыбнулась той улыбкой, какой, пожалуй, улыбались настоящие ведьмы перед тем, как их в средневековье сжигали на кострах (а теперь у Меган не было поводов не верить в их существование), надела беспроводные наушники, полистала плейлист в телефоне и немного смутила Джеймса Блонда, начав громко подпевать Бону Скотту в песне «She’s got balls». Глава 17 «Проснувшись» по другую сторону, Меган поняла, что находится в больнице. Это не был кабинет доктора Фокса, это не было смотровой комнатой, и она не бывала здесь раньше, но это определенно была больница. Сидя на ровно застеленной больничной кровати, Меган обдумывала возможные опасности, какие могут ее здесь поджидать. Странно, но место, которое должно вызывать мысли, связанные со здоровьем человека и улучшением его состояния, у Меган порождало множество ассоциаций со случаями весьма опасными для жизни. В коридоре было безлюдно, играла музыка. Что-то знакомое, но за стуком сердца она не могла разобрать, что именно. Меган осмотрелась и решила, что это все же та больница, в которой она наблюдается. Это было неплохо, ведь она уже знала, где находится выход, хотя прекрасно помнила, что в случае с пожаром в университете, где она работает, это знание особо ей не помогло. Ты – главная героиня, моя прима. А я всего лишь скромный сценарист и декоратор. – А я – режиссер. Сказав это, Меган только теперь увидела, что она была одета в больничную ночную рубашку, волосы ее были распущены и выглядели не ухоженно, а на ногах были надеты мягкие больничные тапочки. Она зашагала к лифту и уже хотела нажать на кнопку вызова, когда решила, что с ее везением лучше избегать замкнутых пространств, к тому же движущихся. Дальше по коридору должен был быть выход на лестничную площадку, но коридор все не заканчивался, а лестницы так и не было. Обернувшись, Меган увидела за собой три пары дверей, расположенных друг напротив друга и лифт, хотя она могла поклясться, что прошла мимо не меньше десятка пар дверей больничных палат. – Я в игре, – сказала Меган и продолжила идти дальше. Ее рука случайно коснулась единственного кармана, вшитого в ночную рубашку, ощутив в нем что-то твердое. Запустив туда руку, Меган достала свои наушники. «Может быть, я заснула в наушниках?» – предположила она. Вставив их в уши и включив, она услышала ту же музыку, что играла в коридоре, только теперь отчетливо и громко. Меган на секунду прикрыла глаза и коварно улыбнулась: она не просто вошла в игру, она выводила на поле ту другую часть себя, которую в детстве считала своей взрослой версией.