– Тебя так долго не было, – сказала Меган. – но пока мне не снился ты, не снился и он. – Он? – Тот монстр. Демон. Бугимен. Называй его как хочешь. Помнишь о нем? – Да. Помню. Прости, я лежал в больнице. Принимал гребаную кучу лекарств, постоянно спал. Но сны… Это был искусственный сон. Я верю тебе, я верил и до того, как попал туда. А когда я увидел тебя… – Ты теперь выглядишь правильно, – улыбнулась Меган, – так же старо, как и я. Они рассмеялись. Принесли кофе. – Почему без кофеина? – спросил Николас. – Чтобы спать крепче, – ответила Меган и отвела взгляд в сторону. – Во сне с твоими ногами все в порядке… – Меган, – перебил ее Ник, – у меня какое-то странное чувство. Вполне вероятно, что это боль, – он коснулся ноги в том месте, где был перелом, – но я пока не до конца понял, как она может проявляться здесь. Я не хочу сейчас исчезнуть отсюда и потерять тебя снова. Все это настолько нелогично и иррационально, что мне хочется верить во все это еще больше. Он отпил кофе, скорчил гримасу боли. – Что не так? – Нам нужно увидиться. Нам просто необходимо связаться в нашей настоящей жизни. Она молчала. – Тебе что-то мешает? – спросил он. Меган отрицательно кивнула. – Та ночь… ты помнишь ее? Она была? Я о том, что было между нами. Мне же это не приснилось? – улыбнулся он, но было видно, что он испытывает боль, которая все нарастала. – Приснилось, – сказала Меган, – но да, это было по-настоящему. – Я думал о той ночи все это время. Он склонился над столом. – Больно? – Скажи мне свой номер телефона. Или адрес. Что угодно, чтобы я нашел тебя. Пожалуйста. Меган позвала официантку. – У вас есть ручка? Обычная авторучка, не карандаш? – спросила она. – У вас есть, – улыбнулась девушка и отошла от столика. Меган осмотрела себя – на ней все еще были надеты черные леггинсы и майка. Карманов не было. Но это же ее сон. Она – режиссер. – Проверь карманы брюк, – сказала она Николасу, – у тебя в кармане должна лежать ручка. В левом, я полагаю. Ник послушно запустил руку в левый карман понимая, что, просунь он руку в правый, новый разряд боли снова сковал бы его. – Откуда ты… – Неважно, – ответила Меган. – Ты в любой момент можешь проснуться от боли. А я хочу, проснувшись, увидеть на экране телефона сообщение от незнакомого номера. Она взяла его ладонь и на ее тыльной стороне написала свой номер мобильного. – Я буду ждать, – сказала она исчезающему силуэту. Николас стонал и крутил головой на подушке. Пытаясь двигать во сне ногами, он, не до конца того осознавая, испытывал сильную боль. Он понимал, что начинает просыпаться, но, не желая выходить из сна, пару раз снова в него погружался. Погружения эти были неглубокими, поэтому он не исчез перед Меган моментально, а делала это постепенно, словно растворяясь в воздухе. Когда последняя молекула проекции его тела в их общем сне испарилась, Меган все еще сидела в том кафе. Девушка официант подошла к ней с подносом в руке. – Это попросили передать вам, – сказала девушка и положила на стол перед Меган запечатанный конверт. – От кого? – спросила Меган, но девушка исчезла, как исчезли и все посетители заведения. Вдруг стало совершенно тихо. Она оглянулась: кафе было пустым, за исключением самой Меган. Более того, оно теперь выглядело заброшенным: некоторые стулья были перевернуты и положены сиденьем на столы, некоторые просто лежали на пыльном, грязном полу. Картина заброшенности была весьма четкой: все говорило о том, что здесь давно не было людей. Вдоль дальней стены пробежала жирная крыса. Тем, что логика порой подчиняется весьма нелогичным вещам, уже никого не удивить. Вот и сейчас: Меган решила, что это очередной трюк, который направлен на то, чтобы запугать ее. И письмо. В руках она держала конверт. Меган перевернула его: бумага была грязной, местами потертой. Имени адресанта не было, не было марок, но их Меган и не ожидала увидеть: по центру красивым курсивом местами выцветшими чернилами было написано ее имя. Она осторожно, чтобы не порвать содержимое конверта, вскрыла его, достала оттуда сложенные пожелтевшие листки и еще раз оглянулась вокруг: тишина, вид полного упадка, разбитые лампы под потолком и грязные окна, сквозь которые едва-едва пробивались слабые лучики света. Лучики солнца? – Меган не была уверена. В подобных ее снах солнце редко всходило, да и откуда в ее подсознании взяться этой палящей звезде? В лучшем случае – проекция, не более. Островком цивилизации среди этой разрухи был столик, за которым сидела Меган, ведь на его чистой столешнице все еще стояли два стакана остывшего, недопитого кофе. Она развернула листки. Текст в них был написан тем же красивым почерком, каким и было выведено имя. Скорее всего, решила Меган, написано было старыми чернилами: местами можно было увидеть кляксы. Не задумываясь, что ее может кто-то услышать (она решила, что если это будет «он» – он и так наверняка знает, что здесь написано), она принялась читать письмо вслух: Так было и с нами. Ты боишься? Нам тоже было страшно. Не все среди тех, кто здесь, до конца понимали, что с ними происходит. Не все умели «жить в снах», но многие. Те же, кто не умел, были вовлечены теми, кто мог это делать. Есть нечто. Нечто страшное. Демон, который поселяется во снах людей один раз, и он уже не уйдет оттуда до той поры, пока не заберет себе не только разум этого несчастного, но и его душу, его тело. Не поглотит его целиком. Он начинает с того, что ищет уязвимые места. У кого-то это их дети, у кого – муж или жена. Когда в их снах присутствовал тот, из-за кого они могли быть более расслабленными и уязвимыми, он приходил и забирал сразу всех. Порой хватало одного человека, который живет в снах, чтобы он смог забрать целое поселение. И никто и никогда их больше после того не видел. Они просто исчезали, словно их никогда и не было. Сперва он запугивает. Ищет страхи жертвы, наслаждается тем ужасом, который наводит на человека. Чаще всего все заканчивается слишком быстро: раз за разом, просыпаясь от ночного кошмара весь в поту, тот, кому приснился кошмар, делится им со своей семьей, которая в следующий раз оказывается заложниками его сновидений. Оттуда уже никто не выбирается. Постели их пустеют, одеяла опадают, и, когда из-под них исчезает тело, тепло медленно покидает то место, где еще остается вдавленный след от головы. Он забирает их. Забирает нас. Заберет и тебя. Боятся все. Страх – это нормально. Страх – это болезнь, которая в этих местах не лечится. Он – избавитель. Ужасный, жестокий избавитель. Но когда ты сильно болен, методы лечения не важны. Важен результат. Тот страх, что мы испытывали ночь за ночью, был кошмарным. И рано или поздно ты взмолишь его о прекращении кошмаров любой ценой. И тогда Он тебя заберет. Он умеет забирать полностью, не оставляя ничего. Но если ты будешь противиться, тогда ты умрешь. Нет, умрешь не так, как мы. Он нас забрал. Это другое. Ты умрешь там, где жила. И бестелесным сознанием будешь скитаться между мирами, будучи прикованной к своему бренному телу. Сперва ты будешь рядом с ним. Будешь видеть, как твои мягкие руки твердеют оттого, что кровь в них больше не бежит, видеть, как бледнеют твои губы, приоткрываются веки, обнажая мутные глаза. Если тебя какое-то время не хватятся, ты будешь следить за тем, как твое тело раздувается, из отверстий начинает вытекать гниющая, зловонная смесь твоей загустевшей, протухшей крови и разлагающихся тканей. Ты будешь задаваться вопросом, откуда в твоем теле, все еще лежащем на до этого чистой постели, могли взяться черви, которые уже приступили к медленному пожиранию твоей плоти, и у тебя будет очень много времени, чтобы хорошенько обдумать этот вопрос. Но ответ ты так и не найдешь. И твое сознание все это время будет рядом. Ты будешь рядом. Ты, та, которая сейчас это читает, сидя в грязном, заброшенном кафе, будешь рядом с той, которая сейчас спит в черной майке и в черных шортах на серебристой простыне рядом с белым котом. Ах, да. Кот. Ты же любишь его? Ты отрицаешь любовь к живым созданиям, именно поэтому я утверждаю, что ты любишь этого кота. Человек, который не боится, что его уличат в некой слабости, не станет рьяно опровергать, что имеет ее. И напротив: тот, кто слаб, будет всех уверять, что это не так. И твой кот, невинное создание, презирая само человеческое существование, сходя с ума от голода, будет сперва облизывать окоченевшую плоть, но потом инстинкт все же возьмет вверх, и он вонзит в нее свои зубы. А потом тебя закопают. Твой дух будет покорно следовать за своей бесполезной, обезображенной обратными процессами оболочкой, как верный пес следует за умершим хозяином на кладбище. И ты будешь прикована к месту, где будет погребено твое тело, даже тогда, когда более беспощадный демон сотрет все следы твоего существования на земле. И имя ему – время. Ты будешь незримым стражем. Ты будешь наблюдать за людской болью каждый день. Ты будешь видеть, как живые отрывают от своего сердца умерших и хоронят их, погребая с ними часть своей души. Смерть будет твоим союзником. Единственным собеседником, который останется непреклонен и не сжалится над тобой. Даже когда твои кости истлеют, ты все еще будешь подле их праха. Ты не забудешь, почему ты там, и это будет мучить тебя. Это проклятие. Я – как ты. Он приходил ко мне. Много раз. Убежать не получится. У меня было много попыток. Все неудачные. Ты же находишься в своей голове. Оттуда не сбежишь. Он проник внутрь, как паразит, как вирус. Но он – и лекарство от вируса. Сейчас все изменилось, верно? Теперь все иначе. Ты должна успеть, пока не стало слишком поздно. Иначе ты увидишь в своем разлагающемся теле другое мертвое тело. Неужели ты хочешь этого? Неужели ты хочешь, чтобы однажды, когда в твоем сне будет уже не Анна, а твоя собственная дочь, которую ты вовлечешь в этот кошмар, она осталась здесь с тобой, все понимая и осознавая? Не лучше ли сделать это еще до ее рождения? Да. Я знаю о тебе многое. Я знаю о тебе все. Кто я? Неважно. Ведь это всего лишь сон. Разве имеет значение, кто с тобой делится знаниями, в которых ты нуждаешься? Друг, враг или такой же несчастный, как и ты, человек? Разница между мной и тобой в том, что мне уже открылась истина, а ты все еще противишься ей. Теперь кошмары будут тревожить тебя все чаще. Это неизбежно. Это твоя судьба. Ты родилась с этим проклятием. И от него не уйти. Кажется, сегодня ты должна быть на работе. Так? Тогда просыпайся. До скорого… Глава 16 «Доброе утро, Меган». Сообщение от неизвестного номера пришло в 03:04. Прочитала его она в 07:01. – Сколько же всего сразу свалилось, да, мистер Блонд? – спросила она мурчащего кота, погладив его вспотевшей рукой, к которой тут же прилипли белые шерстинки. «Пора навесить грумера», – подумала Меган. Она улыбнулась. На ней был надет пижамный комплект: черные майка и шорты, атласное постельное белье имело серебристый цвет, а тошнота уже подступала к горлу, но с меньшим напором, чем это было весь предыдущий месяц. Тот, кто написал то письмо в конверте, знал все это. – Ну конечно же знал, – размышляла Меган вслух, – это же было у меня в голове. Провалами в памяти я пока не страдаю, а значит прекрасно помнила, в чем ложилась спать. Но тот факт, что кто-то или что-то могло считывать воспоминания или знания Меган в ее голове, пугали, пожалуй не меньше, чем возможные приступы амнезии. Письмо было жутким, но имело смысл. Все в этой жизни все, способное повлиять на ее течение, так или иначе имеет смысл. Николас. Меган разложила в своей голове цели и задачи на самое ближайшее будущее в порядке важности выполнения в линчую картотеку сознания, надеясь, что в бодрствующем состоянии в ее голове бугимен или кто-либо еще туда подсмотреть не сможет: придумать, что ответить Николасу, написать ответ, найти в себе силы не стереть текст и отправить сообщение, посетить уборную, надеясь, что пустой желудок не вывернет наизнанку, накормить мистера Блонда, сделать завтрак, заварить кофе (для себя Меган отметила, что с того времени, как в ней поселился пассажир… ребенок… нет. дочь. кажется, дочь. да. этот процесс она сдвинула на последний пункт своего списка утренних задач). Без кофеина. «Собственно, почему без кофеина?» – подумала она про себя и решила сегодня непременно проконсультироваться с врачом или, на худой конец, со всемирной сетью и уяснить для себя, можно ли пить кофеин, когда транспортируешь в себе столь необычного и важного пассажира. Она просто хотела меньше спать. И сон не обязательно должен быть крепким.