— Почему это я не подумал? — обиделся Виктор, пробираясь следом за Вершининой. — Потому что, Витя. — Она остановилась перед прилавком с говядиной, — Как тебе этот кусочек? По-моему, ничего, а? * * * Мои подчиненные меж собой зовут меня Валандрой. Это сокращение от Валентины Андреевны. Я помню, как они смутились, когда на Двадцать третье февраля я вручила каждому из них поздравительную открытку — пожелания здоровья, счастья и прочих благ заканчивались подписью «Валандра». Совсем не обязательно путать это симпатичное прозвище со всякими там шлындрами, полундрами, шлендрами и т. д. Надо сказать, что я не просто снисходительно, но, можно сказать, с воодушевлением отношусь к продуктам языкового творчества моих подчиненных. Для меня это, если хотите, показатель их физического и морального здоровья. Изобретательская жилка, юмор, спокойная ирония, терпимость, живой интерес к происходящему, быстрая реакция, умение общаться — вот то, что я ценю в людях. Если к этому добавить работоспособность, исполнительность, сообразительность, расторопность, деловитость, энергичность, не говоря о специальных профессиональных навыках, то вы получите набор тех качеств, согласно наличию которых я подбирала свою команду. Возглавляя службу безопасности фирмы «Кайзер» в течение трех лет, я имела возможность убедиться, насколько важно составить себе трезвое представление о людях, которые работают вместе с тобой. Взять к примеру Алискера Мамедова, моего секретаря-референта. Энергичный, выдержанный, подтянутый, корректный, он тем не менее склонен подчас излишне увлекаться, брать инициативу на себя, как бы исподволь нарушая субординацию. Таким образом, его понятное желание быть самостоятельным имеет свою оборотную сторону. У него есть еще одна ахиллесова пята. Какая? Если я вам скажу, что он обладает незаурядной внешностью, искрометным обаянием, хорошими манерами, но при этом бывает излишне экспансивен и впечатлителен, думаю, вам не трудно будет догадаться, о чем идет речь. Женщины? Ну, конечно же, они! Блондинки, брюнетки, шатенки, рыжие, белые, цветные… Он весьма разборчив, своего рода «гурме». Иногда он использует их, иногда они — его. Иногда он играет, забавляется, испытывает свою харизму, иногда влюбляется не на шутку, страдает, сохнет. И все это — на моих глазах! К его чести нужно сказать, что он, как говорится, на все руки — от скуки! Отлично соображает, стреляет, водит машину, разбирается в электронике, умеет разговаривать с людьми. Подождите, кто-то стучит. Вершинина прервала свои записи. — Войдите! На пороге в длинном кожаном плаще появился Алискер. — Валентина Андреевна, добрый день, — он положил папку и пару газет на свой стол и начал снимать плащ, — я только что из «Сигмы-А», носил им смету на утверждение. — Ну и как? — Конечно, сначала они заохали: «это грабеж», да «вы нас по миру пустить хотите!», ну, я им на пальцах объяснил, что к чему, они призадумались. В общем, договорились встретиться в четверг. Мне кажется, они должны согласиться. Хоть наши двери процентов на десять дороже, чем у «Преграды», но в комплексе с сигнализацией получается примерно та же цена. Да что я вам-то объясняю… Короче, я надавил на то, что наши двери надежнее. — Понятно. Нам этот заказ просто необходим. Если получим, Мещеряков в восторге будет. Он мне все уши прожужжал: дело чести, дело престижа! — У нас и так репутация солидная, — Алискер подсел к столу Вершининой. — Любая, даже солидная репутация нуждается в постоянном упрочении. — Валентина Андреевна взяла со стола зажигалку в виде дракона с разверстой пастью. Когда она щелкнула кнопкой, его пасть извергла ярко-желтое пламя, от которого Валандра и прикурила. — Чтобы наверняка заполучить «Сигм» в качестве заказчика, мне нужно знать, что я могу сбросить им хотя бы пять процентов. — Считай, что у тебя есть такая возможность, только используй ее в самом крайнем случае! — Естественно, что я мал… Телефонная трель не дала Алискеру закончить его мысль. — Погоди, — Валентина Андреевна сняла трубку, — Вершинина слушает. — Это фирма «Кайзер»? — голос немолодого мужчины на том конце провода явно принадлежал человеку, привыкшему повелевать, но сейчас в нем сквозила некоторая неуверенность. — Вы не ошиблись, — Вершинина выпустила тонкую струйку дыма и постучала указательным пальцем по сигарете, стряхивая пепел в большую хрустальную пепельницу, — с кем имею честь? — Я вам обязательно представлюсь, — замялся мужчина, — но только при личной встрече, у меня к вам конфиденциальное дело, и я бы не хотел, чтобы о нашей встрече кто-нибудь узнал. — Как вы это себе представляете? — Могу я приехать к вам домой? — Домой? — Вершинина искренне удивилась такому предложению, — вы что шутите? — Мне не до шуток, Валентина Андреевна, скажите согласны вы или нет? — собеседник начинал проявлять нетерпение. — Если у вас нет другого варианта… — что-то говорило Вершининой, что абонент действительно говорит серьезно. — Тогда не будем откладывать нашу встречу, — мужчина вздохнул с облегчением, — назовите время, когда я могу к вам подъехать. Разумеется, ваше время будет оплачено, независимо от результата нашего разговора. — Ну, это само собой, — Вершинина задумалась, — восемь часов вас устроит? — Устроит, если вы не можете раньше, — согласился абонент. — Тогда запишите адрес. — Спасибо, я знаю. — Вот как, — в голосе Вершининой появился металл, — тогда до встречи. Она положила трубку и, сделав еще одну затяжку, смяла сигарету в пепельнице. Мамедов с интересом поглядывал на начальницу, но не произносил ни слова, ожидая, когда она сама что-нибудь скажет. Не дождавшись, он все-таки спросил: — Очередной клиент? — Может быть… — туманно ответила Валентина Андреевна. * * * — Черт бы побрал этот холод! — Болдырев встал из-за стола, на котором размещался пульт и, подойдя к радиатору, склонился над ним, простерев руки над своим горячим «другом». — Да уж, тебе не позавидуешь! — поддел Толкушкин излишне теплолюбивого, по дружному мнению коллег, Болдырева. — Помалкивай, писатель хренов! — огрызнулся тот. — Вадим, — обратился Толкушкин к Маркелову, — тебе не кажется, что наш друг Сергей сегодня слишком агрессивен? — Оно понятно и даже, я бы сказал, извинительно. — Поправив очки на переносице, Маркелов улыбнулся. — Вспомни, как все мы тут нервничали, когда на улице было плюс восемнадцать, а в дежурке стояла «болдыревская осень». — Ну, вы, интеллигенты гребаные, все вам хиханьки да хаханьки! Жара, жара, — пищали. Ан вот и холод. Я как чувствовал, домой радиатор не унес. Небось когда с улицы прибегаете — сразу к нему — греться. Хотя по нынешней Антарктиде не мешало бы иметь здесь парочку таких. — И еще тройку каминов, — ехидно заметил Толкушкин. — А что? — ухмыльнулся Болдырев. — Действительно, — подхватил Маркелов, — мы бы тогда чай не за этим кургузым столом пили, а усевшись перед камином. — Еще бы кресел нам помягче! — на манер Обломова со слащавой мечтательностью произнес Болдырев. — И каждому на колени — по гурии! — Плотоядно облизнулся Толкушкин. — А это еще кто? — Болдырев приоткрыл рот. — Темнота! — Толкушкин дефилировал вокруг стола, ловя свое искривленное отражение на крутых боках начищенного до блеска самовара. — Ну, это что-то вроде дриад и наяд. — Он лукаво улыбнулся. — Чего-о-о? — Болдырев был близок к нервному срыву. — Или сильфид… — как ни в чем не бывало продолжал издеваться над бесконечно далеким от литературы Болдыревым Толкушкин. — Да бабы это, только красивые… — пошутил Маркелов. — Бабы — это по части Алиске… — Легок на помине, — прошептал на ухо Маркелову приблизившийся к нему в этот момент Толкушкин. Мамедов стоял на пороге, сверля пронзительным взглядом оторопевшего Болдырева. — Я что-то, Сергей, не пойму, ты дежуришь или дурака валяешь? — Строго спросил Алискер. — А ты, Вадим, почему все еще здесь? Разве ты не должен сейчас заниматься проводкой в «Техасе»? И где Ганке?