* * * Дворники черной «Волги» как сумасшедшие метались по поверхности стекла, разгоняя широкие дождевые струи. Вершинина курила одну сигарету за другой. В салоне царило напряженное молчание. Болдырев, узнав, что с Мамедовым случилось несчастье, решил не досаждать Валандре излишними вопросами и разговорами. Он знал, что в критические минуты начальница не любила вести тары-бары. Она предпочитала молча собираться с мыслями и чувствами. Миновав перекресток и свернув направо, машина проехала еще метров двести и остановилась перед центральным входом в больницу. В приемном покое томилось ожиданием несколько человек: пожилой, хорошо одетый мужчина, супружеская пара средних лет, высокий светловолосый парень в кожаной куртке и женщина с молчаливой бледненькой девочкой лет семи-восьми. В вестибюле было прохладно и неуютно. В единственной и неповторимой кадке медленно, но верно засыхала одинокая пальма. На стуле у входа нес свою унылую вахту охранник в сизо-серой форме, который с тупым бессмысленным видом пялился на посетителей. Вершинина влетела в гулкую, пересыпаемую только шелестом дождя за окном тишину приемного покоя подобно шаровой молнии, обратив на себя внимание всех присутствующих. Закрыв зонт, она быстро огляделась и направилась в глубь холла. — Добрый вечер, девушка, — наклонилась она к окошечку, за которым склонилась над карточками и журналами миловидная блондинка, — к вам недавно поступил Мамедов Алискер. Я хочу узнать, в каком он состоянии. — Здесь все хотят… — возразила было блондинка. — Все меня не интересуют, — понеслась с места в карьер Вершинина, нервы которой были напряжены сверх всякой меры, — я вас спрашиваю о Мамедове. Вы здесь, вообще, зачем сидите?! — Успокойтесь, гражданка, — взяла на пол тона ниже медсестра, — сейчас я узнаю. Блондинка начала крутить диск на телефонном аппарате. В этот момент сотовый, лежащий у Вершининой в кармане плаща, требовательно запиликал. — Слушаю, — Валандра прижала трубку к уху. Публика, собравшаяся в вестибюле вкупе со скучающим охранником с интересом разглядывала ее статную фигуру и обрамленное густыми русыми волосами красивое волевое лицо, на котором сверкали лихорадочным блеском большие голубые глаза. — Докладывает Ганке. Обыск сделан. Но вот незадача — кто-то нас, Валентина Андреевна опередил. — Что?! — В квартире Рыбаковой кто-то раньше нас сделал обыск, нам, как говорится, остались одни крохи. — Что за крохи? — Вершинина не сводила глаз с медсестры, которая, очевидно, уже что-то узнала и теперь ждала, пока Вершинина закончит телефонный разговор. — Фотографии, бланк один, кое-какие записи. На одной фотографии… — Потом, Валентиныч, завтра. — Валандра торопилась узнать о самочувствии Алискера. — А с Мамедовым что? — Я сейчас в больнице. Он попал в аварию, его самосвал протаранил. Вадик звонил с места аварии, сказал, что вроде сотрясение и перелом руки. — Мы сейчас подъедем. Колька тут икру мечет. Заодно и о результатах обыска подробно доложим. — Ни к чему это, Валентиныч, поздно уже. Отдыхайте. Завтра работать. — Да что вы, Валентина Андреевна, разве ж мы уснем? Вы в какой больнице-то? — Валентиныч, — строго произнесла она, — отбой! Спрятав сотовый, Вершинина обратилась к блондинке. — Ну что, девушка? — Ему только что сделали рентген. Закрытый перелом средней трети левого плеча без смещения и сотрясение мозга, средней степени, скорее всего. Точнее можно будет сказать завтра. — Ему что-нибудь нужно? Лекарства там, бинты? У вас же сейчас нет ничего. — Зайдите завтра после обхода, поговорите с лечащим врачом. Сейчас ему наложат гипс, и он будет отдыхать до утра. — Спасибо, — Вершинина подняла голову от окошечка и посмотрела в окно. Дождь почти перестал, ветер тоже стих. Капли воды кривыми струйками ползли по стеклу. Она вышла на улицу и остановилась на крыльце, ища по карманам плаща сигареты. Болдырев выскочил из машины и подбежал к ней. — Ну что? — коротко спросил он. — Жить будет, — успокоила его Валандра. * * * Утро следующего дня для Вершининой началось в восемь часов с разговора с Мещеряковым. Она рассказала своему дотошному шефу об инциденте с Алискером. Мещеряков, выждав долгую паузу, вперил свои маленькие водянистые глазки в Вершинину и спросил: — Думаешь, это случайность? — Ну что ты, Миша, я не первый год работаю. — Она закурила, — я же тебе сказала, что за этой пленкой еще кто-то гоняется. Нетрудно предположить, что это тот, кто знает о ее существовании. Нет сомнений в том, что это тот самый, как ты говоришь, мистер Икс с вечеринки, который дал задание сфотографировать Дыкина в компании с Шаровым. Это мог быть человек одного уровня с Шаровым, и никак не меньше. — В любом случае, если этот мистер способен устраивать такие аварии, дело принимает серьезный оборот, — торжественно, точно открыл Америку, изрек Мещеряков. — А мы что, привыкли в бирюльки играть? Я тебе сразу сказала, что за двадцать кусков придется попыхтеть. Или ты думаешь, что это первый случай, когда мои люди своей жизнью рискуют? — обиженно сказала Валандра, выпуская дым в потолок. — Да ладно тебе, Валентина, тебе, прям, ничего сказать нельзя. Что-то ты очень чувствительная стала… — Это плохо? — с вызовом спросила Вершинина. — Неплохо, если тебе это не мешает с людьми общаться и работать. — Могу тебя, Миша, заверить, что это не бабская сентиментальность и не уязвленное самолюбие! Просто я немного устала. А тут еще с Максимом что-то творится… Да и за Алискера я вчера перенервничала… — Может, по стопарику? — Мещеряков выпятил губы. — Ну че молчишь? Он открыл сейф, достал оттуда початую бутылку «смирновки» и две рюмки. Потом прошел к холодильнику, вынул банку ветчины и тарелку, на которой аппетитно сочно краснели соленые помидоры. — В собственном соку! — причмокнул толстыми губами Михаил Анатольевич. — Вот и мы с тобой в собственном соку варимся, а, Валентина? — Пришла сегодня на работу пораньше, хотела поразмышлять в тишине, так нет же, разве Михал Анатолич даст… — Давай, давай, подсаживайся. Щас твою меланхолию как рукой снимет, можешь уж мне поверить. Да ты не бойся, у меня «Уинтафреш» есть, термоядерная! Мещеряков лихо вскрыл консервную банку и разлил водку по рюмкам. — Неплохо ты, Миша, устроился… — усмехнулась Валандра, усаживаясь за стол. — Сам о себе не позаботишься… Ну, хватит демагогию разводить, — он поднял рюмку. Вершинина взяла свою. — Это из запасов Тамары Петровны? — осторожно постучав по хрустальному стопарику, поддела она шефа. — Фу-ты, Валентина! В такой знаменательный миг, ты, понимаешь… Ну ее к лешему, Тамару Петровну! Устроила мне сегодня истерику… — А что такое? — Да я Ладу ее не выгулял, ну она в переднем углу и наложила прямо на ковер, ха-ха! — Из глаз Мещерякова брызнули слезы. — Ну, — выдохнул он, — за тебя! Хоть ты иногда строптивость свою проявляешь, а че греха таить, люблю я тебя! Мещеряков одним махом опрокинул содержимое рюмки в рот. Крякнув от удовольствия, он впился своими губами-лепешками в сочную помидорину. Сок заструился у него по подбородку. — А ты че рот полощешь? Выпей и дело с концом! Вершинина осушила рюмку и взяла кусочек ветчины. — Эх, хороша «смирновка», мягкая, как женские ягодицы! — попробовал сострить Мещеряков. Вершинина рассмеялась. — Ты, Миш, поэт! — Ты лучше мне скажи, — резко сменил тему разговора Михаил Анатольевич, — что делать собираешься? — Рыбакову искать. — А конкретнее? Сегодня, например? — Мещеряков снова наполнил рюмки. — В агентство поеду сама, а если что с работой и друзьями-знакомыми Рыбаковой прояснится, Толкушкина с Колей Антоновым пошлю. На обратном пути к Алискеру заскочу и в школу наведаюсь.