Самое главное, она успешно сдала экзамены и получила красный диплом! Рудик красного диплома не ждал ни под каким видом – еще на втором курсе схватил тройку по гистологии, потом недоучил пороки клапанов и окончательно влип на детских болезнях, оправдываясь, что душа его не принимает зубрежки. Что ж, логику во врожденных синдромах и аномалиях найти сложно и вид хронически больных детей у нее тоже вызывал желание убежать, но Гуля-то получила свою пятерку, нечего лодырничать! Никто не понимал и не принимал ее выбора. Ортопедия? Травматология?! – Есть профессии и занятия, которые в принципе не могут подойти женщине, – нудил отец Рудика – моряк, слесарь, боксер и, несомненно, ортопед! – В ортопедии красным дипломом не помашешь, там требуется большая физическая сила, техническое понимание работы сустава. Женщина может стать терапевтом, пульмонологом, на худой конец, кожником. – На самом деле, Галя, ты только подумай, – вступала свекровь, – кто попадает в травматологию? Одни алкаши и забулдыги! Вечные дежурства, срочные операции, я уж не говорю о вправлении суставов, где требуется большая физическая сила! А ребенок нуждается во внимании и материнской любви! Поверь, иногда не мешает послушать старших опытных врачей и не принимать неразумных решений. – Если бы я слушала старших, ребенка убили бы задолго до рождения. С помощью опытного врача-гинеколога! Вы это хотели напомнить? Хамить было противно, но еще хуже объяснять и оправдываться. Стать безголовым, беспомощным участковым терапевтом, бегать по квартирам и выписывать больничные листы? Или всю жизнь рассматривать прыщи и лишаи, выписывать противные липкие мази? Еще на анатомии Гулю поразило разумное строение человеческого тела. Разумное – не то слово! Каждый штрих – слои кожи, натяжение мышцы, открытие и закрытие клапанов – поражали совершенством идеи и исполнения. Но как легко и страшно совершенство разрушалось! И как мало умели врачи, как ужасно мало! Сначала она твердо решила стать хирургом. Кстати, Рудик тоже выбрал хирургию, более того – хирургическую онкологию. Какая тоска – калечить человеческое тело, отрезать грудь или легкое, ампутировать ногу. Нет, Гуля хотела иного – восстанавливать, лечить и возвращать совершенство, созданное природой. Особенно много вопросов появилось, когда она попала на практику в отделение травмы. Почему нельзя вернуть суставу полный объем движения? Почему люди с переломом шейки бедра обречены на хромоту или полную инвалидность? Она зачитывалась работами Илизарова. Подумать только, скромный ортопед из Кургана совершил реальный переворот в восстановлении кости, еще в 1968 году получил докторскую степень без защиты кандидатской, а ей предлагают выписывать таблетки и клизмы? Но окончательное решение пришло в конце практики. Ночная смена тогда началась скучно и спокойно, доставили по скорой резаную рану, но очень поверхностную и без грязи, дежурный ортопед дал Гуле зашить, хлопнул две мензурки разбавленного спирта и намертво задрых в ординаторской. А через полчаса привезли вывих плеча. Рука у парня казалась выломанной, как у куклы, и вставленной обратно неловкой детской рукой, шов рукава перевернулся и пальцы смотрели назад. В принципе Гуля видела, как вправляют такой вывих, но вправлял крупный сильный мужик, его кулак ловко вошел в подмышку больного и одним движением вернул головку плеча в капсулу. Но Гулин кулак был ничтожно мал! Парень стонал, его мать и еще какая-то тетка громко причитали и ахали. Она бросилась в ординаторскую, но шансов добудиться чертова пьяницу не было никаких. Толстая медсестра вздыхала, как корова. – Всем родственникам выйти, – резко скомандовала Гуля. – Больному лечь на кушетку на спину как можно ближе к стене. В следующую секунду, к отчаянному ужасу сестры, она скинула туфель с правой ноги, легла валетом рядом с парнем и уперлась пяткой в его подмышку. Раз-два-три! Парень вскрикнул, плечо щелкнуло и… встало на место! Впереди еще ждала практика в гинекологии и два месяца на участке, но какое это имело значение? Она сделала свой выбор и подала документы на ординатуру по травматологии и ортопедии. С красным дипломом не отказывали. Аришке к тому времени исполнился год, она уверенно ходила, совсем не болела и обожала покушать, но оставалось непонятным, что с ней делать и куда девать на время работы родителей. Рудик тоже попал в ординатуру, по хирургии, не без участия своего папы, конечно. Получалось, они оба заняты каждый день и еще обязаны дежурить. Сын сестры Наташи, отцовский любимец Артем, находился на попечении Наташиной матери, которая ради внука досрочно ушла на пенсию. Но не было ничего смешнее, чем ждать от Гулиных родителей подобных подвигов. Мать Рудольфа дорабатывала последний год до пенсии и поэтому перешла на полторы ставки, поскольку расчет шел по заработкам последнего года, да и не те сложились отношения, чтобы надеяться на ее помощь. Выход, как и всегда, нашла мама. Она предложила устроить ребенка на пятидневку в загородный детсад от профсоюза творческих работников! Очень хороший, просто замечательный детский сад с усиленным питанием и двойным штатом сотрудников. Нет, Гуля не ошиблась и ни разу не пожалела, хотя оказалась единственной женщиной в отделении и не раз ловила на себе насмешливые взгляды других ординаторов. Надутые индюки, все достоинство в штанах! Как смешно они заткнулись, когда Гуле первой разрешили ассистировать на переломе шейки бедра. Да, конечно, она была права! Если сразу после травмы взять перелом шейки на операцию, то через несколько дней человек начинал ходить и постепенно возвращался к обычной жизни, а не лежал оставшиеся годы. В конце полугодия ей поручили подготовить статью на данную тему (в соавторстве с завкафедрой, конечно), а еще через несколько месяцев заведующий лично разрешил оперировать самостоятельно. И никто не удивился, когда по окончании ординатуры ей предложили остаться в отделении штатным врачом. Рудик, надо отдать ему должное, не слишком отставал от жены. Пусть в ординатуру его запихнул папаша, но дальше требовалось работать самостоятельно, он страшно нервничал, после смены ходил в больничный морг и тренировался накладывать внутренние швы и в результате попал-таки в хирургическую онкологию, причем не в обычную больницу, а в некую полузакрытую ведомственную клинику от Четвертого управления. Настоящая везуха, потому что сотрудникам полагалась пятнадцатипроцентная надбавка к зарплате и праздничные наборы. Аринка тем временем успешно подрастала в своем саду. В понедельник утром Рудик отвозил ее со сменой одежды на специальный сборный пункт, где детей пересаживали в автобусы и увозили в загородный дом, а в пятницу вечером там же забирал. Многие друзья завидовали – ребенок есть, а забот никаких! Правда, и Гуля, и Рудольф с сожалением признавали, что особых способностей в дочке не наблюдается – говорить начала поздно и односложными фразами, считала плохо, рисовать не умела, музыкальный слух тоже не проглядывался. Особенно это бросалось в глаза при сравнении с Артемом. Отец, как назло, вдруг полюбил семейные сборища и в воскресенье приглашал обеих дочерей в гости вместе с детьми. Пусть Артем был почти на три года старше, но он и в Аришкины четыре года болтал на любые темы, знал буквы и ноты и прекрасно пел. А уж теперь, в неполные семь, свободно читал Носова и Драгунского и с хохотом пересказывал приключения Пончика и Сиропчика. Арина смотрела на Тёмку в немом обожании, преданно смеялась, но, кажется, ни слова не понимала из его рассказов. Родители продолжали активную жизнь. Мама получила страшно интересную возрастную роль в новом спектакле, подбирала грим, перекрасила волосы в пепельную блондинку. Театр по-прежнему много гастролировал, поэтому Арину мама видела редко, но всегда привозила из поездок прекрасную детскую одежду и мягкие удобные башмачки. В детсад такую одежду одевать было немыслимо, зато в выходные, если не выпадали дежурства, Гуля с Рудиком гуляли в парке и фотографировались с нарядной почти иностранной девочкой. Отец в последние годы стал мягче и внимательнее, расспрашивал о работе, любил порассуждать о новых фильмах и книгах. Он по-прежнему прекрасно выглядел, и мамины вечные шутки об аспирантках, влюбленных в своего профессора, казались вполне обоснованными. Папина любовь к Артему с годами только усилилась, он почти не спрашивал об Арине, зато с упоением рассказывал о Тёмкиных успехах и талантах. Насколько Гуля знала, отец почти каждую неделю ездил к Наташе, чтобы забрать внука в музей или планетарий. Она старалась не обижаться, но все равно получалось несправедливо и неправильно. К тому же оставался вопрос с фамилией. Мама периодически сокрушалась, что семья Чудиновых безвозвратно уходит в прошлое, будто не она сама родила единственную дочь Гулю вместо вожделенного сына. И когда Арине исполнилось четыре года, Гуля окончательно решила завести второго ребенка, родить наконец всеми желанного мальчика и потом спокойно заняться подготовкой диссертации. Материала накопилось немало, и начальство всячески поддерживало. По опыту с Аришей больших забот и проблем с новым ребенком не ожидалось, детсад только разросся за последнее время и охотно принимал детей из одной семьи. Да, родился мальчик! Сережа Чудинов, в имени никто не сомневался. Елена тихо прослезилась, вспоминая своего замечательного папу Сергея Александровича, дом в Саратове, переезд в Ленинград. В их кабинете, в ящике старинного письменного стола с бронзовыми ручками, бережно хранился хрупкий, пожелтевшый от времени диплом на имя Чудинова С. А. об окончании с отличием Петербургской военно-медицинской академии. И вот теперь новый мальчик, Чудинов С., будет работать за тем же столом, хранить свои дипломы в том же ящике и учить собственных детей гордиться семьей. В честь замечательного события она решила подарить Гуле любимое ожерелье из аметистов в серебре, немного потемневшее, но такое же прекрасное, как на дореволюционном портрете Ариадны Павловны. И ей казалось, что мама Ариадна незримо присуствует в доме и благословляет своих возлюбленных детей – и дочь, и внучку Аглаю, и долгожданного ненаглядного Сережу. К несчастью, роды оказались тяжелыми и долгими, тазовое предлежание определили еще на седьмом месяце, но все надежды, что ребенок перевернется в последние недели, не оправдались. Потом у малыша началась желтуха, потом у Гули мастит. Выписались только через три недели, оба замученные и еле живые. Арина страшно обрадовалась братику, перетащила ему в кроватку свои любимые игрушки, рвалась помогать маме и папе, участвовать в купании и пеленании. И категорически отказалась ехать в детский сад. Никто не ожидал от тихой послушной девочки, что она может так орать, лежа на полу и держась побелевшими от напряжения пальцами за ножку тяжелого дубового стола. Гуля вдруг вспомнила, как сама орала у бабушки Марфы, и, к огромному удивлению Рудольфа, разрешила пока не возить Арину в садик. Все равно она сидит с Сережей дома. Потом настроение испортила патронажная сестра. Никто ее не просил приходить в семью врачей, да еще ко второму ребенку, но она все-таки заявилась. – Мальчика уже зарегистрировали? Как решили назвать? – Да, зарегистрировали три дня назад. Назвали Сергеем. – Очень хорошо, я открываю карточку. Акопян Сергей, точная дата рождения… – Нет, у ребенка фамилия Чудинов. Чудинов Сергей. – Что вы говорите? – Сонные глаза засверкали любопытством. – Значит, дети от разных отцов? Господи, хорошо, Рудик успел уйти на работу! Какое дело этой незваной курице, и как она смеет задавать подобные вопросы?! Но настоящий скандал ждал впереди! Родители Рудика явились с огромным тортом (мучительно растолстевшей Гуле только торта не хватало), матросским костюмчиком года на три и огромным железным грузовиком. Очень остроумно и вовремя. – Ну, показывайте наследника! Все-таки решили назвать Сергеем? Жаль, сынок, что ты отца моего не помянул, прекрасный был человек! И согласись, Арам Акопян несравненно лучше звучит, чем Сергей Акопян. Что ж, пусть будет здоров! Рудик упорно молчал, хотя они уже давно обо всем договорились и он обещал заранее поговорить с родителями. – Дело в том, – Гуля глубоко вздохнула, – что мы назвали мальчика в память о моем дедушке, мамином отце, поэтому его зовут Сережа Чудинов. Мы все Чудиновы – и мама, и я, вы ведь знаете. Дальше ничего не произошло, просто они молча собрались и ушли домой. Костюмчик Гуля убрала на антресоли, а грузовик отвезла на дачу. Надо сказать, что за полгода сидения дома она окончательно отупела и озверела. Кухня, стирка, надоевшие до тошноты Аринины книжки. Хорошо, хоть гулять с коляской не приходилось, потому что ребенок прекрасно гулял на балконе. Да, балкон оказался единственным достоинством ненавистной квартиры-новостройки у черта на рогах. Родительский подарок – новая трехкомнатная квартира в кооперативном доме, все друзья завидовали. Дедушка Сергей специально вывозил свою дочь в столицу, в культурный центр, а Гулю можно запихнуть на мерзкую окраину, почти в деревню! Наташе такой подарок не всучили почему-то, живет с сыном на Петроградской стороне и никому не мешает. Господи, как она ненавидела куцые смежные комнаты, тесную кухню, где даже втроем не посидеть по-человечески, потолки два семьдесят! Поднимаешь голову и упираешься в потолок, прекрасные условия для развития клаустрофобии. Но главное, она потеряла свой любимый город! Разве человек ценит воздух, которым дышит? Разве она могла оценить короткую чудесную дорогу от дома через трамвайное кольцо на Конюшенной площади до улицы Желябова, потом по Желябова до Невского и дальше-дальше, сколько хватает глаз – Дворцовая площадь, Эрмитаж, Исаакий, Адмиралтейство, Летний сад. Все в двух шагах, все принадлежит тебе, как воздух. И вот вместо родных улиц – ненавистные, одинаковые, как дурной сон, панельные многоэтажки с вечно грязными тротуарами и голыми, продуваемыми насквозь дворами! И еще все знакомые твердят, что заелась, выпендриваешься, не умеешь сравнивать. Какое ей, собственно, дело, что другие маются в коммуналках и мечтают об отдельной квартире в любом районе, что они готовы в жуткой давке по полчаса пилить на автобусе до станции метро? Последней станции на линии! Ни ее дед, ни прадед не знали коммуналки, ее родители живут в старинном кирпичном доме с четырехметровыми потолками. Чему она должна радоваться, что опять оказалась ниже всех в семье? Сережа подрастал очень забавным, рано заговорил, прекрасно повторял любую мелодию. Тоненький ясный голосок звенел в доме, как колокольчик, даже Гуля со своим сомнительным музыкальным слухом не могла не заметить одаренности сына. Елена была совершенно счастлива, уверяла, что ребенок страшно похож на деда Сергея, такой же породистый, с высоким чудиновским лбом и крупными красивыми руками. Рудольф отмалчивался в таких случаях, только однажды поздно ночью предъявил Гуле фотографии своей матери в детстве, и она молча охнула – на нее смотрела не свекровь, а маленький Сережа, только в платье и с бантом на голове! Ерунда, еще сто раз переменится! К сожалению, с первых месяцев жизни мальчик беспрерывно болел, то уши, то насморк, то живот. Ночи не проходило, чтобы не вставали два-три раза. Только сейчас Гуля с Рудиком оценили здоровенькую и спокойную Аринку. И они еще смеялись над родителями, которые слишком балуют и кутают детей. Но как только Сережу одевали в легкую курточку или пытались накормить котлетами из кулинарии, так начинались кашель и поносы. Думать об устройстве такого заморыша на пятидневку не приходилось. Записали обоих в садик около дома, тридцать детей в группе, все одинаково сопливые и бледные, не жизнь, а выживание. Через полгода Гуля поняла, что больше не вынесет. Шеф звонил каждую неделю и требовал серьезного отношения к работе, Рудик допоздна торчал в операционной, обе пары родителей появлялись по праздникам с дежурным тортом и надолго не задерживались. Мать Рудика наслаждалась свободой на пенсии, ходила по выставкам и концертам, о чем не забывала всем рассказывать, но ни разу не предложила взять на себя Сережу. Кроме того, через год Арина должна была пойти в школу, добираться каждый день до любимой 157-й из их богом забытого района не представлялось возможным. И что, отдавать в районную?! Дед Чудинов не побоялся перехать в другой город ради образования дочери, а ей нужно переехать в центр, только и всего! Господи, как она радовалась, что уговорила Рудика! Пусть с ухудшением условий, пусть две комнаты в старом доме, но вернуться! Вернуться к себе, к ощущению своего круга и некой избранности, которую так не ценила, пока жила с родителями. Мама одобрила, бросила клич по друзьям и знакомым, и квартира нашлась. Буквально на углу улицы Рубинштейна! Нескладная, давно не ремонтированная, но с Гулиными любимыми высоченными потолками и двумя лестницами – черной и парадной, пусть такой же облезлой, но все-таки с широкими ступенями и витыми перилами. В квартире были две смежные комнаты и узкая, но зато очень длинная кухня, в дальнем конце которой Рудик полюбил отсыпаться на старом кожаном диване. В детскую купили двухэтажную подростковую кровать и шкаф, похожий на этажерку с дверцами, а Гуле осталась гостиная-спальня, почти как у мамы! Боже мой, глупая перфекционистка, ничего не ценила, ни легких рук и ног, ни молодой шеи и пушистых густых волос, даже в зеркало лишний раз не заглядывала! И совершенно не понимала, какое счастливое время пролетает – чудесные послушные дети, любимый надежный муж, благополучные родители, – пролетает стремительно и безвозвратно, ни охнуть ни вздохнуть. С переездом в центр жизнь стала улучшаться! Сережа немного окреп, обоих детей (не без помощи мамы) записали в небольшой ведомственный садик на Фонтанке, и шестилетняя Арина очень ответственно отводила брата в младшую группу, сдавала воспитательнице, а потом поднималась к себе в самую старшую. Знакомые ужасались такой самостоятельности, но Гуля считала, что они просто не понимают, как воспитывать детей. Например, ее полуплемянник Артем в восемь лет ходил только с бабушкой за ручку и даже ботинки не умел сам завязать. Да, они периодически виделись на радость общему деду. Артем учился во втором классе, но спокойно мог бы перейти в четвертый, как уверял папа. Он недавно прочел книжку «Габровские анекдоты» (вот странный выбор для ребенка!) и цитировал наизусть целыми страницами, так заразительно смеясь, что все взрослые покатывались со смеху, не говоря про Аринку. Кстати, речь ее в последнее время заметно улучшилась, отец и Наташа заметили и стали хвалить. – Да, – засмеялась Гуля, – с речью у нас некоторый прогресс наблюдается. Главное, очень аккуратный и организованный ребенок. Если не на врача, то на медсестру вполне потянет. – Удивительно самостоятельная девочка, – Наташа приветливо улыбнулась, – и за брата отвечает как взрослая! Но я бы не рассуждала в ее присутствии о медсестре. И по поводу речи. Что вы хотите, если ребенок с года на пятидневке и слышит только разговоры нянечек? Да, очень вежливо сказала, будто и не собиралась уколоть. Ей легко критиковать с такой командой помощников! Мало их общего отца, так еще бабушка, прабабушка, тетя Ася с мужем и дочкой. И все наперебой помогают растить ребенка, кормят, развивают, водят по театрам и музеям. Гуля как-то по дороге с кафедры зашла на Лахтинскую, благо в двух шагах от Первого меда, и застала ухоженный дом, готовый обед и послушного мальчика со сделанными уроками. Одновременно с ней пришедшая Наташа поцеловала сына, переоделась в красивый махровый халат, сняла косметику с лица и села в кресло, положив ноги на специальную низкую скамеечку. – Пока набегаешься за день по школам, пока напишешь отчеты, никаких сил не остается. Нет, Гуля не могла сказать, что сразу по приходу с работы хватается за веник и тряпку, но о таком жизненном устройстве и мечтать не приходилось! Странно, что она даже не запомнила, с чего началась эта кошмарная история. Наступил март 1983 года, приближалась дата защиты. Гуля немного нервничала, хотя никаких неприятных сюрпризов не ожидалось, лишь бы не перенесли на осень! Она рассылала последние авторефераты и начала обсуждать с родителями предстоящий банкет. Арина училась на твердую четверку, зато сама подогревала завтрак и обед, утром отводила Сережу в сад и потом самостоятельно ехала в школу. Многие удивлялись, даже Гулин отец признавал, что Артему далеко до младшей сестры, представить невозможно, что он сам берет обед или ложится спать в пустой квартире. А Аринка спокойно зажигала газ, мыла тарелки и укладывала Сережу, если у родителей совпадали дежурства. И все равно отец больше любил Артема, все замечали. Рудик, в отличие от жены, не стремился заниматься наукой, но в больнице авторитет его рос с каждым днем. Гуля сама не ожидала, что ее безалаберный муж, далеко не отличник, окажется бесконечно добросовестным и очень способным хирургом. К каждой операции Рудик готовился отдельно, анатомический атлас знал наизусть от корки до корки, добровольно стоял ассистентом у пожилого опытного коллеги. Вскоре он перешел с грыж и аппендэктомий на сложные полостные операции. Более того, заведующий хирургией подчеркнуто доверял доктору Акопяну карциномы желудка и толстой кишки. В какой-то день, буквально накануне Гулиной защиты, муж вернулся позже обычного расстроенный и злой и принялся рассказывать, что наткнулся на пустую ампулу в шкафу с наркотиками. Пустую, но не разбитую! – Великое дело, – отмахнулась Гуля, занятая подборкой материала для очередной статьи, – попалась бракованная ампула, спиши на послеоперационного больного! – Да списал уже. Но потом решил проверить все коробки и еще в трех обнаружил пустые ампулы. И несколько полных, но странных. – Что может быть странного в ампуле? – Такое впечатление, что носик проколот очень тонкой иглой. – Что за ерунда?! Содержимое давно бы вытекло. – Да, я тоже сначала так решил. Но если проколоть горячей иглой, то отверстие сразу склеится. – Рудька, похоже, ты начитался детективов! Злостный вредитель мог бы просто разбить ампулы, а не устраивать такие сложные манипуляции, тебе не кажется? Господи, идиотка, нужно было сразу прекратить этот разговор! И запретить Рудольфу даже заикаться в отделении! Но кто мог подумать, что ее инициативный муж назавтра пойдет к шефу? И что «странные ампулы» при проверке окажутся наполненными физраствором. – Нет, ты только подумай, какая сволочь?! Прокалывает раскаленной иглой ампулу, вытягивает наркотик и наполняет физраствором. И ему сто раз плевать, что человек вместо обезболивания получит два миллилитра воды! Не сомневайся, я поймаю гада и сдам под суд! Долго ловить не пришлось, и способности Шерлока Холмса не потребовались. Молодая медсестра уснула на ближайшем дежурстве и, сколько ни будили, не смогла встать и вернуться к работе. – Представляешь, наркоманка! От силы двадцать два года. Неужели сама додумалась?! Заведующий отделением ахнул, пригласил Рудика в свой кабинет и, прежде чем продолжить разговор, плотно закрыл дверь. – Спасибо за бдительность, Рудольф Ваганович, но я прошу вас больше никому ничего не рассказывать и забыть об этом прискорбном инциденте. Медсестра завтра же будет уволена по собственному желанию, ампулы придется расписать на нескольких больных в течение ближайшей недели. – Как по собственному желанию?! Она же завтра пойдет и устроится в другую больницу! Наркоманка в хирургии! И сама сдохнет, и люди пострадают. Единственное возможное решение – навсегда отстранить от работы в медицине и передать на лечение в диспансер. Я бы еще постарался выяснить, кто именно ее подсадил на наркотик. – Вы слишком молоды и горячи, мой друг. Представляете, что произойдет, если узнают, что в заслуженной ведомственной больнице Четвертого управления обнаружено гнездо наркоманов?! Но ее умный Рудик, к сожалению, вырос на книжках о пионерах-героях, поэтому промучившись два дня в сомнениях, отправил докладную записку начмеду и копию парторгу больницы. То есть попытался вынести сор из избы. И через неделю его выгнали! Спокойно и безжалостно выгнали из отделения и из больницы вообще. Причем не по собственному желанию, как пресловутую медсестру, а за несоответствие занимаемой должности и низкий моральный уровень. Это был волчий билет. В отделах кадров отказывались разговаривать, даже в Сестрорецке и Сертолово, не говоря о центральных больницах. Гулина защита прошла удачно, но как-то между прочим, никакого настроения праздновать не осталось. Тем более на банкет успели пригласить Рудькиного заведующего и нескольких врачей, понятно, что никто из них не явился. Три месяца ее муж, прекрасный хирург и порядочный человек, пролежал носом к стенке на дедушкином диване, так что даже у детей кусок не лез в горло. Три месяца она сама и родители пытались найти какое-нибудь место работы. Строчки «хирург-онколог, девять лет стажа» никого не удовлетворяли, требовалась характеристика с предыдущего места работы. Наконец через никому не знакомых друзей Гулиного отца пришла информация: в Тверской областной онкодиспансер готовы принять оперирующего хирурга с испытательным сроком три месяца. Они не сразу нашли нужное место на карте. Пятьсот сорок километров от Ленинграда, Бологое… «Это что за остановка Бологое или Поповка?» – радостно декламировал Сережа.