Сквозь истерику тысяч одновременно поступающих сигналов Драммер только и смог, что проскрежетать: — Меня ломают. Вырубить какофонию удалось лишь с третьей попытки — тот, кто валил сейчас весь этот спам ему в уши, был настроен весьма решительно. Атака шла сразу по всем доступным каналам, даже, кажется, с небес что-то сыпалось, как будто там тоже знали, кто это здесь позволил себе так мощно засветиться. Правило хакера номер раз, если тебя засветили с неба, гаси всё и уходи ногами. Увы, Драммеру этот рецепт успеха совсем не годился. Но зачем агентка рисковала собой, отправляя отсюда пустое сообщение, которое наверняка могло её спалить, но в итоге решила не дожидаться, когда её найдут? В этом не было логики. Он оглянулся, серая мгла вирта была такой же сухой и пустой, как и всегда. Что-то он упустил. Что-то важное. Здесь должна быть закладка. Такая, чтобы заметили только свои. Он принялся шарить во всех стандартных местах, где можно было без палева дописывать кастомную дату, но ничего не находил. И тут до него дошло. Здесь было не просто чисто. Здесь было слишком чисто. Чистенько. По обыкновению в подобных терминалах по всей оси валялись всякие огрызки временных файлов, следы старых кэшей, обрубки нештатно завершившихся сессий и нештатно же применённых диффов. Тут же не было и следа чего-либо такого, будто кто-то нарочно подчистил за собой и ушёл, оставив открытой дверь и подтерев за собой все логи. Чтобы что? Второй вездеход пропал с радаров. Семь минут истекли. И тут до него дошло. Этот терминал взломали. Значит, диффы всё-таки есть, и они должны остаться в месте взлома. Вот его собственный кусок кода, а вот и, да, вот чужой код. Уже отправляя его самому себе на «ай-би» с пометкой немедленной ретрансляции наверх, Драммер успел расслышать, как с жутким воем и скрежетом вездеход повело куда-то в оффроад. Бунта мерда, да куда вас там… Секунду спустя их накрыло, разом вышибая Драммера и из вирта, и из кресла, с размаха впечатывая его лицом в расправляющуюся перед ним подушку безопасности. Мелькнула мысль: как же он себя разогнал, раз всё так ме… Мелькнула и пропала, сменившись чернотой. В ладоши звонко хлопнул я. А там, где эхо прозвучало, Бледнеет летняя луна. Восхождение на этот раз ощущалось иначе. Его словно обули в раскалённые испанские сапоги, нет, словно заточили в железную деву, и прямо в этом пропитанном страданьем средневековье отправили творить его сизифов труд. Только вместо камня был он сам, его неподъёмное тело, его одеревеневшие мысли, его ставшие бессильными крылья. Сложнее всего было сделать первый шаг. Туда, где с самого тёмного дна еле проблескивала меж туч старая луна. Туда, где его ждала осточертевшая свобода. Туда, где всё было возможно и ничто не было запрещено. Где властвовал Ромул и его Корпорация, откуда спускали директивы, всегда предельно точные и всегда в последний момент. Как высоко, как невозможно далеко. Но он всё-таки шагнул вперёд, до стона, до разрыва связок напрягая скручиваемые узлами мышцы. Потом ещё и ещё раз. На этот раз восхождение не делало его ни умнее, ни быстрее. Как не добавляло ему новых образов к размышлению или светлых мыслей для любования на чёрный день. Напротив, с каждым шагом он словно что-то терял, отрезая позади себя очередной ломоть прожитой жизни. Раз, и позабыто далёкое детство. Два, и отброшена прочь юность. Три, и промелькнула полная приключений и катастроф жизнь вольного агента. Неважные детали улетали прочь подобно осеннему листу в ураган. Застарелые психологические травмы растворялись в небытие, подобно вчерашнему сну. Планы на жизнь становились не нужными. Яркие эмоции тускнели и гасли вдали. Оставалось только восхождение. Трудное. Тяжкое. Невыносимое. Бессмысленное. Зачем ему это? Зачем?! Ке диабо! Но он находил в себе силы сделать новый шаг, на ходу теряя самого себя и всё-таки вытаскивая из ямы то, что осталось. Это тянулось целую вечность, но он не сдавался, пока снова не показалась луна, пока небо не раскрылось над ним серой линзой, пока он не перестал чувствовать собственные ноги. Тогда он рухнул на землю и боком пополз вперёд, цепляясь за сухую траву липкими пальцами, только не останавливаться, иначе его догонит этот невыносимый смрад… В ноздри Драммеру наотмашь ударила сладкая вонь горелой плоти пополам с копотью и кислятиной ржавого железа. От этого мучительного коктейля глаза заливало едкими слезами, а желудок выворачивало, но Драммер всё равно продолжал ползти. Надо же. Он снова, впервые за почти тридцать лет, чувствовал запахи. Это удивительное обстоятельство бодрило, хотя, конечно, он всё равно то и дело отключался, снова начиная своё долгое восхождение. Хотя, в этот раз ему не пришлось переносить всю тщету сизифовых трудов в полном одиночестве. Кто-то грубо схватил Драммера за шиворот и грубо поволок по земле, разворачивая лицом к закопчённым небесам. Как интересно. Рядом что-то заухало, это один из «физи» от пояса по-македонски лупил с двух рук в белый свет, как в сентавочку, отходя к ближайшему укрытию. Кажется, «физи» при этом что-то кричал, сорвав с себя маску, но Драммер никак не мог ничего расслышать, только короткое ух-ух-ух, с которым досылались из стволов пули. Как же он себя разогнал, раз всё так медленно. Драммер скосил залитые щипучим потом глаза. Да, вот их полыхающий вездеход, наполовину развороченный прямым попаданием, наполовину смятый ударом о выступ скалы. Неудивительно, что он так ослаб, целым выбраться из такой заварухи. Но кто же его там волочёт? Краем глаза Драммер различил рукава куртки «нюхача». Ага. Тот пыхтел от натуги и на вялые оклики подопечного не реагировал. Да погоди ты, я сам. Но первая попытка встать на ноги не удалась, завершилась неудачей и вторая. Драммер как мог сильнее вытянул шею, но ничего интересного не разглядел, тогда пришлось протянуть перетянутую кровяной коростой, но всё-таки хоть немного послушную руку, чтобы тоже ничего толком не нащупать. Ниже паха начиналось какое-то неинтересное и дурно пахнущее месиво, наскоро перетянутое крест-накрест латексным жгутом. И тут Драммера всё-таки вывернуло прямо себе на грудь. Разбираться, что с другой рукой, и почему он её тоже не чувствует, внезапно расхотелось. Ке диабо. Да остановись ты! И тут «нюхач» всё-таки затащил Драммера за какой-то камень и, сипло дыша, над ним склонился: — Ты живой там? Драммер кивнул, не тратя остатки сиплого дыхания на ответ. — Транслировать успел? Снова кивок. — Лежи здесь, кавалерия уже на марше. С этими словами «нюхач» растворился в клубах лениво заволакивающей всё вокруг гари. Где-то в отдалении продолжало ухать, но Драммера эти звуки по-прежнему не интересовали. Почему кому-то есть дело до несчастного файлика, огрызка стоковой библиотеки, который не глядя хакнули и так же не глядя переслали? Что туда поместила оставшаяся по ту сторону агентка или кто-то из её людей? Почему «Групо Карсо» предпочло ради всей этой ерунды, этого дурацкого проникновения на пустом месте на задворках задворок мира, посреди промзоны на самой границе Рио и коммунидадес Росинья? Снова ухнуло. На этот раз так, что Драммер даже соизволил из последних сил обернуться. Над промзоной бледным сферическим грибом вспухала ударная волна, подсвеченная снизу красным. Вот, что его только что тряхануло. Неядерный заряд. Три килотонны. Сейсмическая волна вшестеро быстрее ударной. Значит, у него ещё есть секунд десять. Это много. Значит, дело не в файле. Агентка что-то нашла. Что-то такое, что стоило и её жизни, и всех наших. Это хорошо. Плохо то, что Драммер никак не мог вспомнить её имя. Ну же, ты читал досье, да и наверняка слышал это имя раньше. Не безымянный полевой агент, а бери выше, с самых верхов. Соратник Ромула. Элита Корпорации, её боевой и интеллектуальный кулак. Она пробралась туда в одиночку и сумела добыть то, что нужно, прежде чем они успели отреагировать. А он даже её имени вспомнить не может. Ну же, тебе всё равно нечем заняться, покуда из тебя утекает, смешиваясь со сладкой едкой вонью копчёного мяса, твоя собственная жизнь.