– Разумно, – кивнул он. Мы еще перекинулись легкими фразами и ничего не значащими воспоминаниями. Опрокинули еще по наперстку коньяка. Отведенные полчаса на встречу заканчивались, и я засобирался. – Так что заходите снова, – напоследок сказал Белобородько. – И обсудим наше дальнейшее сотрудничество. – Обязательно, – я поднялся и окинул еще раз быстрым взглядом кабинет. На секунду взор остановился на фигурке бронзовой танцовщицы, украшающей чернильный прибор. Ее изогнутую изящную руку обвивала серебряная цепочка с замысловатой ювелирной брошью. Красивая вещь, хотя не думаю, что дорогая. Обычное серебро. И почти обычная безделушка… Мы распрощались душевно. И я вышел из кабинета. Спустился вниз. И направился в сторону метро. Интересно, не додумаются мне подвесить хвост? Сейчас проверим. Я нырнул вниз, на станцию метро «Комсомольская». Сделал пересадку. Проверился пару раз. Наш лучший в мире метрополитен имени Кагановича – прекрасное место для того, чтобы обнаружить или сбросить хвост. Вроде никого за мной. Однако перестраховка никогда не мешала. М-да, визит меня озадачил, и это мягко сказано. Итак, вскоре Белобородько станет председателем Контрольной комиссии. Это будет номер. Агент «Картеля» Бай получит доступ ко всей информации о советской промышленности. И как приятное дополнение – безграничные возможности административно-организационного вредительства. И, зная его ум и изворотливость, можно быть уверенным, что представившиеся возможности он использует на все сто процентов. Почему я уверился в том, что Бай – это Белобородько? И не обманываю ли сам себя? Да нисколько. Попадание в точку. И хватило ровным счетом одного взгляда, чтобы понять это. Я отлично помнил первый разговор по душам с Великопольским. Он рассказал, что в Польше перед переходом границы ему дали с собой для некоего Бая небольшую безделушку. Похоже для того это было что-то сентиментальное и важное. Или напоминание о том слабом месте, за которое его держат партнеры за рубежом. При этом Великопольский, обладая прекрасной зрительной памятью, нарисовал замысловатый и очень тонкий узор этой финтифлюшки. Подобных я в жизни не видел… Пока не рассмотрел его в броши, которую держала в бронзовых руках танцовщица на чернильном приборе. Все же каков гусь! Так искренне демонстрировать доброжелательность и одновременно подсылать убийц. На работу он меня зовет, надо же!.. А боялся он все же меня сильно. И правильно боялся. Не он один может играть в такие лицедейские игры. Я ведь тоже артист народных театров. И я бесповоротно решил – Баю в таком кресле не быть. Костьми лягу, а не пущу его туда. Как? Да есть одна идея… Глава 9 Террористическое звено Шахтера я оставил на свободе. Зачем оно мне сдалось? А что, штука в хозяйстве полезная. Перед своими хозяевами убийцы чисты. Что не выполнили задание – так понятно, вон, чекисты положили почти всю организацию. При попытке выйти на цель люди Шахтера по не зависящим от них обстоятельствам не смогли ликвидировать объект. Для отвода глаз мы организовали целый спектакль. При попытке приблизиться к объекту ликвидации убийцы обнаружили, что его скрытно прикрывает вооруженная охрана. Этот факт вполне укладывался в подсунутую нами «Картелю» версию о предательстве Нормировщика. Тот не знал ничего о дислокации группы, зато готовил для нее списки жертв. Вот около одной из целей якобы и была организована засада. А потом поступил приказ «отбой». Так что звено не засвечено, в делах не участвовало. Были у меня мысли, как с помощью Шахтера еще поиграть с «Картелем», потрепанным, но вполне живым. У подполья, думаю, осталось не так много квалифицированных убийц, так что основные приказы на ликвидацию пойдут этому звену. И мы будем в курсе, кого хочет убрать враг. И сможем вовремя принять соответствующие меры. Плужников дал согласие – пускай пока живут. Эх, если бы знали мои руководители, для чего мне пригодятся эти белогвардейские убийцы… Пересеклись мы на явке на Ярославке. Шахтер был задумчив. Остатки оптимизма у него улетучились. – Явка моя работает до сих пор, – проинформировал он. – Но конкретно заданий никаких. Поблагодарили, что мы умудрились выжить. Сказали, что у организации не лучшие времена, и чтобы мы зарылись как можно глубже, вели себя тише. Работа будет. Но не сейчас. – Все не успокоятся, неугомонные. – Самое плохое, что у нас нарастает внутреннее напряжение. Звено на грани бунта. Еще немного, и дойдет до открытого неподчинения. И уже в расход не выведешь нарушителя. Спелись мои бойцы, все заодно. Мне кажется, Поп и его подручные знают больше, чем я. Чувствую, что меня убьют, – он погладил ладонью тщательно выбритую щеку. – Ну что же. Я знал, что руководство НОБС мне не простит излишнего любопытства к их неблаговидным делишкам. Знал, что это билет в один конец. – Думаю, они тебя изначально хотели на силовой акции бросить в прорыв, под пули, или в спину выстрелить. Вроде никто не виноват – погиб в бою как герой. А потом молодежь на твоем примере учить – богатырь, сложил голову за святые идеалы. – Может, и так… Как же надоело все. Просто жизнь не мила. Пора к Господу на суд. И не думаю, что он меня простит за все, что я сотворил. Но зато встречу отца, друзей… Или, может, опередить события и самому всех положить? Хотя могу и не справиться – они за мной все время присматривают, каждое движение секут. Но хоть погибну в бою. – Это что за упадочнические настроения? – удивленно посмотрел я на него. Нет, конечно, у него и раньше наблюдалась склонность к драматизации ситуации и позерству. Но сейчас он всерьез был готов расстаться с жизнью. – Ты же еще недавно собирался вкусить сладких плодов мести, посчитаться с НОБС и его заправилами. И пока у тебя это получается. Уже тем, что мы работаем вместе, ты подложил им огромную свинью. – Это да, – кивнул Шахтер. – Я тебе дам возможность подложить им еще большую свинью, элитную – прям как на сельхозвыставке, – я кивнул в сторону окна, в котором виднелись силуэт скульптуры «Рабочий и колхозница» и арка входа на ВСХВ. – Если у нас все получится, это им долго икаться будет. Заодно и решим проблемы с твоей командой. А пока успокой народ. Я стал выкладывать на стол из портфеля упакованные пачки денег. Это была часть средств, полученных от «Картеля» на содержание «Святой Державы», наш тайный фонд. – На некоторое время они угомонятся, – сказал я. – Ну а заодно пусть поработают по новому заданию. Я изложил в подробностях это новое задание. Шахтер выслушал внимательно, ничего не упуская. Помрачнел еще больше, что-то просчитывая про себя. – Справитесь? – спросил я. – Справимся, – замешкавшись на миг, уверенно кивнул он. – И не такое делали. – Только главное условие – ни один из твоих людей до акции не должен пересечься с представителями «Картеля». Хоть прибей их к лавкам гвоздями, но покинуть хоть на час базу они не должны. – Это устроим. А потом что? – А потом я привезу еще деньги. В два раза больше. – И… – И поглядим… Когда Шахтер вышел, я устало потер виски. Аж голова разболелась. Как говаривал Гай Юлий Цезарь в свое время – Рубикон перейден. Вот и сейчас я перешел свой Рубикон. И пути назад нет. Правда, этот мой личный Рубикон далеко не первый в моей беспокойной жизни. И, скорее всего, не последний. Их приходится время от времени перемахивать, чтобы удержаться в седле. Но все же – что это я только что наворотил!.. Глава 10 Газеты на моем столе. Пульс времени бьется в этих мелких строчках. Если очистить этот текст от шелухи велеречивых пафосных слов и агитационных призывов, то четко встают факты и события. А события сжимаются все жестче, как пружина. Октябрь богат как на неожиданные сюрпризы, так и на давно ожидаемые повороты. Германия разделалась с Польшей и объявила о ее включении в состав Третьего рейха. Заодно забросила удочку о заключении мира с Францией и Англией. СССР подписал пакт о взаимопомощи с Латвией, Эстонией, а также передал Литве Вильнюс, до того входивший в состав Польши. В результате эмигрантское правительство Польши, уютно устроившееся во Франции и Англии, объявило СССР войну, но этот комариный писк остался не услышанным. Во Франции конфисковано имущество французской коммунистической партии и начаты аресты депутатов-коммунистов. Империализм стремительно сбрасывает лицемерные маски законности и миролюбия. Мир меняется очень быстро. И главная наша задача – поспевать за этими изменениями. Ну а в Америке запущены в производство женские нейлоновые чулки, отчего вся страна в ажиотаже. А вот новости местного масштаба, притом печальные. Безвременная кончина преданного партийца и видного хозяйственника, заместителя наркома земледелия Порфирия Белобородько. О том, как он отдал Богу душу, в газете не распространялись. Скоропостижно скончался – и все. Да, Белобородько, не быть тебе главным контролером страны. Справедливости ради надо бы и в эмигрантской газете статейку тиснуть «погиб видный деятель НОБС, глубоко внедрившийся агент Бай, всей своей жизнью и героическим служением нанесший огромный вред богомерзким большевикам». Но нет, такие некрологи там не пишут. Эта тайна была, есть и будет глубоко сокрыта. И даже в наших бумагах она не найдет никакого отражения. Эта тайна НОБС. И лично моя. Итак, официально для народа он заболел и помер. А версия следственных органов – самоубийство. Причина? А мало ли. Семья его выехала на дачу. А когда жена вернулась в понедельник утром, то обнаружила в кабинете труп Порфирия Панкратовича. Скрючился, упершись лбом в стол. Рядом валялся наградной «браунинг». И даже записка была, очень лаконичная: «Не могу так». Пускай теперь следователи гадают, чего он не может. Реальность состояла в том, что по Белобородько отработало звено Шахтера. Все же мой агент – прирожденный исполнитель тайных силовых акций. Это нужно умудриться незаметно проникнуть в квартиру в престижном доме в центре Москвы. Заставить жертву написать покаянную записку, пусть и столь куцую. А потом грохнуть так, что на руках и одежде убитого присутствуют следы пороха и металлизации, которые соответствуют картине самоубийства. Мои аплодисменты. И одновременно какая-то боязливая озадаченность – какого же хищного зверя я приручил. Странное чувство. С одной стороны – освобождение. Много проблем и для себя, и для страны снял. А с другой стороны – какая-то тяжесть и грусть вперемешку с разочарованием. Эх, Белобородько. Теперь уж не понять, когда талантливый руководитель, аскет и преданный партиец пошел против своей страны и народа. Когда и как он подписал договор кровью с чертями? Что послужило этому причиной? Явно не деньги и шкурные соображения. Такие люди живут мыслями и идеями. А вот что это были за запутанные мысли и какая поганая идея, что толкнула его на предательство? Если бы знать. Но в одном я уверен – он получил свое. Притом сполна. За окном посеребрила вечерний город луна. Небо было ясное. Хорошее октябрьское небо. Но только не время любоваться им. Я вызвал Фадея и велел: – Одевайся по полевому варианту. – Что у нас стряслось? – зевнув, поинтересовался он. – Сейчас поедем расплачиваться по договору. Звонкой монетой… Глава 11 Люблю водить машину. В этот момент ощущаешь себя владыкой времени и пространства. То расстояние, которое на телеге тащишься полдня, железный конь проскакивает за полчаса. Шахтера мы подобрали в конце Ленинградского шоссе. Я ему сжато и доступно объяснил, какие у нас планы на вечер и что именно он должен делать. И теперь он пребывал в озлобленно-радостном предвкушении. Наша белая «Эмка» плутала по подмосковным дорогам. Шахтер нас заверял, что заблудиться он не может, хотя меня брали сомнения. Как можно ориентироваться в этих шоссейных, грунтовых и окольных путях, вихляющих между деревянных бараков, церквушек, домов с темными окнами и мрачных лесных массивов? Но он показывал дорогу с самонадеянной уверенностью Ивана Сусанина. Уже ночь вступила в свои права, когда впереди засветилась искрящаяся чешуя лунной дорожки, струящаяся по темному массивному телу Москвы-реки. – Приехали! – с чувством воскликнул Шахтер. Я загнал «Эмку» в кусты, так что теперь она не видна для постороннего взгляда. А дальше пешком.