— Ну как думаешь, Командир, их проняло? — А сам как думаешь? Спецы фильм делали, и вряд ли люди из начала двадцатого века смогут противостоять самым эффективным методикам скрытой рекламы. — Думаю, не переборщили ли мы с фильмом? — Нет, Санька, люди сильные, побывали в бою и не потеряли головы. Нет, не сломаются, а вот нашей идеей проникнутся. Надо только немного их подтолкнуть в нужном направлении. — А что им предлагать будем? Николашку спихнуть и посадить своего? — Нет, Санька. Нам еще не хватало влезть в их придворные дрязги. Там сместителей и без нас хватает. Устроим ту же смуту, но в более серьезных масштабах, оно нам надо? — Так что будем делать? — Мысль есть, но давай сначала с людьми поговорим. Надо тщательно изучить контингент, а потом уж приниматься за работу. Я пока окончательно не принял решения. Мы снова вернулись к аудитории. Мещерский, опять в качестве делегата и руководителя, странным голосом спросил: — Господин полковник, насколько это правда? — Всё, от начала и до конца… Люди зароптали, а Анечка Россохацкая чуть ли не выкрикнула: — Это же чудовищно! Я не верю! Это не может быть правдой! Странная постановка вопроса. Хотя, с другой стороны, я их понимаю. Я бы на их месте более тщательно проанализировал полученную информацию и, естественно, на веру бы ничего не принимал, но тут был другой случай. Люди реально понимали или даже чувствовали, что мы говорили правду, тем более слишком многое было показано с подробностями, да и проверить полученную информацию можно в самое ближайшее время. Фельдфебель Удовин, плотный, кряжистый дядька, чем-то напоминающий старшину Вяткина, все время смотрел на нас исподлобья, но воздерживался от высказываний, а тут решил подать голос, причем, как мне показалось, даже со скрытой издевкой: — Ваше благородие, господин полковник, скажите, а вам что с этого? Вы вон какие… Я усмехнулся. Честно сказать, как-то все это представление вызывало у меня тоску, нужно было встряхнуться. А фельдфебель ведь выражал мнение многих людей, которые, несмотря на впечатление, произведенное нами и нашим фильмом, все еще сомневались, слишком уж нынешняя ситуация выглядела дико. — Фельдфебель Удовин, если не ошибаюсь? Оскалившись, Удовин согласно кивнул головой. — Да, вашбродь. Ну, это точно открытое хамство. Мое офицерское естество не выдержало. — А ну встать! Смирно! Руки по швам! Звание, фамилия, полк! Я даже на мгновение себя почувствовал тем самым генералом в исполнении Булдакова из фильма «Особенности национальной охоты». Вот что с людьми выработанные годами службы рефлексы делают: борзый фельдфебель подскочил и вытянулся и начал почти кричать про фельдфебеля Удовина, про пулеметную команду, про Невский полк. — Вольно. Садитесь. Еще раз осмотрев людей, наконец-то высказался: — Значит, так, господа и товарищи. От вас никто и ничего не будет ни просить, ни требовать. Скоро канал между нашими мирами закроется, и мы просто уйдем. Вы — солдаты Первой мировой войны, которая для России закончится кровавой кашей гражданской войны — Великой Смуты. Страна, потеряв миллионы здоровых мужчин и женщин в угоду заморским банкирам, все равно встала с колен, но ее снова втянули в новую войну. Германцы 22 июня 1941 года напали снова и дошли до Москвы и до Кавказа… Я сделал паузу, собираясь с мыслями. Как-то все пошло не по плану, да и мне, если честно, это всё не очень нравилось. — Мы, остатки войск специального назначения, те, кто пережил Третью мировую войну, которая закончилась гибелью всего мира. После применения страшного оружия миллиарды людей и все живое погибли, на Земле установилась зима, которая будет длиться столетиями. Нас мало и мы живем в подземных убежищах, доедая последние запасы продуктов и сжигая последнее топливо. Так получилось, что у нас появилась возможность попасть в прошлое и попытаться всё изменить. Сначала мы попали в 1941 год, когда Германия напала на Советский Союз и, разгромив всю кадровую армию, захватила практически европейскую часть страны. Мы вмешались и помогли предкам, изменив ход истории, уменьшив чудовищные потери среди войск и, главное, среди мирного населения. Но, как оказалось, процесс уничтожения России, который и привел к гибели всего мира, был запущен намного раньше. В том мире армию восстановили, много людей пошло в ополчение, добровольцами, и под Москвой германцам было нанесено тяжелейшее поражение, но скорее всего в ближайшее время все страны, вроде как союзники — так же, как и в этом мире, Англия, САСШ, Франция, объединятся с Германией, наплевав на имеющиеся противоречия, нападут на Россию… — Даже в вашем мире, в вашем времени уже поздно корректировать историю, процесс развала запущен намного раньше. Странные смерти императоров, как правило, очень выгодные англичанам, грабительские кредиты. Это внешние воздействия, но есть и накопившиеся внутренние проблемы, и главное, что все, от простого крестьянина до ближнего императорского круга, недовольны властью. Достаточно бросить спичку и всё вспыхнет. В общем, много чего. Думайте. Мы уходим на два дня. Продуктов передали вам с запасом, их хватит на неделю, а если экономить, то и на две, боеприпасы у вас есть, а нам есть чем заняться. Как раз ваши раненые уже будут прооперированы и готовы к транспортировке. Повернувшись к Артемьеву, сказал: — Санька, собираемся. Отжав тангенту радиостанции, коротко бросил в микрофон: — Всем. Уходим. Сдать посты местным. Сборы были недолгими. Никто ничего больше не говорил, молча, сопровождаемые умоляющими, а где и угрюмыми взглядами, быстро собрались, прихватили всю иновременную технику, за исключением скрытых видеокамер. Артемьев снял мины, и по спустившемуся прямо из воздуха пандусу мы вернулись в свое время. Когда выключилась установка, Санька задал интересующий всех вопрос: — Командир, а что дальше? — А что? Вспоминай, чем мы раньше занимались, когда еще маяков не было? — Ну… — Эх ты. Установки имели минимум четыре точки выхода, вот мы и будем искать их, а ты думал просто так там, в лесу, радиомаяк прятал? — Это понятно, а вот что насчет людей? Как-то все сумбурно и странно прошло. — Да все нормально. Пусть переварят, обсудят, передерутся, выявят, так сказать, возмутителей и при необходимости сами их и грохнут. Большинство и так уже с нами. — Как-то… ну, в общем, не очень красиво все смотрится. — Санька, мы не няньки, а они русские солдаты, которые давали присягу. Им разъяснили, что Родине угрожает страшная опасность, а большинство начало рефлексировать, хотя, как мне кажется, это последствия футуршока. Пусть примут осознанное решение, потом мы их проверим. — А дальше? Я усмехнулся. — Дальше посмотрим, кто там останется. Поняв, что я пока не хочу раскрывать свой план, Артемьев от меня отстал, а я направился в пункт связи, откуда вызвал Маринку, которая почти сразу ответила, видимо ждала моего звонка. — Привет, Мариша. Как ты там? — Как всегда. Много работы. Привезли новую партию раненых. Опять одна из поисковых групп нарвалась на засаду, пришлось ехать в большой бункер. Надо принимать меры, бандиты опять начали наглеть. Васильев тебе сам расскажет, он вроде там кого-то уже отловил и наказал. — Понятно. Я разберусь. А что наши подопечные? — Там все в порядке. Первушин уже транспортабельный, двое остальных, как ты просил, в течение двух дней могут быть отправлены обратно без особого вреда. — Хорошо, Мариша. Я скоро заеду. — Будь осторожен, Сережа. Ты многим рискуешь, а все завязано на тебя. — Ты волнуешься за меня как за командира и руководителя проекта? — я не удержался и чуть поддел ее. Она устало ответила, но я почувствовал, как она улыбнулась. — Сережа, не вредничай, ты знаешь, о чем я. Я не стал развивать дальше эту тему, понимая, что если переступить определенную грань, то потом трудно будет снова налаживать отношения. — Спасибо, Мариша. — И положил трубку. Глава 5 Богато убранная коврами комната освещалась двумя маломощными лампами-экономками, и на пределе слышимости где-то вдалеке тарахтел бензиновый генератор. Из соседнего помещения, где разместилась охрана, тянуло запахом свежезаваренного кофе и такого привычного бензинового примуса, который стал нормой жизни для людей в бункерах и убежищах. Как в каком-то дешевом боевике, на возвышении лежали два бородатых крепыша, затянутых в натовские камуфляжи и, высокомерно поглядывая на стоящего перед ними на коленях Михаила Бокова, потягивали кальян и громко переговаривались. Мандалай, вдыхая душистый запах, униженно с тоской смотрел на своих нынешних хозяев, которым он регулярно поставлял информацию о событиях и циркулирующих в группировке Оргулова слухах. После того, как вояки во главе с Оргуловым захватили власть и скинули в бункере научников, тогдашнее руководство, которое паразитировало на остальных обитателях, Боков лишился теплого местечка и двух, почти узаконенных рабов, которые работали лично на него. Он, конечно, попытался влезть и в новое руководство, но вояки прогнали всех через детектор лжи и быстро отсеяли настоящих, стоящих ученых от болтунов и паразитов, и Мандалай остался не у дел. Как он понял, местная служба безопасности догадывалась о его связях с боевиками и темных делишках с наркотиками, и, учитывая тесную связь со старым руководством научников, которые частью были расстреляны при попытке саботажа, а частью отправлены в трудовой батальон, его держали вдалеке от всякого рода тайн и материальных ценностей. Но обида была даже не в этом — его открыто презирали, за словоблудие, за то, что он всех вокруг считал плебеями, за желание паразитировать на окружающих и, главное, за обычную техническую безграмотность и нежелание это признать. Боков нутром ощущал это презрение и со стороны коллег-научников и со стороны военных, которые чурались его как прокаженного, и ему не оставалось ничего другого, как тихо ненавидеть всех вокруг. Спасение от всесжигающей ненависти он находил в спиртном и в наркотиках, которые стали его основными спутниками в этой жизни. Наркота — недешевое удовольствие, и просто так никто ничего давать не собирался, поэтому Мандалаю приходилось расплачиваться самым дорогим товаром — информацией о группировке Оргулова, мощь, авторитет и влияние в регионе которой стремительно росли. Он так привык предавать своих соотечественников, что почти потерял связь с реальностью и стал действовать неосмотрительно, только случайность недавно спасла его от провала — служба безопасности группировки сумела отыскать других агентов, локализовать место базирования турецких разведчиков, которые выдавали себя за татарских боевиков, и провести войсковую операцию. Бои были тяжелыми, но те, кто был в курсе о роли Бокова в функционировании турецкой разведсети, погибли в перестрелке, и на время предатель затаился, со страхом ожидая, когда за ним придут костоломы Оргулова. Но шли недели, а ничего не происходило, и постепенно Мандалай успокоился, и, страдая от отсутствия наркотиков, пытался нащупать новые каналы продажи информации, так сказать, ища новых хозяев. Ему повезло — через три недели на Рынке с ним вышли на контакт, и снова Миша Боков стал сливать информацию о своих ненавидимых товарищах турецким разведчикам. За прошедшее время многие узнали, что у Оргулова есть машина времени, и он напрямую общается с предками из 41-го года. Именно оттуда шли продукты, боеприпасы, горючее, туда эвакуировались многие нужные и полезные люди и, по слухам, уже занимали высокие ответственные посты в Советском Союзе, внедряя технологии из будущего. Такую тайну было уже трудно утаить, когда через установку путешествия во времени прошли тысячи людей. Появление украинских десантников, русского спецназа, переброска тяжелыми военно-транспортными самолетами множества грузов, усиление системы безопасности, оборудование новых мощных укрепрайонов, размещение комплексов ПВО для воздушного прикрытия Симферополя произвели на всех впечатление — чувствовалась огромная сила за теми, кто держит у себя в руках установку путешествий во времени. Вот именно с этой силой у Мандалая и ассоциировался Оргулов — местный, выскочка, везунчик, которому просто повезло. Чем Боков хуже? Еще больше его коробило то, что в прошлое отправлялись группы программистов и администраторов компьютерных комплексов, на базе которых разворачивались авиационные и танковые симуляторы для обучения личного состава Красной Армии. Боков пытался туда пролезть, понимая, что ему только надо попасть в прошлое, а там уж он сумеет себя показать и зарекомендовать, возвыситься, но ничего не происходило. Практически все, с кем он начинал работать на Оргулова, сканируя книги и документацию из библиотек вузов Крыма, уже получили должности и звания сотрудников НКВД и отправились в прошлое, а он так и остался не у дел. Как особой издевкой было поручение сканировать учебники средней школы, начиная с букваря, что вызвало у него новую вспышку ненависти. Он, такой умный, заслуженный, всеми уважаемый, и остался не у дел. Приняв очередную дозу наркоты, он осознал для себя страшную истину — в прошлое его никто не возьмет, он там никому не нужен. Ненависть и желание отомстить, жестоко отомстить, вот что его направляло в последнее время и не позволяло упасть в пучину отчаяния. Поэтому Михаил Боков уже сознательно стал сотрудничать с офицерами турецкой военной разведки, которые тоже прекрасно были осведомлены относительно наличия у Оргулова установки путешествия во времени. Сейчас его, как в тот раз, вытянули для личной встречи с высокопоставленным турецким офицером, лично прибывшим для уточнения обстановки на месте. После двухчасового допроса Боков стоял на коленях и слушал двух турков, которые полулежа, потягивая кальян, вальяжно и нагло обсуждали сложившуюся обстановку, свысока поглядывая на него… — Что вы думаете, уважаемый Мустафа? — Кямрян, ты уверен, что эта русская собака нас не понимает? — Да, эфенди. Мы его не раз проверяли. Но он не русский. Судя по его продажности, у него явно преобладают не русские, а более южные корни. Оба понимающе усмехнулись.