– Я очень рад за тебя, – отстраняя руку друга, сказал Фридрих, и похлопал товарища по плечу. – Да ты послушай, глупец, – вновь остановил его Иоганн, – я договорился с ним, чтобы ты тоже присутствовал при операции. Ты рад, надеюсь, дружище? – заглядывая ему в глаза, спросил Рихтер. Фридрих не ожидал такого поворота и поначалу растерялся. Но потом, придя в себя, ответил: – У меня много работы в аббатстве, ты же знаешь, – и немного помолчав, добавил,– а вообще, будь осторожен с этим человеком Иоганн, – после чего опять похлопал ошеломлённого, таким ответом, товарища по плечу, и направился к выходу из усадьбы. А когда Фридрих со своей женой Мартой сели в фиакр и поехали домой, до них ещё долго доносились звуки осеннего вальса из особняка доктора Штанца. 6 глава Ночная прохлада сентября принесла с собой в город Вюрцбург первые заморозки. Никто из старых местных жителей не мог припомнить, чтобы подобные холода приходили в этот благословенный винодельческий регион настолько рано. И многие из них даже начинали поговаривать, что это означает скорый конец света. Ночи наступали быстро и почти незаметно, и если небо оставалось безоблачным, то яркий лунный свет помогал запоздалым жителям города без труда ориентироваться среди узких петляющих улочек и находить дорогу домой. Лишь центральная улица, от Старого моста до Ратуши, освещалась зажжёнными на столбах фонарями, да и то, только для того чтобы ночная городская стража, делая свой обход, спокойно возвращалась обратно в крепость. Иногда по улицам города проносились редкие всадники, которые цоканьем подков своих лошадей по мощёным булыжниками улицам, будили громким эхом чутко спящих и пожилых жителей. Сегодня же была та редкая ночь, когда город просто накрыла волна стука лошадиных копыт и грохота колёс от их запоздалых экипажей. Это десятки карет и фиакров возвращались с приёма, который был дан в доме новых жителей Вюрцбурга, Хенрика Штанца и его жены Аннабеллы. Когда, наконец, последний экипаж отъехал от их особняка, а его хозяин вежливо и радушно проводил своего последнего гостя, которым стал Абелард Вагнер, то не только в городе, но и в его окрестностях наступила долгожданная многими простыми жителями тишина. Как только герр Штанц зашёл к себе в дом, слуги погасили все уличные фонари и закрыли большие въездные ворота усадьбы. Вскоре, потухли свечи и в самом доме, правда, кроме тех, что горели в позолоченном канделябре будуара жены доктора. Здесь, устало, и тяжело дыша, на огромной кровати с высоким розовым балдахином, закрытым только наполовину, в своём шикарном платье, свесив набок ровные ноги, лежала Аннабелла Штанц. С какой-то тоской она смотрела на входную дверь спальни и ждала, когда её откроет муж. Спальня была достаточно просторной, но очень уютной, даже несмотря на зияющую голодную топку почерневшего от сажи камина, который спешно дожёвывал тлеющее в нём корявое полено. Вся остальная обстановка комнаты красноречиво говорила о хорошем вкусе её хозяйки. Здесь имелось всё, что только могло понадобиться настоящей светской женщине; туалетный столик с зеркалом, резной комод, платяной шкаф, пара этажерок, кресло, пуфики и даже небольшой восточный палас. И если основу композиции комнаты составлял явный ранний ренессанс с характерной для него узорной лепниной по потолку и стенам, то в мебельном интерьере всюду царил ампир, от коего отделялся разве что старинный баро́чный клавесин. Но он не портил вид, как и висящий над ним в дорогой золочёной раме портрет с изображением молодой девушки, скорей всего бывшей обитательницы этой комнаты. Вот Аннабелла услышала грозный голос своего мужа, дающего последние распоряжения слугам, и его приказ, сразу после их выполнения, покинуть особняк. Дело в том, что у слуг был на территории усадьбы свой собственный домик; комфортный и вполне подходящий для проживания даже в холодные зимние месяцы. После непродолжительной возни и нескольких донёсшихся снизу фраз в последний раз хлопнула входная дверь, и громко щёлкнул внутренний замок. Через пару секунд тишины на лестнице раздались осторожные шаги. Ещё немного ожиданий и в спальню, наконец, зашёл доктор Штанц. – Почему так долго? – спросила у него, задыхаясь, словно ей не хватало воздуха, девушка. – Извини Аннабелла, но я никак не мог спровадить этого герр Вагнера, – ответил Штанц. – Уж очень его интересовали методы моего лечения. Оказывается, его жена чем-то больна и больше года не выходит из дома, а лечащий доктор их семьи, этот выскочка Менгер, никак не может поставить её на ноги. Когда Менгер уехал, Вагнер очень просил меня к нему заглянуть. Видимо его сильно впечатлил показанный мной сегодня трюк с омоложением этого старика. Я, конечно, пояснил ему, что в нашей среде так не принято, и если один доктор ставит диагноз и назначает лечение, то другой уже не вправе вмешиваться в этот процесс. Такова врачебная этика. Но этот Вагнер был очень настойчив. Сразу видно, что он очень любит свою жену. Что же, мне это только на руку. – Ах, – вздохнула девушка, положив руку себе на грудь, – и зачем ты вообще устроил это представление с омоложением? Ведь они могли назвать тебя обычным колдуном и донести в епископат. Что если бы нам вновь пришлось убегать? А я так от всего этого устала. За последние годы мы поменяли столько мест проживания, что все их сейчас и не упомнишь. Давай останемся здесь подольше. Только прошу тебя, обойдись без своих фокусов. – Это вовсе не фокусы, а наука, – поправил её Штанц, – и сегодняшнее представление мне было просто необходимо. Хотя бы для того, чтобы «умыть» этого Менгера. А главное, чтобы заслужить перед этими людьми хорошую репутацию. Некоторые доктора годами создают её себе. Люди судят о докторах по количеству вылеченных ими пациентов, а на это нужно время, которого у нас с тобой, к сожалению нет. Теперь же, эти люди будут знать, что я способен на много большее, чем их обычные городские лекари, и начнут приходить ко мне, а не к ним, со своими недугами. Ведь ты знаешь, зачем мы здесь и каковы наши цели. – Твои цели, а не мои, – теперь поправила его девушка. – А что же станет с тем несчастным, который выпил твоего эликсира? – поинтересовалась она. – Ведь они будут ждать его возвращения. – С ним всё будет в порядке, – ответил доктор, небрежно махнув рукой. – Бенгсби поместил старика в одну из комнат подвала этого здания, где я намерен создать свою лабораторию. Там он пробудет не больше недели, как я им и обещал. Правда бедолаге действительно придётся помучиться, прежде чем он вернётся в свой естественный возраст. Но оно того стоило. – Для кого? Для тебя или для него? – с издёвкой в голосе, спросила девушка. – Для нас обоих, – ответил доктор. И тут же задал ей встречный вопрос: – Неужели ты этого не понимаешь? Но на этот раз девушка ничего не ответила, а лишь часто и тяжело задышала. Штанц подошёл к ней и сев на кровать приложил свою руку к её голове. – У тебя ледяной лоб, – констатировал он, затем дотронулся пальцами своей руки до её губ и чуть раздвинул их. Между двух ротовых посиневших складок, показались два ряда ровных, белых как жемчуг, зубов. Правда два передних клыка, заметно выступали и росли на глазах. – Чёрт возьми! – выругался доктор и, схватив девушку в охапку, встал с кровати. Взвалив её на свои вытянутые руки, он громко крикнул: – Бенгсби! Бенгсби! Через пару секунд дверь в спальню открылась, и на пороге появился личный слуга доктора. – Помоги мне отнести госпожу в комнату на чердаке, – обратился доктор к нему. Бенгсби моментально подбежал к хозяину и хотел забрать у него из рук девушку, но доктор одёрнул его: – Ты что?! Я имел в виду совсем другую помощь. Со своим ростом ты можешь только тащить её по полу. Лучше открой двери и посвети мне. Слуга схватил подсвечник и пошёл рядом с доктором, освещая длинный коридор второго этажа. Вскоре они дошли до дверей, за которыми оказалась маленькая узкая винтовая лестница, ведущая на чердак. Когда лестница кончилась, они вошли в небольшую комнату со сводчатым низким потолком и всего одним круглым окном, через которое ярко светила жёлтая луна. – Спасибо, Бенгсби, – поблагодарил слугу доктор, когда тот поставил подсвечник на маленький столик. Трёх свечек в подсвечнике вполне хватило, чтобы осветить небольшое чердачное помещение. Мебели здесь было совсем немного; всего один книжный шкаф, платяной комод, столик, кресло, длинный высокий стол и односпальная кровать в углу, на которую доктор положил девушку. – Чего стоишь? – обратился Штанц к слуге. – Видишь, госпоже совсем плохо. Ты приготовил то, что ей нужно? Слуга замычал, кивая большой лохматой головой, и подошёл к длинному столу в центре комнаты, на котором лежало что-то продолговатое, накрытое плотным куском тёмной материи. Доктор приблизился к столу и чуть приподнял край ткани. Со стола тут же свесилась человеческая рука. Пару раз качнувшись, она безжизненно повисла. – Молодой хоть? – тихо задал вопрос своему слуге доктор, и заглянул под тряпку. Слуга молчал. Штанц опустил материю и, одобрительно похлопав слугу по голове, сказал: – Хорошо, ещё живой. Ну, а где инструменты? – спросил он его, шаря глазами по комнате. Бенгсби наклонился и вытащил из-под стола саквояж. Доктор опять одобрительно кивнул головой и потрепал слугу за шевелюру. – Теперь, помоги мне, – попросил его Штанц, ставя саквояж на стол и вынимая из него длинный острый ланцет. Слуга снова нырнул под стол и достал оттуда небольшую глубокую ёмкость. Доктор взял её в руки и, повертев, отбросил с ругательствами в дальний угол комнаты. – Серебро, идиот! – закричал он, вспыхнув от гнева. Затем подошёл к саквояжу и вынул оттуда нечто вроде оловянного кубка. – Держи вот это, только смотри, не пророни ни капли, – погрозив слуге пальцем, предупредил доктор. Бенгсби схватил кубок и поднёс к свисающей со стола руке. Штанц приподнял руку лежащего на столе человека, освободил её от рукава пиджака, засучив его по локоть, и полоснул ланцетом по сгибу предплечья, нанеся ровный глубокий надрез. Из раны тотчас потекла кровь. Несколькими искривлёнными ручейками, тёмная багровая жидкость стала стекать в подставленный слугой сосуд. Штанц с волнением смотрел, как заполняется кубок. Поначалу кровь текла быстро, но по мере заполнения чаши, она стала замедлять свой поток, пока сердце несчастного не остановилось, а из-под материи не донёсся его последний предсмертный стон. – Кончено, – прошептал Штанц. Затем, он обратился к слуге: – Хватит, давай сюда, – и, забрав у него из рук почти доверху наполненную ёмкость, направился к кровати, на которой лежала его жена. Встав перед ней на колени, он одной рукой приподнял ей голову и прислонил к её губам кубок с человеческой кровью. Девушка, находившаяся до этого момента почти в бессознательном состоянии, вдруг встрепенулась и широко раскрыла глаза. Её дыхание участилось, и она собственной рукой взяла кубок и стала жадно из него пить. Она делала это настолько неосторожно, что стекающие из уголков рта ручейки бурой жидкости, залили ей шею и испачкали ворот платья. Осушив сосуд до самого дна, она глубоко вздохнула и откинулась обратно на подушки. Доктор встал и протянул опустошённый сосуд своему слуге. – Омой его и верни на место, – приказал ему Штанц, подойдя к столу, с которого свисала человеческая рука. Маленькие капельки крови всё ещё стекали с неё на деревянный пол. Штанц приподнял эту руку и спрятал обратно под тряпку. Слуга взвизгнул и вышел из комнаты. Доктор убрал в саквояж ланцет и снова подошёл к жене. Встав перед ней на колени, он спросил её: – Как ты, любимая? Надеюсь, теперь тебе полегчало? – Нужно было дать мне умереть, – тихо ответила девушка, вытирая себе небрежно тонкими длинными пальчиками испачканные свежей кровью пухлые губки. Посмотрев на неё, доктор заметил, как щёки супруги порозовели, а губы обрели свой обычный, коралловый цвет. – Ни за что, – сказал он, сжимая её ладонь. – В отличие от меня, ты будешь жить вечно. – Это не жизнь, а мучение, – повернувшись к нему, ответила девушка. – Зря я тогда согласилась. Лучше бы ты оставил меня в той гробнице. – Но ты была бы давно мертва, – возразил ей Штанц. – А разве теперь я жива? – спросила она глядя ему в глаза. – Конечно, жива, – ответил доктор. – Мёртвые не говорят и не ходят. – Но живые и не пьют кровь, – заметила девушка, привставая. Она вытянула свою шею и посмотрела на большой стол, на котором лежало чьё-то накрытое, теперь уже мёртвое тело.