От автора Живу я теперь в городе, но нет года, чтобы летом не приехал погостить в родную деревеньку, что уютно расположилась на живописном берегу Капшозера. Посидеть с удочкой на зеленых берегах. Покупаться в чистых ее водах. Полакомиться ягодами, которых в здешних лесах много и разных. В свои Нюрговичи из Кировска на Неве, где я проживаю по воле судьбы, еду на комфортабельном «Икарусе» мимо новых поселений, как грибы после дождика выросших за последние годы: крупнейшей в Европе птицефабрики «Синявинской», животноводческих комплексов, зданий сельских ПТУ, нового Тихвина, каменного поселка совхоза «Тихвинский Бор», по чудесному шоссе. А дальше пересаживаюсь на местный автобус и качу аж до самых Харагинич, куда еще совсем недавно и пешком-то не пробраться в распутицу было. Остальные же шесть километров иду прямиком, преодолевая крутые горы и болота, по тропе, проложенной еще далекими предками. Родную Вепсию я начинаю ощущать уже от реки Сясь («сяськ» — «муха»), берега которой еще совсем недавно заселяли вепсы. Дальше почти все названия селений, рек, речушек, урочищ: Кайвакса («каксь ваксад» — «два вершка»), Сарожа («сар» — «лесная чаща»), Пялья («пяльдяс» — «подниматься»), Уляндех (высокое место) и другие — вепсские. Еду я мимо этих мест и невольно перебираю в памяти некоторые эпизоды из истории народа, некогда широко расселившегося по северо-западу России, а теперь живущего в пределах северо-восточных районов Ленинградской области, на побережье Онежского озера да на западе Вологодской области, в селах с чисто вепсским населением. По поводу того, откуда появились здесь вепсы, среди ученых согласия пока нет. Одни считают, что пришли они с Восточной Прибалтики. Другие полагают, что весь сформировалась на исконной территории. Третьи выдвигают гипотезу восточного происхождения вепсов. Может быть, расселившись здесь в отдалении от городов и крупных поселений, вепсы сумели до сих пор сохранить свой чудесный язык, обычаи, традиции, фольклор… Когда я еду в родную деревеньку, сердце мое наполняется тихой радостью. И понятно. Ведь я возвращаюсь в свое детство, в эту удивительную сказку. И всю дорогу вспоминаю своих родителей, учителей, школу, соседей — всех, кто в моей жизни сыграл важную роль и оставил глубокий след в сердце… Мама Наша матушка в нужный момент всегда оказывалась рядом с нами, ребятишками. Бывало, холодной ночью мы растолкаем во сне куда-то одеяло, под которым спим все пятеро, она непременно подойдет и прикроет. «Как она в такой темноте это видит? — всегда гадали мы. — А может, она вовсе не спит по ночам? Вечером ляжем, она еще работает, утром встанем — она уже на ногах». Однажды сгребла мама высушенное сено, а я тут же, в лесочке, на краю поженки драл ивовую кору и по неосторожности сильно поранил топором ногу. Когда я закричал, мама подбежала ко мне, осмотрела рану, приложила листок подорожника и, замотав ногу какой-то тряпицей, подняла меня себе на спину и понесла в Корбеничи в медицинский пункт. А это — восемь километров. Сено уже сухое лежало возле стоговища, а на небе копились дождливые тучи. — Сено, сынок, ежели и замокнет, так высохнет и завтра, а нога твоя — не сучок на дереве. Поди знай, что да как. Мы любим свою маму. По возможности стараемся не огорчать, выполняя все ее просьбы. Что скрывать, были случаи, когда не все у нас получалось ладно, но тут мама не бросалась на нас с криком или ремнем, а садилась на лавку и говорила как можно спокойнее и тише: «И просила же я вас, мои хорошие, не баловаться. Оно же никогда до добра не доводит». А если мы возражали, то она вместо нареканий рассказывала какую-нибудь быль или сказку. Как-то раз, помнится, за ужином она говорит моей сестре Марии: — Завтра утром мы с отцом пойдем на покос на Лисью гору. Я затоплю печь, сварю завтрак, потом посажу туда хлебы. Как они будут готовы, вытащишь и принесешь нам на покосы. — Ой! Это далеко. Я боюсь, — захныкала Мария. — Ты же у меня девочка добрая, послушная. А такой в лесу нечего бояться, ей даже звери и те помогут. — Да уж… помогут… — А вот послушай, — сказала мама и начала рассказывать. — Давным-давно, а может, и не совсем, жила в нашей деревне семья: муж, жена и сын, которого звали Минька. Был он добрым и ласковым мальчиком. Ладно. Вот раз родители, отправляясь утром на покос, ему наказывают: «Когда солнышко заглянет в среднее оконце, вытащишь из печи хлебы и принесешь нам поесть. Мы будем работать на Лисьей горе». — «Хорошо, мамушка, папушка, сполню», — отвечает. Родители ушли, а Минька оделся, сел к среднему окну. Чтобы не прозевать время тащить из печи хлебы, на улицу не бегал, все ждал, когда солнышко заглянет в среднее окно. Дождался Минька этого часа, вытащил хлебы, смочил их сверху холодной водицей, чтобы корочка стала румяной и не жесткой, сложил в кошель, закинул за спину и побежал к родителям. Чтобы принести еду родителям побыстрее, Минька пошел не по дороге, а прямиком через лес. Бежит Минька не оглядывается, уж уставать стал, а поженки, где работают родители, и не видать. «Когда я из дому вышел, — соображает, — солнышко глядело на меня справа, а сейчас оно глядит сзади. Верно, я не туда иду». Подумав так, повернулся Минька к солнышку правым боком и потрусил дальше. Уже и ноги у него ноют: устали бежать, и руки болят: исцарапал их Минька о колючий кустарник. Отдохнуть бы ему часок, да как можно, когда мамушка с папушкой голодные работают. Солнце уже высоконько поднялось, а дороге конца краю не видать. Остановился Минька, пригорюнился. Вдруг слышит треск сучьев. Оглянулся и видит: волк на зайца напал, разорвать хочет. Минька загородил зайчика своим телом, а волку говорит: «Не трогай зайчика. Ежели ты голоден, то я накормлю тебя». Облизнулся волк, присел на задние ноги. Минька снял со спины кошель, достал ковригу хлеба, отрезал толстый ломоть, подал волку: «На ешь…» Волк съел хлеб, облизнулся вновь и сказал: «Спасибо, мальчик. Я теперь сыт». И пошел своей дорогой. Накормил Минька и зайчика хлебом. Зайчик поел и говорит: «Благодарю покорно. Ты спас меня, накормил. Может, и я тебе чем смогу помочь?» Минька рассказал ему о своей беде. «Не унывай, мальчик. В лесу живут у меня не только враги, но и друзья. Где твои родители? На Лисьей горе. Заплутал ты малость. Ну да ничего». Зайчик пошлепал ушами, потопал ножками. И перед ним появился высокий лось с огромными рогами. Такими огромными, что Миньке и не достать до их концов. «Зачем позвал, зайчик?» — спрашивает лось. «Затем, что этого мальчика надо отвезти на Лисью гору. Там у него родители работают, а он заблудился». — «Это я мигом», — отвечает лось и, чтобы Миньке легче было залезть на него, опустился на колени. Сел Минька на лося, уцепился руками за рога и скоро был уже на Лисьей горе. Рассказал родителям, как добирался сюда. «Чего ж удивляться?! — сказал отец. — Звери наши братья. Они, как люди, на добро добром отвечают». Мария, конечно, сразу же и ответила: — Ладно, мама, не беспокойся. Принесу я завтра вам на Лисью гору еду… В другой раз, когда брат Леша принес домой с деревни чужую вещь, мама усадила нас всех возле себя и рассказала быль о том, как однажды Ерема отучил соседа воровать. — Жили-были, — рассказывала она, — в соседней деревне трудолюбивый мастеровой мужик и ленивый. Мастеровой мужик ломил с утра до ночи круглый год, а богатства накопить не мог. Ленивый же целыми днями лежал на печи, а ел калачи, как сыр в масле катался. В деревне все догадывались, что ленивый живет воровством, потому что то у одного, то у другого что-то да терялось. Жаловались и в соседних деревнях, что вещи теряются, но не пойманный — не вор. И вот мастеровой мужик раз надумал изготовить ловушку, чтобы поймать вора. Построил он ее в своем доме тайно от людей и направился с женой в гости, к теще в соседнюю деревню. «Куда, сосед, направился?» — спрашивает. «Пошел на суточки-другие в Харагиничи погостить у тещи». Ленивый обрадовался. Он знал, что незадолго перед этим мастеровой мужик вернулся с заработков, откуда привез воз пшеничной муки, и отвечает: «Ну, ну, валяй. Счастливого пути». Ночью ленивый забрался в дом мастерового мужика, взвалил на себя мешок муки, а когда стал выходить из дома, тут и попал в ловушку. Возвращается хозяин домой и видит ленивого в ловушке. «Выпусти, — взмолился вор, — век тебе служить буду». — «Выпущу, ежели перед односельчанами признаешься, что все эти годы их обворовывал». Делать нечего — пришлось тому признаваться. — Сраму-то сколько было?.. — протянула Мария. — Не без этого… Вот и Лешке захотелось, чтобы его стыдили. — Мама, я больше воровать не буду никогда в жизни, — сказал Алексей. — А краденое отнесу обратно и попрошу прощенья. — Дай бы ты, бог! — протянула мама. Больше никто из нас в жизни ничего чужого не брал без спроса. Однажды, когда речь у нас зашла об отце, который в то время находился в больнице, мама рассказала нам такую историю: — Корбинский купец Ананьев раз встретил возле нашей деревни двух мальчиков. Ему захотелось над ними попотешиться. «Спляшите, дам по двугривенному». Один из мальчиков умел плясать и не стал долго думать — сплясал и тут же получил обещанную монетку. «А чего же ты стоишь истуканом? Или деньги тебе не нужны?» — спрашивает купец у второго мальца. Тот плясать не умел, но был сообразительным: «Я могу показать только одно коленце». — «Ну кажи». Мальчик быстренько прибавил дырку на своей штанине и ткнул пальцем в голое колено. «Вот, смотрите…» Находчивость мальчика понравилась купцу. «Ну, молодчина! Ну, молодчина! — хлопая по плечу, улыбаясь, хвалил он мальчика. — На вот тебе целый рубль». — Кто же был тот сообразительный мальчик? — спросили мы у мамы. Она улыбнулась: — Так, поди, и сами догадались? — Не отец ли наш? — Кто же, как не он… Мама всегда говорила об отце с уважением. От отца, между прочим, мы тоже о матери не слышали никогда плохого слова. Верно, они очень уважали друг друга и потому даже намеком боялись испортить это чувство. «Как-то она теперь? Постарела, верно? Ведь под старость каждый год значит очень много». Вспомнил я и про своих братишек и сестренок. Вспомнились все обиды, которые пришлось им нанести. Особенно терзался я своим поступком в отношении к брату Ивану. Ловили мы с ним рыбу на Эное. Мне тогда было, может быть, лет восемь, брату — шесть. И вот на удочку Ивана клюнул лещ. Широченный, желтый. Вытащив рыбину на берег, он отцепил его с крючка, но удержать в руках не сумел, и рыбина с высокого крутого берега плюхнулась обратно в воду. В тот жаркий солнечный день рыба клевала очень плохо. Время уже клонилось к вечеру, а в наших торбах пока лежало только по нескольку маленьких окушков да плотиц. А без рыбы домой возвращаться просто не имели права. Потому что в тот год хлеба у нас было мало и мы питались одной рыбой. И вот я со злости, что брат упустил такую добычу, двинул его удилищем, да так сильно, что оно даже сломалось. — Не буду я больше с тобой рыбалить! — закричал брат и, бросив удочку, побежал к дому.