Открыв контейнер, она сразу же увидела пакет с мусором, который выкинула утром по пути на работу. По пакету шел большой разрез, напоминавший кесарево сечение. Кто-то рылся в ее мусоре. Из разреза торчали остатки вчерашней вермишели вместе с пустой упаковкой от тампонов. Внезапная тошнота подкатила к горлу, заставив ее согнуться пополам. Зрелище было столь отвратительное, что Софии пришлось опереться рукой о контейнер, и ее вырвало. 12 Анна-Мария с первого взгляда невзлюбила парня, выступавшего в роли посредника: за то, как он смотрел на нее — словно на неодушевленный предмет, — за то, что заставлял ее ждать на лестнице и никогда не приглашал в квартиру, за высокомерную манеру кивать свысока. Ведь она — правая рука Освальда, а этот парень обращается с ней как с посыльным… Его поведение снова раздуло огонь ревности, который не угасал ни на минуту. Она начала ломать голову, не наговорил ли Франц о ней каких-нибудь гадостей. И вообще, почему этот придурок не представился? Ведь у него должно быть имя, черт подери! Так ведь нет же, стоит на лестнице в тапках и драных джинсах и зевает… Вид у него такой, словно он только что вылез из постели: взлохмаченные волосы, пустой взгляд… Злость по поводу того, что Франц выбрал этого лузера в качестве своего посредника, подтачивала Анну-Марию изнутри. И еще ее бесили конверты, которые передавал ему Освальд. Имени адресата нет, только адрес квартиры. Однажды Анна-Мария зашла по пути с конвертом в свою квартиру и подержала его под сильной лампой, но все же не смогла разобрать буквы. Только узнала почерк Франца на вложенных листах. Сейчас она сидела на балконе и размышляла, как сделать так, чтобы Франц отказался от услуг этого парня. Время от времени в голове возникала одна и та же мысль: «Что со мной такое? Какой смысл влюбляться, если это причиняет такую боль?» Последние тусклые лучи солнца скрылись за горизонтом. В воздухе запахло дождем. Анна-Мария сделала глубокий вдох, наслаждаясь свежестью, — но тут ее снова поглотили размышления. Погрузившись в нервное перемалывание одного и того же, она потеряла счет времени. Слишком поздно она осознала, что ей давно уже надо находиться на пути к Скугоме. Поездка была окутана туманом страха. Анна-Мария понимала, что Освальд будет вне себя из-за ее опоздания. Она внушала себе, что со временем все станет легче. Когда его выпустят из тюрьмы. Тюрьма кого угодно загонит в стресс. Анна-Мария начала фантазировать о будущем, представляя себя под руку с ним на приемах и вечеринках в свете прожекторов… Свадебные фотографии в дамских журналах, как они нежно соприкасаются носами… Однако эти фантазии не могли смягчить страх, так что Анна-Мария попыталась придумать убедительную ложь, оправдывающую ее опоздание. Как-никак на неделе произошли кое-какие действия в «Гугле» по поводу Софии Бауман. Ничего конкретного, но все же… Запыхавшись, она влетела на пропускной пункт. На этот раз там дежурил охранник, молодой и немного рассеянный, и Анна-Мария испытала облегчение — ей все чаще казалось, что проницательные глаза Маклин видят ее насквозь. Охранник поднял руку, заканчивая телефонный разговор. — Франц Освальд покинул комнату для свиданий, — сказал он ей. — Прождав четверть часа, он попросил разрешения вернуться к учебе. — Проклятие… Мне очень надо поговорить с ним сегодня. — Мы можем спросить, но не можем его заставить. — Понимаю. Скажите ему, что мне пришлось улаживать кое-что, связанное с его делом, — солгала она. — У меня есть информация, которая его заинтересует. Охранник тяжело вздохнул. — Хорошо, но будет лучше, если в следующий раз ты придешь вовремя. Время свиданий почти закончилось. Он повернулся к телефону и снова позвонил. — Он придет через некоторое время. Освальд заставил ее ждать пятнадцать минут. Когда охранник проводил ее в комнату свиданий, Франц уже сидел там со злым блеском в глазах. — Чего ты хочешь? — Прости, что тебе пришлось ждать, но на моем «Гугл-алерте» возникла София Бауман. Я подумала, что лучше прочитать все это, прежде чем приеду сюда. — Так-так… Что-то конкретное? — Нет, пока не очень. Только посты в «Фейсбуке» и все такое… Она пишет об Эльвире. Типа, как ужасно, что она вернулась в «Виа Терра». — Она упомянула мое имя? — Что, прости? — Ты слышала, что я сказал? Она упоминала меня? Мое имя. Франц-гребаный-Освальд. — То есть… я точно не помню. Кажется, да. То есть не совсем напрямую, но намекает… — Заткнись. — Что-что? — Хватит трепать языком. Думаешь, я не вижу, что ты лжешь мне прямо в лицо? Франц провел пальцами по волосам неосознанным, так хорошо знакомым ей жестом. Но только теперь Анна-Мария впервые осознала, что это движение обычно является вступлением к припадку ярости. На щеках у него надулись желваки. Глаза потемнели, проявилась морщинка между бровей. — Ты ни черта не контролируешь происходящее. Сколько там я плачу тебе в час? Чтобы ты тут сидела и врала мне? Полный бред, черт подери… Голос его звучал неприятно и резко. Когда на него находит такое настроение, он передергивает все, что бы она ни сказала, и все обращает против нее. Лучше промолчать, пока он не успокоится. — Я хочу знать всё. Всё. Поняла? Каждый комментарий. Каждую идиотскую фотографию, которую она выкладывает. Каждый дурацкий смайлик в ее тупых постах. Всё до последней точки. На мгновение в голове у Анны-Марии наступила полная тишина. Двигающиеся губы Освальда превратились в беззвучное отверстие. Казалось, кто-то крепко сдавил ей грудную клетку. Она услышала собственное дыхание через нос, услышала биение пульса, мягкое и стабильное. Давление на грудную клетку отпустило, осталось лишь легкое головокружение. Каллини прислонилась к стене, потому что ноги стали как ватные. Помещение вокруг угадывалось слабо; голос Освальда словно отдаленное жужжание. Анну-Марию вдруг охватило ужасное чувство ясности и страха. Все это время она подозревала это, но мысль так и не оформилась до конца. Только теперь она увидела отношение Освальда к Софии Бауман в новом свете. Речь тут не о мести и не о пиаре. И даже не о добром имени «Виа Терра». Это глубоко личное. Болезненная одержимость, на которую ничто не может повлиять, а уж тем более остановить. — Ты слышала, что я сказал? — крикнул Франц. — Да, всё до последнего слова. Я все поняла. Ты получишь всю информацию, обещаю. — Хорошо. Я устал от твоей лжи и некомпетентности. А сейчас я покажу тебе, что мне приходится выносить, в то время как ты плевать хотела на то, каково мне здесь. Анна-Мария хотела что-то возразить, но Освальд жестом остановил ее. Засунул руку в карман брюк и достал нечто, завернутое в туалетную бумагу. Положив сверток на ладонь, развернул бумагу. Анна-Мария попятилась, снова ощутив приступ головокружения — на долю секунды ей показалось, что перед ней отрезанный палец. Она попыталась разглядеть детали в предмете, оказавшемся у нее перед глазами. Кровавая жила с белыми точками. — Что это? — Колбаска с кровью. Меня заставляют это есть, пока ты рушишь мою жизнь и тратишь мои деньги… Возьми ее с собой домой и съешь. Может быть, тогда ты почувствуешь, насколько все серьезно. Анна-Мария с усилием сглотнула, ощущая себя совершенно раздавленной. 13 Несмотря на обещание, данное Софии, Симон не ходил в «Виа Терра» каждую неделю. Ему не нравилось красться под покровом ночи, словно вор или шпион. В такие минуты он чувствовал себя нелепо и глупо. Однако совершал свои ежедневные прогулки и посматривал на фасад усадьбы, проходя мимо по дороге. В пансионате работы было невпроворот. Они обзавелись тремя теплицами, к тому же он готовился к высадке в открытый грунт. Знаменитый журнал для гурманов заинтересовался экологической едой в пансионате и написал о них статью. «Экологическое земледелие в своем лучшем виде», — так звучал заголовок, а прямо под ним — фотография Симона, опирающегося на лопату. Он вовсе не мечтал о признании и славе за то, чем занимается. Зато статья заставила его испытать почти опьяняющее злорадство по отношению к Освальду. «Вот тебе, задавака чертов, — подумал он. — А ты еще говорил, что всем плевать на мои посадки». Инга Херманссон так обрадовалась статье, что немедленно предложила повысить Симону зарплату, однако он отверг это предложение. — На самом деле я хочу другого — чтобы мы приняли этим летом участие в конкурсе «Экогруппы», — сказал он. — И чтобы я получил часть денег, если мы победим. «Экогруппа» — так называлась общественная организация, каждый год проводившая конкурс на лучшее экологическое хозяйство страны. Симон читал об этом в интернете. Приз представлял собой солидную сумму. На самом деле он и понятия не имел, что будет делать с деньгами, но понимал, что их победа весьма разозлила бы Освальда. Тот всегда заявлял своим сотрудникам, что они имеют весьма низкую ценность «в большом мире» и что на самом деле только он, Освальд, умеет обращаться со СМИ и финансовыми воротилами. Кроме того, он не раз повторял, что, покинув «Виа Терра», они останутся без работы. Разве что, если очень повезет, будут переворачивать гамбургеры в «Макдоналдсе». Теперь Симона забавляло, что они никак не могут найти ему замену в «Виа Терра». От такого предложения Инга Херманссон воспламенилась. — Но давай договоримся, Симон: если мы победим, деньги ты оставишь себе. — Ну, в таком случае половину. Но сейчас, раз уж мы об этом заговорили, мне нужно вспахать побольше пространства на полях. В этом году я хочу начать заниматься органическим земледелием. А еще я хотел предложить поставить в огороде у грядок с приправами несколько скамеек, чтобы наши постояльцы могли там посидеть. Летом там так чудесно пахнет… Можем давать им с собой наши приправы — мы используем далеко не всё, что выращиваем. Похоже, Инга Херманссон была потрясена тем, что Симон за один раз сказал так много слов. — Как мне повезло, что я нашла тебя! Позднее в тот день позвонила мать Симона, прочитавшая статью о нем. Поначалу он даже не узнал ее голос, поскольку ни разу не разговаривал с ней с тех пор, как уехал из дома. Только посылал пару раз рождественские открыточки — с санями и оленями, без религиозной символики. Голос матери звучал мягко и задушевно, не так резко, как обычно. — Симон, я хотела поздравить тебя по случаю статьи. — Спасибо. Что-нибудь еще? — Я хотела бы, чтобы ты приехал домой, навестил нас… — Вы по-прежнему члены «Пути Божьего»? — Конечно же, дорогой Симон. Ведь нельзя отказаться от Бога. Он — сама жизнь и вечность. — Тогда мне все ясно. Спасибо, что позвонила. А сейчас я должен идти работать. — Обещаю не уговаривать тебя, когда ты приедешь. — Вы по-прежнему молитесь за столом? — Ты ведь прекрасно понимаешь, Симон, что мы должны это делать. Ты не можешь принять нас такими, какие мы есть?