– Их били, – ахнула я. – И морили голодом, – зло рявкнула мистрис Лоусон, делая укол в плечо женщине, которую мы только что перенесли в пещеру. – А еще пытали. Женщина была одна из многих. Их становилось все больше и больше, и поток грозил не закончиться никогда. У большинства был шок – слишком большой, чтобы даже говорить: они просто смотрели на нас в жутком молчании или причитали без слов – с ожогами на руках и лицах, с незалеченными старыми ранами, с ввалившимися глазами людей, не евших долгие долгие долгие дни. – Он сделал это, – прошептала я себе. – Это он все это сделал. – Подержи-ка, девочка моя. – Мы с мистрис Лоусон снова выбежали в ночь с полными руками пластырей – капля в море того, что там требовалось. Мистрис Брейтуэйт отчаянно махала мне. Она вырвала у меня пластыри и принялась лихорадочно перевязывать ногу женщины, которая орала под ней как резаная. – Джефферс! Быстро! – рявкнула она. – Я его не принесла… – Так беги и принеси, к чертовой матери! Я кинулась снова в пещеру, лавируя между целительницами, ученицами и ложными солдатами, скорчившимися над пациентками – на холме, на телегах, везде. Везде. Впрочем, там были не только женщины. Среди арестантов попадались и мужчины – тоже избитые, отощавшие. Были и наши, из лагеря, раненные в сражении – Уилф с противоожоговым пластырем на щеке… правда, он все равно помогал перетаскивать пострадавших на носилках в лагерь. Я ворвалась в пещеру, сгребла еще пластырей, джефферов корень, снова выскочила на мороз – в десятый, наверное, раз. Пробегая через поляну, я мельком глянула на тропинку, по которой еще продолжали прибывать люди – но уже меньше. На мгновение я замерла, обежала взглядом новые лица и лишь затем бросилась к мистрис Брейтуэйт. Мистрис Койл пока не вернулась. И Ли тоже. – Он был прямо в самой гуще, – сказала мистрис Надари (я помогала ей поднять на ноги только что получившую джефферс пациентку). – Как будто искал кого-то. – Мать и сестру, – объяснила я, принимая весь ее вес на себя. – Мы не всех вытащили, – покачала головой мистрис Надари. – Был еще целый корпус, где бомба почему-то не сдетонировала. – Шивон! – закричал кто-то неподалеку. Сердце подскочило и понеслось – куда сильнее и быстрее, чем я ожидала; улыбка сама прыгнула на губы. – Он нашел их! Но, уже оборачиваясь, я поняла, что ошиблась. – Шивон? – По тропинке из лесу спускался Ли: один рукав до плеча почернел, физиономия в саже, глаза рыщут кругом, по толпе, туда, сюда, обшаривают людей. – Мам? – Пошла! – велела мистрис Надари. – Проверь, не ранен ли он! Я сбросила на нее женщину и рысью кинулась к Ли, игнорируя прочих мистрис, которые все звали меня к себе. – Ли! – Виола? – встрепенулся он при виде меня. – Они здесь? Ты не знаешь, они уже пришли? – Ты ранен? – Я тронула черный рукав и быстро поглядела на руки. – У тебя ожоги. – Там был пожар, – слегка туманно отозвался он. Я вонзила взгляд в его глаза – Ли смотрел прямо на меня, но не видел. А видел он тюрьмы, огонь и то, что за ним… арестантов видел, которых они пришли спасти… и, может быть, стражу, которую ему пришлось убить. Ни сестры, ни матери. Их он не видел. – Они здесь? – снова взмолился он. – Пожалуйста, скажи, что они уже здесь. – Я не знаю, как они выглядят, – как можно спокойнее сказала я. Он уставился на меня с разинутым ртом, дышал тяжело и хрипло, словно наглотался порядком дыма. – Там… – выдавил он. – Господи, Виола, там… – Он устремил взгляд куда-то сквозь меня, через плечо, назад. – Я должен их найти. Они обязаны быть здесь. Он побрел мимо меня дальше, на поляну. – Шивон? Мама? Я не сдержалась, я крикнула ему вслед: – Ли! Ты видел Тодда? Но он ковылял прочь, не слыша меня, ничего не слыша. – Виола! – Кажется, еще одна мистрис зовет на помощь… Но тут кто-то рядом вскрикнул: – Мистрис Койл! Я развернулась винтом. На самом верху тропинки – мистрис Койл, верхом, понукала конягу цокать по камням вниз, насколько та вообще еще была способна. За ней, на спине, был кто-то еще… кто-то привязанный к ней, чтоб не свалился в дороге. Надежда ткнула меня под ребра: может, это Шивон? Или мама Ли? (или он, может быть, это он, может быть…) – Виола, помоги нам! – крикнула мистрис Койл, сражаясь с поводьями. И когда я уже взяла с места навстречу им, конь оступился, повернулся боком, и я увидела, кто сидит там вторым, без чувств, нехорошо обвиснув на путах. Коринн. – Нет, – твердила я, едва дыша, сама того не сознавая. – Нет, нет, нет, нет, нет… Мы спустили ее наземь, на плоскую поверхность скалы… мистрис Лоусон уже мчалась к нам с охапкой бинтов и лекарств. – Нет, нет, нет… Голова Коринн у меня на коленях, штоб не стукнулась о камень. Мистрис Койл рвет ей рукав, штобы сделать инъекцию. – Нет… Мистрис Лоусон добегает до нас и ахает, увидав, кто это… – Ты нашла ее. – Я нашла ее. У меня под руками – твердый череп. Кожа горит в лихорадке огнем. Скулы – острые-преострые, глаза затянуты пронзительной чернотой на фоне обвисшей, вялой кожи… Ключицы торчат над воротом рваной и грязной униформы мистрис… И цепочка ожогов вокруг шеи. И порезы на предплечьях. И вырванные с мясом ногти… – Коринн… – шепчу я, и вода из глаз каплет ей на лоб. – Оставайся с нами, девочка моя… Кому она это говорит, мистрис Койл, – мне или Коринн? – Теа? – не подымая глаз, спрашивает мистрис Лоусон. Мистрис Койл качает головой. – Теа погибла? – переспрашиваю я. – И мистрис Ваггонер, – кивает мистрис Койл (и я замечаю копоть у нее на щеках, злые, алые ожоги на лбу). – И другие. – Губы вытягиваются в ниточку. – Но и из них мы кое-кого забрали. – Давай, девочка моя, – говорит мистрис Лоусон Коринн, которая все еще без чувств. – Ты же у нас упрямая. Нам сейчас только этого и нужно. – Держи. – Мистрис Койл дает мне пакет с жидкостью, от которого трубка идет к воткнутой в локоть иголке. Я беру одной рукой… голова Коринн у меня на коленях. – Ну-ну-ну, посмотрим. – Мистрис Лоусон отклеивает присохшую к боку заскорузлую ткань. Жуткий запах бьет в нос всем троим одновременно.