— Ну куда мне столько, друзья мои? Она положила в корзину немного хлеба и фруктов, попрощалась с Жевунами и смело отправилась в путь с весёлым Тотошкой. * * * Неподалёку от домика было перепутье: здесь расходилось несколько дорог. Элли выбрала дорогу, вымощенную жёлтым кирпичом, и бодро зашагала по ней. Солнце сияло, птички пели, и маленькая девочка, заброшенная в удивительную чужую страну, чувствовала себя совсем неплохо. Дорога была огорожена с обеих сторон красивыми голубыми изгородями, за которыми начинались возделанные поля. Кое-где виднелись круглые домики. Крыши их были похожи на остроконечные шляпы Жевунов. На крышах сверкали хрустальные шарики. Домики были выкрашены в голубой цвет. На полях работали маленькие мужчины и женщины; они снимали шляпы и приветливо кланялись Элли. Ведь теперь каждый Жевун знал, что девочка в серебряных башмачках освободила их страну от злой волшебницы, опустив свой домик — крак! крак! — прямо ей на голову. Все Жевуны, которых встречала Элли на пути, с боязливым удивлением смотрели на Тотошку и, слыша его лай, затыкали уши. Когда же весёлый пёсик подбегал к кому-нибудь из Жевунов, тот удирал от него во весь дух: в стране Гудвина совсем не было собак. К вечеру, когда Элли проголодалась и подумывала, где провести ночь, она увидела у дороги большой дом. На лужайке перед домом плясали маленькие мужчины и женщины. Музыканты усердно играли на маленьких скрипках и флейтах. Тут же резвились дети, такие крошечные, что Элли глаза раскрыла от изумления: они походили на кукол. На террасе были расставлены длинные столы с вазами, полными фруктов, орехов, конфет, вкусных пирогов и больших тортов. Завидев Элли, из толпы танцующих вышел красивый высокий старик (он был на целый палец выше Элли!) и с поклоном сказал: — Я и мои друзья празднуем сегодня освобождение нашей страны от злой волшебницы. Осмелюсь ли просить могущественную Фею Убивающего Домика принять участие в нашем пире? — Почему вы думаете, что я фея? — спросила Элли. — Ты раздавила злую волшебницу Гингему — крак! крак! — как пустую яичную скорлупу; на тебе её волшебные башмаки; с тобой удивительный зверь, какого мы никогда не видали, и, по рассказам наших друзей, он тоже одарён волшебной силой... На это Элли не сумела ничего возразить и пошла за стариком, которого звали Прем Кокус. Её встретили как королеву, и бубенчики непрестанно звенели, и были бесконечные танцы, и было съедено великое множество пирожных и выпито бесчисленное количество прохладительного, и весь вечер прошёл так весело и приятно, что Элли вспомнила о папе и маме, только засыпая в постели. Утром, после сытного завтрака, она спросила Кокуса: — Далеко ли отсюда до Изумрудного города? — Не знаю,— задумчиво ответил старик.— Я никогда не бывал там. Лучше держаться подальше от Великого Гудвина, особенно, если не имеешь к нему важного дела. Да и дорога до Изумрудного города длинная и трудная. Тебе придётся переходить через тёмные леса и переправляться через быстрые глубокие реки. Элли немного огорчилась, но она знала, что только Великий Гудвин вернёт её в Канзас, и поэтому распрощалась с друзьями и снова отправилась в путь по дороге, вымощенной жёлтым кирпичом. Страшила Элли шла уже несколько часов и устала. Она присела отдохнуть у голубой изгороди, за которой расстилалось поле спелой пшеницы. Около изгороди стоял длинный шест, на нём торчало соломенное чучело — отгонять птиц. Голова чучела была сделана из мешочка, набитого соломой, с нарисованными на нём глазами и ртом, так что получалось смешное человеческое лицо. Чучело было одето в поношенный голубой кафтан; кое-где из прорех кафтана торчала солома. На голове была старая, потёртая шляпа, с которой были срезаны бубенчики, на ногах — старые голубые ботфорты, какие носили мужчины в этой стране. Чучело имело забавный и вместе с тем добродушный вид. Элли внимательно разглядывала смешное разрисованное лицо чучела и удивилась, увидев, что оно вдруг подмигнуло ей правым глазом. Она решила, что ей почудилось: ведь чучела никогда не мигают в Канзасе. Но фигура закивала головой с самым дружеским видом. Элли испугалась, а храбрый Тотошка с лаем набросился на изгородь, за которой был шест с чучелом. — Добрый день! — сказало чучело немного хриплым голосом. — Ты умеешь говорить? — удивилась Элли. — Научился, когда ссорился тут с одной вороной. Как ты поживаешь? — Спасибо, хорошо! Скажи, нет ли у тебя заветного желания? — У меня? О, у меня целая куча желаний! — И чучело скороговоркой начало перечислять: — Во-первых, мне нужны серебряные бубенчики на шляпу, во-вторых, мне нужны новые сапоги, в-третьих... — О, хватит, хватит! — перебила Элли.— Какое из них самое-самое заветное? — Самое-самое? — Чучело немного подумало.— Сними меня отсюда. Очень скучно торчать здесь день и ночь и пугать противных ворон, которые, кстати сказать, совсем меня не боятся! — Разве ты не можешь сойти сам? — Нет, в меня сзади воткнули кол. Если бы ты вытащила его из меня, я был бы тебе очень благодарен. Элли наклонила кол и, вцепившись обеими руками в чучело, стащила его. — Чрезвычайно признателен! — пропыхтело чучело, очутившись на земле.— Я чувствую себя прямо новым человеком. Если бы ещё получить серебряные бубенчики на шляпу да новые сапоги! Чучело заботливо расправило кафтан, стряхнуло с себя соломинки и, шаркнув ножкой по земле, представилось девочке: — Страшила! — Что ты говоришь? — не поняла Элли. — Я говорю: Страшила. Это меня так назвали: ведь я должен пугать ворон. А тебя как зовут? — Элли. — Красивое имя! — сказал Страшила. Элли смотрела на него с удивлением. Она не могла понять, как чучело, набитое соломой и с нарисованным лицом, ходит и говорит. Но тут возмутился Тотошка и с негодованием воскликнул: — А почему ты со мной не здороваешься? — Ах, виноват, виноват! — извинился Страшила и крепко пожал пёсику лапу.— Честь имею представиться: Страшила! — Очень приятно! А я Тото! Но близким друзьям позволительно звать меня Тотошкой! — Ах, Страшила, как я рада, что исполнила самое заветное твоё желание! — сказала Элли. — Извини, Элли,— Страшила снова шаркнул ножкой,— но я, оказывается, ошибся. Моё самое заветное желание — получить мозги! — Мозги? — Ну да, мозги. Очень неприятно, когда голова у тебя набита соломой... — Как же тебе не стыдно обманывать? — с упрёком спросила Элли. — А что значит — обманывать? Меня сделали только вчера, и я ничего не знаю... — Откуда же ты узнал, что у тебя в голове солома, а у людей — мозги? — Это мне сказала одна ворона, когда я с ней ссорился. Дело, видишь ли, Элли, было так. Сегодня утром поблизости от меня летала большая взъерошенная ворона и не столько клевала пшеницу, сколько выбивала из неё на землю зёрна. Потом она нахально уселась на моё плечо и клюнула меня в щёку. «Кагги-карр! — насмешливо прокричала ворона.— Вот так чучело! Толку-то от него ничуть! Какой это чудак-фермер думал, что мы, вороны, будем его бояться?..» Ты понимаешь, Элли, я страшно рассердился и изо всех сил пытался заговорить. И какова была моя радость, когда это мне удалось. Но, понятно, у меня сначала выходило не очень складно. «Пш... пш... пшла прочь, гадкая! — закричал я.— Не... не... не смей клевать меня! Я прт... шрт... я страшный!» Я даже сумел ловко сбросить ворону с плеча, схватив её за крыло рукой. Ворона, впрочем, ничуть не смутилась и принялась нагло клевать колосья прямо передо мной. «Эка, удивил! — сказала она.— Точно я не знаю, что в стране Гудвина и чучело сможет заговорить, если сильно захочет! А всё равно я тебя не боюсь! С шеста ведь ты не слезешь!» — «Пшш...пшш... Пшла! Ах я, несчастный! — чуть не зарыдал я.— И правда, куда я годен? Даже поля от ворон уберечь не могу». При всём своём нахальстве та ворона была, по-видимому, добрая птица,— продолжал Страшила.— Ей стало меня жаль. «А ты не печалься так! — хрипло сказала она мне.— Если бы у тебя были мозги в голове, ты был бы как все люди! Мозги — единственная стоящая вещь у вороны... и у человека!» Вот так-то я и узнал, что у людей бывают мозги, а у меня их нет. Я весело закричал: «Эй-гей-гей-го! Да здравствуют мозги! Я себе обязательно их раздобуду!..» Но ворона очень капризная птица, и она сразу охладила мою радость. «Кагги-карр!..— захохотала она.— Коли нет мозгов, так и не будет! Карр-карр!..» И она улетела, а вскоре пришли вы с Тотошкой,— закончил Страшила свой рассказ.— Вот теперь, Элли, скажи: можешь ты дать мне мозги? — Нет, что ты! Это может сделать разве только Гудвин в Изумрудном городе. Я как раз сама иду к нему просить, чтобы он вернул меня в Канзас, к папе и маме. — А где это Изумрудный город и кто такой Гудвин? — Разве ты не знаешь? — Нет,— печально ответил Страшила.— Я ничего не знаю. Ты же видишь, я набит соломой и у меня совсем нет мозгов. — Ох, как мне тебя жалко! — вздохнула девочка. — Спасибо! А если я пойду с тобой в Изумрудный город, Гудвин обязательно даст мне мозги? — Не знаю. Но если Великий Гудвин и не даст тебе мозгов, хуже не будет, чем теперь. — Это верно,— сказал Страшила.— Видишь ли,— доверчиво продолжал он,— меня нельзя ранить, так как я набит соломой. Ты можешь насквозь проткнуть меня иглой, и мне не будет больно. Но я не хочу, чтобы люди называли меня глупцом, а разве без мозгов чему-нибудь научишься? — Бедный! — сказала Элли.— Пойдём с нами! Я попрошу Гудвина помочь тебе. — Спасибо! — ответил Страшила и снова раскланялся.