- А каков собой этот мексиканец… какое у него лицо? - спрашивал я тревожно. - Каков собой? Да не особенно красив. Похож на индейца. Не угодно ли, впрочем, вам самим посмотреть: он валяется недалеко отсюда… Я соскочил с коня и бросился вслед за Линкольном в чащу. Шагов через двадцать я чуть-чуть не споткнулся о тело, лежавшее в тени. Оно лежало на спине, а лицо его было ярко освещено лунным светом. Я наклонился над ним. Одного взгляда было достаточно, чтобы удостовериться, что я никогда не видел его прежде. Это был самбо с длинными волосами, похожими на шерсть. По полувоенной одежде можно было узнать в нем гверильяса. Линкольн был прав. - Не правда ли, капитан, хорош? - сказал Линкольн, когда я кончил осмотр. - Вы думаете, он выслеживал нас? - Нас или еще кого, но что он выслеживал - это верно. - Никто не знал, что мы поедем сюда. Едва ли он гнался за нами, - заметил я. - Нет, это очень может быть, - проговорил подъехавший Клейли, - кому-то, наверно, хорошо известно все, что мы делаем. Этот «кто-то» знает, конечно, и об уводе из города Нарсиссо, и о наших визитах на гасиенду… - Да, это верно… А мы все еще медлим… Рауль, вперед, только осторожнее, тише, как можно тише… Мы поехали гуськом по узкой тропинке. Глава XXXI. В ПЛЕНУ У ГВЕРИЛЬЯСОВ В полях, окружавших ранчо, все было тихо. Дом стоял цел и невредим. Я начал успокаиваться. - Вперед! - скомандовал я громко. - Капитан! - окликнул меня шепотом француз, придерживая лошадь у живой изгороди, - Ну, что такое? - В том конце аллеи, по которой нам нужно ехать, идет кто-то, - вполголоса сообщил Рауль. - Наверно, кто-нибудь из слуг… Бояться нечего… Вперед… Доехав до конца аллеи, Клейли и я спешились, приказав людям дожидаться нас, и пошли к дому. В нем было тихо, и все казалось по-старому. - Уж не легли ли они спать? - заметил Клейли. - Нет, слишком рано… Может быть, они внизу, ужинают?… - Вот это было бы очень кстати: я страшно голоден… Мы подошли к веранде. По-прежнему стояла тишина. - Где же собаки? - недоумевал я. Мы вошли в дом. - Странно! - бормотал я. - Никто не показывается… Но куда же девалась мебель? Мы подошли к лестнице. Я взглянул вниз - ни света, ни звука… Я обернулся и вопросительно взглянул на своего спутника. В это время мое внимание привлек странный шорох в тени оливковых деревьев у входа в ранчо. А в следующий момент нас окружила целая гурьба людей, и не успели мы опомниться, как уже лежали на спине со связанными руками и ногами. В то же время послышался шум борьбы в аллее, где мы оставили наших людей. Раздались выстрелы… Через минуту толпа мексиканцев повалила оттуда, ведя в середине связанных Линкольна, Чэйна и Рауля. Нас всех уложили рядом. Лошадей привязали к деревьям. Человек двенадцать остались караулить, остальные отправились в сад, откуда вскоре послышались смех и веселые голоса. Мы не видели, что там делалось. Нам казалось, что все происходящее - какой-то тяжелый кошмар… Линкольн был весь опутан веревками. Он сопротивлялся ожесточенно и убил одного из мексиканцев. Спеленатый точно мумия, он скрипел зубами, на губах его от ярости выступила пена. Рауль и ирландец Чэйн относились спокойно к своему положению. - Хотелось бы мне знать, сегодня прикончат нас или подождут до утра? Как ты думаешь, Чэйн? - посмеивался Рауль. - Вероятно, времени терять даром не будут, - отозвался Чэйн. - Того и гляди, вздернут всех на воздух… - А разве ты не надеешься на помощь Патрика, образок которого носишь на груди? - Патрик вряд ли прибежит спасать меня, но мексиканцы, узнав, что я католик, быть может, смягчатся. Хорошо бы достать образок, но я и пальцем не могу пошевельнуть. - О, это сейчас можно устроить… Hola, senor! - крикнул француз, обращаясь к одному из гверильясов. - Quien? (Кого зовешь?) - спросил тот, приближаясь. - Usted su mismo! (Тебя самого!) - Que cosa? (В чем дело?) - У этого вот джентльмена, - продолжал Рауль по-испански, указывая на Чэйна, - карманы полны серебром… Этих слов было достаточно. Гверильясы, почему-то забывшие обыскать нас, в один миг обшарили наши карманы, К сожалению, во всех наших кошельках, вместе взятых, оказалось не больше двадцати долларов. У Чэйна же, как нарочно не было ни цента. Пострадал за это Рауль, которому обманутый им гверильяс отплатил проклятьями и пинками. При обыске разорвали ворот куртки ирландца, и мексиканцы заметили католический образок. Гверильясы пошептались о чем-то и слегка ослабили веревки ирландца. - Благодарю вас за любезность, сеньоры! - сказал Чэйн. - Чувствую себя теперь гораздо лучше. - Muy bueno! (Очень хорошо!) - ухмыляясь, проговорил один из мексиканцев. - Да, muy bueno, клянусь честью, но я вовсе не обиделся бы, если бы мне было еще лучше… Не можете ли вы ослабить еще чуть-чуть веревку на этой руке? Она режет, как бритва. Все невольно рассмеялись. Лишь один Линкольн лежал безмолвно. Маленький Джек был положен рядом с охотником. Считая его слабосильным ребенком, мексиканцы связали его очень небрежно. Наблюдая за ним исподтишка, я заметил, что он украдкой выделывал разные фокусы, стараясь освободиться от уз. Но, должно быть, ему не удавалось это, потому что он вдруг застыл в неподвижности. Однако, когда гверильясы занялись Чэйном и его образками, мальчик подкатился совсем близко к Линкольну. Один из мексиканцев заметил это и, схватив его за пояс, поднял на воздух и воскликнул: - Mira camarados, qui briboncito! (Смотрите, товарищи, вот маленький негодяй!) И при дружном хохоте гверильясов он швырнул Джека точно котенка в кусты, где он и скрылся из наших глаз. - Ох, чтоб мне провалиться на этом месте, если это не французишка Дюброск! - заорал вдруг Чэйн. Я поднял глаза: передо мной действительно стоял Дюброск! - А! Капитан! - насмешливо сказал он. - Comment vous porte-vous? Вы пожаловали сюда на охоту за птичками? К сожалению, они улетели из гнездышка… Будь я связан только ниточкой, я и то бы не пошевельнулся, до такой степени меня поразило появление Дюброска и его злорадное сообщение. Мысль о том, что Гвадалупе несчастна, парализовала меня. «Неужели, - подумал я, - она во власти злого духа?» - А! Какая чудная лошадь! - воскликнул креол, подходя к моей лошади. - Это - чистокровный араб. Посмотри, Яньес! Если вы ничего не имеете против, я оставлю ее себе. - Берите, - процедил сквозь зубы гверильяс. Это был, очевидно, начальник отряда. - Благодарю вас… Позвольте, капитан, - обратился он ко мне, - принести и вам благодарность за прекрасный подарок. Вы возмещаете мне потерю моего доброго мустанга, которого ты, негодяй, загнал неизвестно куда, sacre! Последние слова относились уже к Линкольну и сопровождались сильным пинком в грудь. Этот удар вызвал эффект, которого никто не мог ожидать. Линкольн разом вскочил на ноги, а веревки упали… Схватив лежавший возле карабин, он ударил им Дюброска по голове; француз тяжело рухнул на землю… В тот же миг охотник был окружен мексиканцами, замахивавшимися ножами и саблями. Однако, размахивая ружьем, он проложил себе таким образом дорогу и исчез в темноте, испуская вой, как раненый зверь. Некоторые из гверильясов с криками ярости кинулись за ним. Послышались выстрелы и новые крики… Дюброска отнесли в ранчо. Он был без чувств… Мы все еще не могли понять, каким образом освободился наш товарищ, когда один из гверильясов, подняв обрывок веревки воскликнул: