– Господа, — по-русски обратился он к собравшимся, — диспозиция такова. Скотт занимает правый берег реки, нам как бы предлагается левый, тем самым ставя нас в тупик. Где сражаться — непонятно; пока мы отдыхаем после долгого перехода и разбираемся, что к чему, Скотт обрушивает на нас артиллерийский огонь вот с этих холмов, его пехота форсирует реку фронтально, связывая наши силы, а в момент наивысшего напряжения боя, с фланга появляется конница. В результате мы прижаты к озеру и разгромлены. – Это с точки зрения Скотта, — негромко пояснил маршал, воспользовавшись возникшей паузой. — Но он ее с нами не согласовывал. – Да, именно так, — подтвердил Окэмэн. — Мы с ним не согласны. Среди участников совещания прокатился и стих смешок. Начальник штаба остался бесстрастным, как и полагалось истинному индейцу. – Мы предлагаем свой план, — невозмутимо продолжил он. — Как только наши части приблизятся к реке на расстояние броска, истребители Епифанцева совершают бомбовый налет на артиллерийские позиции на холмах, в то же время наземные бомбометы подвергают обстрелу засадную кавалерию. Батарея счетверенных скорострелов выдвигается непосредственно на левый берег и не позволяет пехоте противника закрепиться на своем берегу. Под прикрытием огня этой батареи бригады пехоты форсируют реку и вступают в боевой контакт с пехотой юсовцев. Спецназ и кавалерия форсируют реку гораздо выше по течению, добивают остатки вражеской конницы и теснят пехоту Скотта к озеру, принуждая генерала к капитуляции. – Вопросы? Мнения? Замечания? — Алексей Тимофеевич испытующе обводил взглядом военачальников. – Глубока ли река? Места форсирования определены? — озаботился командир пехотной бригады Роутэг. – Ответит разведка. — Маршал кивнул капитану Мэзичувайо. Серый Олень встал и взял у начальника штаба палочку-указку. – Река неглубокая, но бурная, — повел он указкой по плану. — Форсирование ее труда не составит. Перед впадением в озеро течение ослабевает, и река мелеет настолько, что пройдет паромобиль. – Да, кстати, — встрепенулся полковник Узумэти, — нам почему-то задача не поставлена? – Бронемашины будут в резерве, — ответил Окэмэн. — Они понадобятся, когда противник отступит к озеру. Там он будет драться отчаянно. Больше вопросов не было. – Таким образом, — заключил маршал, — мы не доставим удовольствия генералу Скотту нарушить наш отдых перед боем. Отдыха не будет. Мы атакуем с марша, чего юсовцы никак не ожидают. И помните, товарищи мои боевые, это сражение должно стать последним, по крайней мере в настоящей войне. Соединенные Штаты должны понять, что империя Орегон, в союзе с Русамом, им не по зубам. – Вряд ли они это поймут, — скептически скривился полковник Епифанцев. – Это их проблемы, — немедленно отозвался маршал. — Вы мне лучше скажите, Артем Емельянович, как у вас обстоит дело со взлетом и посадкой? Сколько времени уйдет на подлет к реке? – Благодаря разведке, взлетная полоса в пустыне хорошая. Бомбы подвезены. На подлет к Джордану уйдет минут двенадцать, не больше. Нужен сигнал вызова. Я подниму воздушный шар на привязи, который примет оптический сигнал и передаст его летчикам на землю. – Отлично! Генерал Окэмэн, обеспечьте надежную связь. – Уже предусмотрено, — доложил начальник штаба. — Потайными фонарями Кулибина и телеграфистами обеспечены все части. На самолетах фонари тоже имеются — для переговоров между летчиками. Азбуке летчики обучены. – Так точно, — подтвердил Артем. – Тогда с Богом, господа! Посвятим наше сражение памяти Великого Вождя! Помним о Текумсе! – Помним о Текумсе! — дружно повторили разом вскочившие генералы и офицеры. Сражение было разыграно, как по нотам, и длилось, начиная от появления истребителей и кончая капитуляцией Скотта, не больше двух с половиной часов. На рассвете 8 августа один из часовых в лагере американцев заметил на западе, на еще темно-синем небе, странные проблески, охватившие широкую полосу небосклона. Стояла тишина, если, конечно, не считать неумолчный стрекот цикад и отдаленные взвизги койотов, которых немало водилось на берегах озера. Часовой размышлял, стоит ли подавать сигнал тревоги. А может, там зарождается гроза? — думал он, опершись на ружье и глядя на все более яркие вспышки. Откуда было знать бывшему фермеру из глухой глубинки штата Нью-Йорк про оптическую связь в воздухе — он и самолеты-то видел всего пару раз, и то на большом расстоянии. Пока солдат размышлял, его уши уловили стрекот иного рода, непохожий на перекличку цикад. Этот стрекот быстро перерос в гул, и на фоне светлеющего неба, в лучах набирающей силу зари, часовой увидел тучу огромных стрекоз, летящих прямо на него. Ужас сжал сердце бывшего фермера, ружье выпало из рук; он схватился за голову, прикрывая уши, и присел на корточки, втиснувшись между ног. Стрекозы с ревом пронеслись над лагерем к холмам, и через несколько секунд оттуда донеслись глухие беспорядочные взрывы. Выпрямившись, солдат обернулся и снова ужаснулся — на этот раз от вида взлетающих в воздух пушек, обломков лафетов и человеческих тел. Правее холмов над лесом тоже поднимались окрашенные огнем дымные грибы. Что там взрывалось, часовой не знал, да и задуматься над этим ему не довелось. В лагере началась паника, из палаток выбегали полуодетые солдаты и офицеры — кто с оружием, кто с одеждой в руках. Все кричали, кое-кто пытался командовать, но их не слушали. Многие побежали к реке, но с другого берега дробно застучали выстрелы, засвистели пули, начали падать люди. К общим крикам добавились вопли раненых. Бывший фермер стоял в полной растерянности, не зная, что делать и куда бежать, и только повторял, стуча зубами: – Боже, помоги мне… Боже, помоги мне… И Бог, похоже, помогал: пули проносились мимо, мечущиеся солдаты огибали его, а выскочивший откуда-то генерал Скотт — в сюртуке и сапогах, без штанов, зато с саблей в руке — встал рядом и завопил что было сил: – Всем стоять!! Смирно!! Молчать!! Его зычный, натренированный в долгой военной жизни голос перекрыл беспорядочные вопли и заставил остановиться сначала тех, кто оказался поблизости, затем более далеких, и следующей командой генерала стало, естественно: – Офицеры, ко мне! — А когда к нему сбежались те, кто услышал призыв, Скотт сказал громко, но гораздо спокойнее: — Немедленно занять круговую оборону. На берег не выдвигаться, стоять насмерть! Выручать нас некому! Напрасно он так сказал! Старый вояка, воспитанный в духе Великой американской революции, участник почти всех войн с индейцами, англичанами, мексиканцами, генерал с 28 лет, сам не раз попадавший в жестокие переделки и побывавший в плену, он привык к тому, что приказ «Стоять насмерть!» означает одно — драться до последней возможности, и не заметил, что революционный дух давно выветрился, люди в армии стали другими, им не хочется отдавать свои жизни за чьи-то амбиции, особенно когда те прикрываются интересами государства. И эти люди сейчас стояли вокруг и не спешили выполнять героический приказ. – Надо сдаваться, генерал, — сказал полковник Кеннеди. — Война проиграна. – Да как ты смеешь! — Скотт взмахнул саблей, но начальник разведки перехватил его руку, вывернул оружие и бросил его на землю. Окружающие восприняли это как сигнал. На землю полетели ружья, пистолеты, сабли… Генерал беспомощно огляделся и увидел приближающиеся от реки цепи орегонской армии. Сидя в седле каурого жеребца, нетерпеливо перебирающего копытами на краю обрыва, Джейн Казно в многократную подзорную трубу наблюдала картину позорной капитуляции знаменитого генерала. – Да, пожалуй, поздно пить виски, — пробормотала она, проследив, как маршал Тараканов (она узнала сразу бывшего майора) принял шпагу Скотта. — Не видать нам ни Тихого океана с Гавайями, ни даже Аляски. Она развернула жеребца, пришпорила, и густая зелень недалекой рощи скрыла ее от возможной погони. Впрочем, никто за ней и не гнался. Глава 36 Июнь — сентябрь 1856 года Восточная война закончилась в июне. «Подгадала» к 60-летию Николая Павловича. Казалось бы, хороший повод для всенародных торжеств, однако император запретил «лишние траты»: война обошлась России весьма дорого. Несмотря на то что государство, благодаря примеру Русской Америки и ее финансовым вложениям, сделало мощный рывок вперед в промышленном и военном отношении, противники России (а их оказалось немало: практически вся Европа при содействии Соединенных Штатов Америки, чуть прикрытом флером нейтральности), объединившись в испуганной ненависти к азиатам русским, смогли нанести несколько ощутимых поражений в Крыму и едва не захватили базу Черноморского флота. Главнокомандующий русскими войсками светлейший князь Меншиков не сумел скоординировать действия армий на Дунае, в Крыму и Закавказье, флот, руководимый адмиралом Нахимовым, после блистательной победы над турками под Синопом князь отправил на эвакуацию гарнизонов Черноморской линии, что позволило англо-французскому корпусу высадиться в Евпатории и Одессе и перерезать железные дороги, по которым шло снабжение Севастополя и Дунайской армии. Все могло закончиться печально, однако государь вовремя спохватился и назначил нового командующего — генерал-фельдмаршала Ивана Паскевича, прославившегося во многих военных кампаниях — заграничных походах против Наполеона, войнах с Персией и Турцией, наконец, в подавлении Польского восстания и Венгерской революции. Между прочим, Паскевич был старым другом и советником императора; Николай Павлович не послушал его лишь однажды, а именно — при назначении Меншикова, и в результате получил то, что получил. Иван Федорович Паскевич, несмотря на свои 73 года, на следующий день после назначения уже был в Джанкое, где разместился штаб главного командования (скоростной поезд — это все-таки волшебство!), ознакомился с ситуацией и немедленно взял армию в жесткие руки. Адмиралу Нахимову по электротелеграфу отправили «молнию» о возвращении флота в Севастополь, чтобы корабельной артиллерией и бомбометами помочь его защитникам; одновременно торпедные катера должны были перерезать морской путь снабжения десантного корпуса англичан и французов. Дунайская армия князя Горчакова получила указание выбить вражеский десант из Одессы, армия князя Бебутова на Кавказе — занять Карскую область. Князь Барятинский, воевавший с имамом Шамилем, которого поддерживали англичане, предложил противнику, по согласованию с императором, достойный мир — создать на территории Чечни и Дагестана автономный имамат. Не сразу, но последовательно энергичные меры, такие, как, например, высадка русского десанта на Босфоре, привели к желанному результату. Лишенный снабжения англо-французский корпус в конце 1855-го сложил оружие. Армия Горчакова заняла Молдавию и Валахию, а турецкая отступила за Дунай. Бебутов рагромил турок на востоке Османской империи. Шамиль согласился на условия русского императора, правда, добавив свое: в состав имамата должна войти Черкессия, и тогда имамат признает протекторат России на вечные времена. Условие было принято, двадцатипятилетняя война закончилась почетным миром, и Шамиль стал главой новой автономии. Черноморский флот прошел через оккупированный Босфор к Дарданеллам, став там непреодолимой преградой для французов и англичан. При этом Россия официально заявила, что не собирается присоединять Константинополь и расчленять Османскую империю, что единственное ее требование к султану — свобода вероисповедания православных на территории империи. 20 июня 1856 года наследник престола Александр Николаевич от имени государя подписал мирный договор с османами. Союзники Турции, видимо, хорошенько поразмыслив и оценив свои потери, признали войну оконченной. 25 сентября Николаю Павловичу исполнялось шестьдесят лет. Семья собралась, чтобы обсудить предстоящее празднование. Сыновья Александр, Константин, Николай и Михаил дружно предложили всероссийский триумф. С ними согласились все остальные — кузены и кузины, дядья, тетушки и прочая, и прочая, — наперебой излагая свои мечтания по празднику. Однако глава императорской фамилии, внимательно выслушав каждого, похлопал ладонью по столу, призывая внимание, и сказал: – Друзья мои! Отечество наше только что пережило тяжелейшую войну, унесшую жизни многих наших сограждан. Потрачены огромные деньги на армию и флот. Разрушено несколько городов, в том числе Севастополь — восстановление потребует новых колоссальных расходов. Приличествует ли при всем этом хозяину земли Русской, коим по Божьему соизволению являюсь аз грешный, заниматься увеселениями души и плоти — своей и своих родных и близких? Думаю, что нет. А потому отметим день рождения скромно, в семейном кругу, не запрещая, тем не менее, нашим согражданам выразить свои чувства к нам, как им заблагорассудится. – Но, государь, — подал голос наследник-цесаревич Александр, — в этом году, двадцать второго августа, тридцать лет вашей коронации… – А вот это — день, важный для всей Российской империи. Я как царь должен буду отчитаться, что принесло нашему благословенному Отечеству мое правление. Какие ошибки я допустил, что мог бы сделать, но не сделал… – Но ведь были, батюшка, не только ошибки — были и немалые достижения, — осмелился перебить отца младший, Михаил. Николай Павлович усмехнулся: – Были, разумеется, были. О них тоже скажем, но все-таки главное для правителя, особенно для верховного, — признать свои ошибки, чтобы ни я, ни мои наследники не повторяли их… как говорится, не наступали на те же грабли. А ошибок у меня предостаточно, взять хотя бы последнюю — назначение князя Меншикова главнокомандующим. Ведь Россия из-за того чуть было не потерпела поражение! Уму непостижимо! Император удрученно замолчал. Члены семейства горестно опустили глаза долу. Государь не любил инакомыслия. Потом тот же Михаил осторожно спросил: – Так мы будем праздновать… то есть отмечать день коронации? Николай Павлович встряхнулся, как застоявшийся конь, оглядел собравшихся и улыбнулся. И под его улыбкой семейство также встряхнулось и расцвело. – Будем, Миша! Обязательно будем! И пригласим на торжество всех главных героев этих тридцати лет. Разумеется, тех, кто жив. Думаю, Александринский театр всех вместит. – Кстати, моему театру в августе будет сто лет, — капризным тоном заметила императрица Александра Федоровна. – Вот и славно! — подхватил Николай Павлович. — Я тоже люблю театр. Вся жизнь верховного правителя подобна спектаклю. Неслучайно Шекспир хроники самодержавной власти представлял как трагедии. – Ваше царствование, государь, никто не осмелится назвать трагедией, — немного напыщенно сказал наследник. — Россия за эти тридцать лет так шагнула вперед, что ни одна европейская страна за ней не может угнаться. Железные дороги аж до Крайнего Востока, электротелеграф по всей стране, паромобили, пароходы, самолеты, освобождение крестьян… Да всего не перечислить!