Юрий вспомнил рассказ Пи Ту о подпольном борделе в китайском поселке. Она тогда упомянула, что этот бордель регулярно посещает американец. Видимо, хотела показать, что бордель вполне надежный, чистый, раз туда ходит американец. И привлечь тем самым и его туда в расчете получить комиссионные за поставку нового клиента. — Пи Ту, вы говорили, что салон в вашем поселке время от времени посещает американец. Один и тот же, или разные американцы? — спросил Веригин уборщицу, пылесосившую гостиную. Китаянка выключила пылесос и заговорила на ломаном английском: — Приходит американец. Тот же самый. Любить девочек. Мальчики не хотеть. — Откуда вы знаете, что он американец? Видели документы? — Паспорт с собой нет. Только деньги, на девочки и такси. — А, может, это англичанин? Почему именно американец? — Длинный, спина вот так, — она ссутулилась, — жевать резинка. Американец. — Понятно, — протянул Веригин, по достоинству оценив безыскусную логику китаянки. — Возможно, на его одежде лейблы американских фирм? — Одежда обычный. Брюки как у вас. — При этих словах Пи Ту Веригин невольно вздрогнул. — И носить батик.[22] — Почему все же американец? — переспросил Веригин. — Жадный. Платит только цена. А богатый китаец дает больше, — привела железобетонные доводы китаянка. «Жадными бывают не только американцы, — подумал Веригин. — Тем более высокие, сутулые и склонные к адюльтеру». Бешено заработала интуиция. Нужно положиться на нее!.. — Пи Ту, а вы близко видели американца, разглядели его? — Близко не видеть. Я не работаю в заведении. Но лицо помнить, — смотреть за несколько метров через щель. На другой день после разговора с уборщицей Веригин решился на беседу с резидентом, предполагая, что тот с ходу отвергнет его план. — Иван Христофорович, прошу разрешения запросить из Москвы фотографию Мазуна! — Это который Мазун? Перебежчик, твой бывший напарник по Токио? Соскучился по нему? — осклабился в недоброй усмешке резидент. — Тот самый. Но не соскучился, а появились кое-какие мысли. — Мыслей у тебя, Юрий Петрович, хоть отбавляй! Хорошо бы, чтобы дел было бы столько же! Веригин проглотил язвительное замечание Христофора Колумба. Главное — не заводиться!.. Важен результат. — Иван Христофорович, хочу на всякий случай проверить, не объявился ли часом Мазун здесь? — Есть какие-то улики, наводки? — Интуиция подсказывает… — Интуицию к делу не подошьешь! — отрезал резидент. — Зачем нам себя на посмешище выставлять в Центре? — Давайте пошлем шифротелеграмму от моего имени! Возьму ответственность на себя. Резидент выдержал паузу. «Разрешить Веригину подписать запрос? Тогда в Москве могут подумать, что он, Сысоев, уже и не полностью контролирует процесс. А, с другой стороны, если потом всплывет, что этот чертов Мазун вынырнул в Куала-Лумпуре, то всех собак повесят на него, резидента. Уж Веригин не упустит случая сообщить, что подозревал присутствие Мазуна в Малайзии, а Сысоев зарубил его инициативу. В конце концов, если Мазун действительно здесь — а такой шанс один на сто, — и они вышли на его след, то все лавры достанутся в целом резидентуре, и в первую очередь ему — резиденту. Ну, а если Веригин обделается со своим нелепым запросом, то тем лучше. А то больно прыткий! Как бы не подсидел его!.. А ведь до выхода в отставку осталось всего несколько лет. Надо досидеть здесь! И валюта капает, и вообще он тут хозяин положения, даже посол ему не указ. А в Москве засунут перед пенсионом на какую-нибудь завалящую должностёнку…» — Ладно, валяй, посылай шифровку от своего имени! Для меня дело — важнее всего, — молвил Сысоев, сделав строгое, серьезное выражение лица. — Спасибо, Иван Христофорович! — искренне поблагодарил Веригин. Чем бы ни руководствовался резидент, самое главное, он дал ход его инициативе. С ближайшей дипломатической почтой пришел пакет с фотографиями Мазуна. И с его прежнего служебного удостоверения, но увеличенная по размеру фотография, и несколько фото из повседневной жизни в Москве и Токио. Уборщица приходила три раза в неделю убирать небольшой дом Веригиных, и в среду Юрий не сразу поехал с утра в посольство, а дождался Пи Ту. Повременив с полчаса, чтобы не показать свою крайнюю заинтересованность, Веригин выложил перед китаянкой фотографии Мазуна. — Это тот самый американец из борделя? — спросил Веригин, раскладывая фото одно рядом с другим на обеденном столе. Пи Ту по очереди рассмотрела все фотографии. Потом выбрала ту из них, где лицо было крупным планом. Еще раз внимательно вгляделась в изображение на матовой бумаге. — Это американец из борделя, — наконец произнесла уборщица. — Он! Он! Хотя здесь немного другой лицо. — В чем отличие? — быстро спросил Веригин. — Здесь нос — мало-мало вверх, указала Пи Ту на фотографию, а там, — она протянула руку в сторону китайского поселка, — нос прямой. Здесь волосы — назад, там — вбок. Понятно, ему сделали небольшую пластическую операцию, выпрямив курносый нос, сориентировался Веригин. А прическа теперь на пробор. — Но это он. Главное — глаза, — пояснила Пи Ту. — А что с глазами? — Они у него такие… горячие, — подобрала слово китаянка. — Горячие? — переспросил Веригин. — Может, колючие, злые? — Смотрит и прожигает, — вымолвила Пи Ту. — Нет приятности от взгляда. — Когда американец появится в вашем поселке, дайте мне тут же знать! Если будете помогать мне с американцем, Пи Ту, то я не только не сообщу в полицию о вас как о наводчице грабителей, но и заплачу вам деньги. Когда Веригин упомянул полицию, Пи Ту невольно вздрогнула. А когда он произнес слово «деньги», глаза китаянки заблестели жадностью и корыстью. Такие, как она, ради наживы готовы почти на все. Но, может быть, бедняков не стоит обвинять в смертных грехах. Они порой бывают в таких ситуациях, которых не пожелаешь даже злейшему врагу. «Не суди, и не судим будешь!» * * * «Американец» прибыл в китайский поселок поздним вечером. От посольства США он ехал на такси, сменив на всякий случай две машины. А от Джалан Ампанг прошел к поселку пешком. Ближе к центру Куала-Лумпура Джалан Ампанг представляет собой один из основных проспектов города, а в районе китайского поселка — это практически обычная автомобильная магистраль. Не загородное шоссе, но и не центральная городская улица. Здесь располагались виллы богатых куала-лумпурцев, при входе на территории которых выделялись будки с охранниками. Владения особняков изредка перемежались продовольственными магазинчиками и ресторанчиками, владельцами которых являлись этнические китайцы. Но не те бедняки-китайцы, которые обитали в лачугах в китайском поселке, а зажиточные китайцы, имевшие собственные хорошие дома. На виллах жили богатые малайцы, китайцы, индийцы, которые и представляли собой три основных национальности в Федерации Малайзия. Малайзия, бывшая английская колония, является федерацией, поскольку одно время в ее состав входил Сингапур. Но Сингапур затем выделился в самостоятельное государство-город. В Федерации Малайзия вполне официально титульной нацией считаются малайцы. Этот их статус подкрепляется тем, что во властные структуры, на должности государственных и муниципальных чиновников допускаются в основном малайцы. А китайцам и индийцам отдан на откуп бизнес. Это не значит, что малайцы не владеют промышленными и торговыми компаниями. Они контролируют значительную часть экономики страны. Также не факт, что китайцы и индийцы — сплошь успешные бизнесмены. Большая часть представителей этих двух диаспор выполняет самую низкооплачиваемую работу. Но китайцы — ушлые люди. И в Малайзии они приспособились к местным законам и условиям. Одни женились на малайках и брали их фамилии. Другие без матримониальных отягощений меняли китайские имена и фамилии на малайские. И добивались успеха на госслужбе. Некоторые даже становились министрами. Они одевались как малайцы. Вместо обычных рубашек и футболок, заправленных в штаны, надевали батики навыпуск, а на голове носили традиционный головной убор — то ли пилотку, то ли феску. Этот головной убор, характерный для жителей Индонезии и Малайзии, стал известен во всем мире благодаря носившему его знаменитому президенту Индонезии Сукарно. Китайцы стали переселяться из Китайской Народной Республики в страны Юго-Восточной Азии еще во времена Мао Цзе-дуна. Тогда было отдано негласное распоряжение китайцам двигаться на юг. Подобный курс приняли для того, чтобы хоть отчасти сократить население Китая и снизить бремя, лежащее на государстве, — прокормить огромную массу людей — миллиард человек, живущих в Поднебесной. Вторая задача переселения китайцев на юг, поставленная Пекином, — обеспечение государства дополнительными валютными средствами. Хуацяо — так называют китайцев, переселившихся в Юго-Восточную Азию, — должны были закрепиться в экономиках стран региона и затем перечислять часть заработанных денег на историческую родину. Китайский поселок в конце Джалан Ампанг, состоящий из наскоро сколоченных из досок и фанеры лачуг, представлял собой один из крошечных островков китайской общины в Малайзии. Большинство обитателей этих трущоб — бедняки вроде уборщицы Пи Ту. Но были здесь и те, кто сумел сколотить капиталец. Они не жили тут, а «работали», как например, владельцы подпольного борделя. Клиентами борделя являлись в основном китайцы и индийцы. Малайцы захаживали сюда значительно реже. Вообще, малайцы — добрые и честные люди, они не привыкли обманывать ни государство, ни собственную семью. К тому же малайцы — мусульмане. Согласно исламу, они не должны «ходить на сторону». Среди посетителей борделя особым расположением и почестями со стороны хозяев этого процветающего подпольного заведения пользовался «американец». Во-первых, белый человек, что придавало заведению особый статус. Во-вторых, он всегда делал дорогой заказ, что сулило немалые деньги. Пожалуй, это было главным — он приносил хороший доход. Вот и на этот раз «американец» попросил себе двух молодых женщин и процедуру «Огненный дракон» с участием старухи-китаянки. Эта старая проститутка до сих пор знала толк в своем ремесле и разбиралась, как лучше ублажить клиента самым необычным способом. Снаружи бордель представлял собой такую же неказистую постройку, как и соседние лачуги, только размером побольше. А внутри все было по-другому. Если в окрестных лачугах внутри вся обстановка состояла из грубо сколоченного низкого столика и циновок, на которых и сидели, и спали, то в борделе все было пропитано показной роскошью. Стены обиты деревянными панелями, на полу — ковер. И самое главное — большое квадратное ложе, покрытое переливающимся шелком. Именно квадратное, а не прямоугольное, чтобы со всех сторон был легче доступ к главному действующему лицу — клиенту. Помещение утопало в полумраке от красных фонарей, на низком столике в углу из пиалы дымился фимиам. Там же лежали некоторые приспособления, накрытые кружевной салфеткой. Помимо ложа и столика в комнате имелся еще один предмет мебели — низкое, широкое кресло. В него и уселся «американец». Из-за шторы, скрывавшей вход в «служебное помещение», выпорхнули две молоденькие китаянки, одетые в национальную одежду — штаны и куртку из такой же ткани, застегнутую на большие пуговицы по горло. Они молча поклонились клиенту, сложив ладони вместе и выставив их вперед, и приступили к делу. Одна из них медленно стянула с себя штаны, оголив ноги. Другая сняла с себя куртку, обнажив верхнюю часть туловища. Потом они разом освободились от остатков незатейливой одежды. Обе китаянки оказались тоненькими и стройными. Их тела в отблеске красного света переливались рубиновыми изваяниями. Молодые женщины начали ласкать друг друга. Они поглаживали одна другую по лицу, по спине, нежно прикасаясь губами к плечам и рукам. Но не более того — никаких пылких поцелуев и телесный прижиманий. Все самое сочное, сладострастное оставлялось долгожданному клиенту, дорогому патрону, хозяину на эту ночь. Ему предназначались их тела. Что касается душ, то тут все было загадочно, неопределенно. Ведь, как известно, душа другого человека — потемки. К тому же их души мало интересовали клиента. Его привлекали плотские утехи. Он, по сути, был примитивным существом, для которого на первом месте были материальные, бытовые условия, а такие понятия, как честь, долг, порядочность, верность, в конце концов — брезгливость, оставались пустыми словами. Хотя он пытался не выпячивать это, притворяясь нормальным, образованным человеком. Однако душа и тело — это не одно и то же. Нередко эти субстанции не совпадают и даже не пересекаются. И от чего это зависит — непонятно. Девицы подошли к «американцу» и медленно в четыре руки раздели его. Потом вежливыми жестами пригласили на ложе и уложили на спину. После этого приступили к основной работе. Раздвинулась штора, наружу вышла старушка-китаянка в длинном национальном платье-халате черного цвета. В руках у нее — небольшой деревянный чемоданчик. Поставив чемоданчик, старушка подошла к столику, сдернула салфетку и налила из небольшой бутылки в стопки маотай. Поднесла под нос «американцу» и девицам. Не забыла и себя. Они вчетвером осушили в буквальном смысле «огненную воду». Потом старуха взмахнула рукой, и молодые китаянки мягко поставили клиента на колени на ложе. Старуха застыла позади этой скульптурной композиции. Но последнее слово было за ней. Ее лицо стало твердым и злым. Она отдала короткую команду, и все трое приступили к своим порочным обязанностям. В самый разгар вакханалии старуха вытащила из чемоданчика «бенгальский огонь». Она вставила рукоятку «бенгальского огня» толщиной в палец в анальное отверстие «американца». Он взвыл неистовым визгом — то ли от человеческой боли, то ли от звериного наслаждения. Старая китаянка подожгла «бенгальский огонь», который засверкал голубовато-белыми искрами, прорезавшими красноватый полумрак борделя. Старуха принялась прыгать вокруг клиента, громко завывая. Молодые китаянки, продолжая исправно исполнять служебные обязанности, неистово хлопали ладонями по телу «американца».