– Согласен. И Эндрю Спиди вырвал пачку банкнот из рук Филеаса Фогга, пересчитал их и засунул в карман. Во время этой сцены Паспарту весь побелел. С Фиксом едва не сделался удар. Около двадцати тысяч фунтов уже истрачено, а этот Фогг ещё отдаёт владельцу судна и корпус и машину, то есть почти всё, что есть ценного в судне! Правда, украденная в банке сумма составляла пятьдесят пять тысяч фунтов!… – Не удивляйтесь, – сказал мистер Фогг Эндрю Спиди, когда тот спрятал деньги. – Я потеряю двадцать тысяч фунтов стерлингов, если не прибуду в Лондон двадцать первого декабря в восемь часов сорок пять минут вечера. А так как в Нью-Йорке я опоздал на пакетбот, а вы отказались меня везти в Ливерпуль… – И очень хорошо сделал, пятьдесят тысяч чертей! – воскликнул Эндрю Спиди. – Потому что я заработал по крайней мере сорок тысяч долларов! – Потом он прибавил более спокойным тоном: – Знаете что, капитан… – Фогг. – Так вот, капитан Фогг, в вас есть что-то от янки! После этих слов, которые он считал комплиментом, Эндрю Спиди хотел было удалиться, но Филеас Фогг остановил его: – Значит, теперь корабль принадлежит мне? – Конечно, – от киля до клотиков, но, разумеется, только «дерево»! – Хорошо. Прикажите разобрать все внутренние переборки и топите ими. Можно себе представить, сколько понадобилось сухого дерева, чтобы поддерживать достаточное давление пара. В этот день ют, рубка, каюты, нижняя палуба – всё ушло в топки. На другой день, 19 декабря, сожгли рангоут и его запасные части. Снесли мачты и разрубили их топорами. Экипаж-работал с неимоверным рвением. Паспарту рубил, резал, пилил – словом, трудился за десятерых. Словно дух разрушения пронёсся над кораблём. На следующее утро, 20 декабря, фальшборт и все надводные части судна, а также большая часть палубы были сожжены. «Генриетту» так обкорнали, что та походила на плавучий понтон. В этот день показался ирландский берег и стал виден маяк Фастенет. Однако в десять часов вечера судно было ещё лишь на траверсе Квинстауна. Чтобы достичь Лондона, у Филеаса Фогга оставалось в распоряжении только двадцать четыре часа. Между тем за это время «Генриетта» могла дойти лишь до Ливерпуля, даже идя на всех парах. А у отважного джентльмена уже нечем было поддерживать пары! – Мне вас вправду жаль, сударь, – сказал капитан Спиди, заинтересовавшийся, наконец, планами мистера Фогга. – Всё против вас! Мы ещё только у Квинстауна. – А! – заметил мистер Фогг. – Так это видны его огни? – Да. – Можем мы войти в гавань? – Не раньше, чем через три часа: только во время прилива. – Что ж, подождём, – спокойно ответил мистер Фогг. По его лицу нельзя было заметить, что он намерен предпринять ещё последнее усилие в борьбе с враждебной судьбой! Квинстаун – небольшой порт на ирландском побережье, в котором трансатлантические пароходы сгружают почту из Соединённых Штатов, откуда она курьерскими поездами доставляется в Дублин, а затем на быстроходных судах перевозится в Ливерпуль, опережая таким образом на двенадцать часов самые быстроходные пакетботы океанских компаний. Эти-то двенадцать часов, которые выгадывает таким способом американская почта, хотел выгадать и Филеас Фогг. Вместо того чтобы прибыть на «Генриетте» в Ливерпуль на следующий день вечером, он намеревался попасть туда в полдень и, следовательно, приехать в Лондон до восьми часов сорока пяти минут вечера. Около часу ночи, во время прилива, «Генриетта» вошла в порт Квинстаун, и Филеас Фогг обменялся крепким рукопожатием с капитаном Спиди, который остался на своём ободранном судне, всё же стоившем по крайней мере половину той суммы, которую он за него уже получил. Пассажиры высадились на берег. В эту минуту Фикс испытывал сильнейшее желание арестовать мистера Фогга. Однако он этого не сделал! Почему? Какая борьба происходила в нём? Переменилось ли его мнение о мистере Фогге? Понял ли он, наконец, что ошибся? Так или иначе, но Фикс не расстался с нашим джентльменом. Вместе с ним, миссис Аудой и Паспарту, который ещё не успел отдышаться, он в половине второго ночи сел в Квинстауне в поезд, прибыл на рассвете в Дублин и тотчас пересел вместе со всеми на один из почтовых пароходов, настоящий стальной таран, который был снабжён настолько сильной машиной, что мог пренебрегать волнами и прорезывал их насквозь. Без двадцати минут двенадцать 21 декабря Филеас Фогг был на Ливерпульской набережной. Он находился всего в шести часах от Лондона. В эту минуту к нему подошёл Фикс, положил ему руку на плечо и предъявил свои полномочия. – Вы – господин Филеас Фогг? – Да, сударь. – Именем королевы вы арестованы. ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ, в которой Паспарту получает возможность очень зло пошутить Филеас Фогг находился в тюрьме. Его заперли в полицейский пост при ливерпульской таможне, где он должен был провести ночь в ожидании перевода в Лондон. В момент ареста Паспарту хотел броситься на сыщика, но его удержали полисмены. Миссис Ауда, подавленная грубостью всего случившегося и ни о чём не знавшая, ничего не могла понять. Паспарту объяснил ей, в чём дело. Мистер Фогг, этот честный и храбрый джентльмен, которому она была обязана жизнью, арестован как вор! Молодая женщина протестовала против подобного предположения, она возмущалась, плакала, видя, что ничего не может сделать, ничего предпринять для спасения своего спасителя. Что касается Фикса, то он арестовал нашего джентльмена, ибо этого требовал его долг – всё равно, виновен ли тот, или нет. Правосудие разберётся. Ужасная мысль пришла тогда в голову Паспарту: мысль, что он один виновен в случившемся! В самом деле, зачем он скрыл от мистера Фогга всю эту историю? Почему, узнав, кто такой Фикс и какую цель он преследует, не предупредил о том своего господина? Зная об этом заранее, Филеас Фогг сумел бы представить Фиксу доказательства своей невиновности; он уж, конечно, разъяснил бы ему заблуждение и во всяком случае не возил бы с собою и за свой счёт этого проклятого сыщика, первой заботой которого было арестовать мистера Фогга, едва они оба ступили на землю Соединённого королевства. Размышляя о своей беспечности и неосмотрительности, бедный малый испытывал невыносимые угрызения совести. Он плакал, на него было жалко смотреть. Он готов был разбить себе голову! Несмотря на холод, миссис Ауда и Паспарту остались у подъезда таможни. Ни он, ни она не хотели покидать этого места. Они хотели ещё раз увидеть мистера Фогга. Что касается нашего джентльмена, он был окончательно и бесповоротно разорён, и это случилось в тот миг, когда он уже почти достиг цели! Этот арест погубил его. Приехав без двадцати минут двенадцать 21 декабря в Ливерпуль, он ещё имел в своём распоряжении девять часов пять минут, ибо должен был явиться в Реформ-клуб в три четверти девятого, – а ведь до Лондона всего шесть часов езды! Всякий, кто сумел бы проникнуть в таможню в эту минуту, увидел бы мистера Фогга, который сидел на деревянной скамье, неподвижный, спокойный, невозмутимый. Нельзя было сказать, что он примирился с судьбой, но даже этот последний её удар не мог его взволновать, по крайней мере наружно. Может быть, в нём кипело скрытое бешенство – тем более ужасное, что, долго сдерживаемое, оно способно прорваться в последнюю минуту? Неизвестно. Но Филеас Фогг был, как всегда, спокоен и ждал… Чего? Сохранял ли он ещё какую-нибудь надежду? Верил ли он ещё в успех, когда за ним закрылись двери тюрьмы? Как бы то ни было, мистер Фогг бережно положил часы на стол и следил за движением стрелок. У него не вырвалось ни единого слова, но взгляд его был как-то особенно напряжён. Во всяком случае, положение было ужасно, и для того, кто не мог читать мысли Филеаса Фогга, оно сводилось к следующему: Если Филеас Фогг честный человек – он разорён. Если он вор – он пойман. Думал ли он о спасении? Искал ли выхода из своей тюрьмы? Собирался ли бежать? Возможно, что да. Во всяком случае, он зачем-то вдруг поднялся с места и обошёл комнату. Но дверь была крепко заперта, окно забрано железной решёткой. Он снова сел, вынул из бумажника свой маршрут и на той строке, где стояло: «21 декабря, суббота, Ливерпуль», прибавил: «80-й день, 11 часов 40 минут утра». После этого он продолжал ждать. Часы на здании таможни пробили час. Мистер Фогг отметил, что его часы спешили на две минуты. Два часа! Если бы он в эту минуту сел в курьерский поезд, то мог бы ещё прибыть вовремя в Реформ-клуб. Лоб его слегка нахмурился… В два часа тридцать три минуты снаружи послышался какой-то шум, раздался скрип двери, прозвучали голоса Паспарту и Фикса. В глазах мистера Фогга блеснул огонёк. Дверь полицейского поста открылась, и он увидел бросившихся к нему миссис Луду, Паспарту, Фикса. Фикс задыхался, волосы его были растрёпаны… Он едва мог говорить! – Сударь, – бормотал он, – сударь… простите… злосчастное сходство… Вор уже три дня как арестован… вы… свободны!… Филеас Фогг был свободен. Он подошёл к сыщику. Пристально взглянув ему в лицо, он сделал первое и, вероятно, последнее быстрое движение в своей жизни: отвёл обе руки назад и затем с точностью автомата ударил кулаками злосчастного сыщика. – Хороший удар, чёрт возьми! – воскликнул Паспарту и как истый француз позволил себе зло пошутить: – Вот прекрасный урок английского бокса! Сбитый с ног, Фикс не произнёс ни слова. Он получил лишь то, что заслужил. Мистер Фогг, миссис Ауда и Паспарту немедленно покинули таможню. Они вскочили в карету и через несколько минут были уже на вокзале. Филеас Фогг немедленно осведомился об экспрессе на Лондон… Было сорок минут третьего… Экспресс на Лондон отошёл тридцать пять минут назад. Тогда Филеас Фогг заказал специальный поезд. На станции было несколько паровозов большой мощности, стоявших под парами, но по условиям железнодорожного движения экстренный поезд не мог отойти раньше трех часов дня. Ровно в три часа Филеас Фогг, сказав несколько слов машинисту относительно премии, помчался, в обществе молодой женщины и своего верного слуги, по направлению к Лондону. Надо было пройти за пять с половиной часов расстояние между Ливерпулем и Лондоном; это было бы вполне осуществимо, если бы путь оказался свободен на всём протяжении. Но по дороге происходили вынужденные задержки, и когда наш джентльмен прибыл на лондонский вокзал, все часы Лондона показывали девять часов без десяти минут. Филеас Фогг совершил путешествие вокруг света, но прибыл в Лондон на пять минут позже назначенного срока!… Он проиграл.