– А кроме того, я сам займусь им, хоть он и полковник! – добавил Паспарту. – Мистер Фикс, – возразила миссис Ауда, – мистер Фогг не позволит никому мстить за себя. По его собственным словам, он способен вернуться в Америку, чтобы отыскать оскорбителя. Если только он увидит полковника Проктора, мы не сможем предотвратить печальных последствий этой встречи. Остаётся следить за тем, чтобы они не столкнулись. – Вы правы, сударыня, эта встреча может всё погубить, – согласился Фикс. – Победитель или побеждённый, мистер Фогг опоздает, и… – И это будет на руку джентльменам из Реформ-клуба, – подхватил Паспарту. – Через четыре дня мы будем в Нью-Йорке! Если только эти четыре дня мистер Фогг не будет выходить из вагона, можно надеяться, что случай не сведёт, его с этим проклятым американцем, разрази его бог. Так что мы сумеем помешать… На этом беседа прекратилась. Мистер Фогг проснулся и стал смотреть в окно, запорошённое снегом. Немного погодя Паспарту так тихо, что ни его господин, ни миссис Ауда не слышали, спросил сыщика: – Вы вправду собираетесь за него драться? – Я сделаю всё, чтобы доставить его живым в Европу! – тоном, выражающим твёрдую решимость, кратко ответил Фикс. Паспарту почувствовал, как по телу у него пробежали мурашки, но его уверенность в честности его господина не поколебалась. Однако каким образом можно было удержать мистера Фогга в купе и предотвратить его встречу с полковником Проктором? Конечно, это было не так уж трудно – наш джентльмен по природе был малоподвижен и нелюбопытен. К тому же сыщик нашёл хорошее средство: через несколько минут он обратился к Филеасу Фоггу и сказал: – В поезде ужасно долго тянется время, сударь! – Да, – ответил джентльмен, – но всё же оно движется. – На пакетботах вы, кажется, обычно играли в вист? – продолжал Фикс. – Да, – ответил Филеас Фогг, – но здесь это трудно осуществить. У меня нет ни карт, ни партнёров. – О! Карты мы найдём без труда. В американских поездах продаётся всё что угодно. Что касается партнёров, то если миссис Ауда… – Конечно! – живо отозвалась молодая женщина. – Я играю в вист. Ведь это входит в программу английского воспитания. – А я смею считать себя неплохим игроком, – заметил Фикс. – Итак, втроём и с «болваном»… – Охотно, сударь, – ответил Филеас Фогг, обрадованный тем, что может заняться даже в поезде своей любимой игрой. Паспарту поспешил к стюарду и вскоре вернулся с двумя полными колодами карт, фишками, жетонами и обитой сукном доской. Всё было на месте. Началась игра. Миссис Ауда играла в вист вполне сносно и даже заслужила похвалу от строгого Филеаса Фогга. Что касается сыщика, то он был прямо-таки первоклассным игроком и оказался достойным соперником нашего джентльмена. «Ну, теперь-то мы его удержим, – решил Паспарту. – Он не сдвинется с места!» В одиннадцать часов утра поезд достиг водораздела между двумя океанами. То был Бриджерский перевал, находившийся на высоте семи тысяч пятисот двадцати четырех английских футов над уровнем моря, – одна из наиболее высоких точек железнодорожного пути, проходящего через Скалистые горы. Приблизительно в двухстах милях от перевала путешественников ждали, наконец, простирающиеся до самого Атлантического океана широкие равнины, которые природа, словно специально, создала для железнодорожного пути. По склонам гор, обращённым в сторону Атлантического океана, текли многочисленные реки, притоки или притоки притоков Норт-Платт-ривер. Весь горизонт на север и восток был закрыт огромным полукругом северной части Скалистых гор, увенчанных пиком Ларами. Между этими горами и железнодорожным путём расстилались обширные, хорошо орошаемые долины. С правой стороны полотна высились первые отроги горного массива, который, загибаясь к югу, доходил до истоков реки Арканзас, одного из важнейших притоков Миссури. В половине первого пассажиры мельком увидели форт Халлек, господствующий над этой местностью. Ещё несколько часов, и Скалистые горы останутся позади. Можно было надеяться, что движение поезда через этот труднопроходимый перевал закончится без всяких происшествий. Снег прекратился. Стало холоднее и суше. Большие птицы, испуганные локомотивом, разлетались в стороны. Ни одного дикого зверя – волка или медведя – не показывалось на равнине. То была необозримая голая пустыня. После довольно изысканного завтрака, поданного в вагон, мистер Фогг и его партнёры вновь принялись за свой нескончаемый вист. Вдруг послышались отчаянные свистки. Поезд остановился. Паспарту высунулся в окно, но не увидел ничего, что объяснило бы эту остановку. Никакой станции поблизости не было. Миссис Ауда и Фикс начали беспокоиться, как бы мистер Фогг не вздумал сойти с поезда. Но наш джентльмен удовольствовался тем, что сказал Паспарту: – Посмотрите-ка, что там такое. Паспарту выскочил из вагона. Человек сорок пассажиров уже вышли из поезда на полотно, среди них был и полковник Стэмп В.Проктор. Поезд стоял перед красным сигналом семафора, закрывавшим путь. Машинист и кондуктор, также спустившиеся на полотно, о чём-то живо спорили с путевым обходчиком, которого начальник соседней станции Медисин-Боу выслал навстречу поезду. Пассажиры подошли к разговаривающим и приняли участие в споре. Среди них находился и упомянутый выше полковник Проктор, говоривший, как всегда, громким голосом и сопровождавший свою речь повелительными жестами. Приблизившись, Паспарту услышал, как сторож говорил: – Нет никакой возможности проехать! Мост через Медисин-Боу расшатан и не выдержит тяжести поезда. Висячий мост, о котором шла речь, был перекинут через поток, находившийся на расстоянии одной мили от того места, где остановился поезд. По словам путевого обходчика, мост грозил рухнуть, ибо некоторые из тросов, на которых он висел, порвались. Обходчик не преувеличивал, утверждая, что мост не выдержит тяжести поезда. Надо сказать, что если уж беззаботные американцы становятся осторожными, то лишь безумец не следует их примеру. Не смея сообщить мистеру Фоггу о случившемся, Паспарту слушал, стиснув зубы, окаменев, как статуя. – Вот ещё! – кричал полковник Проктор. – Что ж, мы, надеюсь, не вздумаем здесь оставаться и пускать корни в снегу! – Полковник, – обратился к нему кондуктор, – на станцию Омаха послана телеграмма с просьбой выслать встречный поезд, но он едва ли придёт в Медисин-Боу раньше чем через шесть часов. – Шесть часов! – воскликнул Паспарту. – Да, – подтвердил кондуктор, – и за это время мы едва успеем пешком дойти до станции. – Пешком! – закричали хором все пассажиры. – А далеко идти до этой станции? – спросил один из них кондуктора. – Она расположена в двенадцати милях, по ту сторону реки. – Двенадцать миль по снегу! – громко возмутился полковник Проктор. Полковник разразился градом проклятий, ругая на чём свет стоит железнодорожную компанию и кондуктора. Взбешённый Паспарту готов был ему вторить. Теперь перед ним встало препятствие, которого не преодолеть всем банковым билетам его господина. Впрочем, недовольны были все: не считая опоздания, им предстояло проделать пешком такой долгий путь по равнине, занесённой снегом. Около поезда поднялся шум, послышались громкие восклицания и крики, которые, естественно, могли бы привлечь внимание Филеаса Фогга, если бы этот джентльмен не был так поглощён игрой. Во всяком случае, следовало сообщить ему о происшедшем, и Паспарту, опустив голову, направился было к вагону, как вдруг машинист поезда, истый янки, по фамилии Форстер, заметил: – Господа, мне, кажется, есть возможность проехать! – По мосту? – спросил один из пассажиров. – Да, по мосту. – На нашем поезде? – осведомился полковник. – На нашем поезде. Паспарту остановился и весь обратился в слух. – Но ведь мост угрожает рухнуть! – заметил кондуктор. – Это ничего не значит, – ответил Форстер. – Я думаю, что, если пустить поезд на предельной скорости, есть некоторые шансы проскочить. – Чёрт возьми! – вырвалось у Паспарту. Но некоторым пассажирам это предложение понравилось. Особенно оно понравилось полковнику Проктору. Этот отчаянный человек находил план машиниста вполне осуществимым. Он даже напомнил, что некоторые инженеры предлагали вообще обходиться без мостов, пуская поезда через реки на предельной скорости и т.д. В конце концов все заинтересованные в быстрой переправе пассажиры приняли сторону машиниста. – Пятьдесят шансов за то, что мы переедем благополучно!… – воскликнул один из пассажиров. – Шестьдесят! – перебил его другой. – Восемьдесят!… Девяносто из ста!… Паспарту оторопел: хотя он и сам был готов на всё, лишь бы переправиться через Медисин-Крик, но подобная попытка казалась ему чересчур уж «американской». «А ведь всё можно сделать гораздо проще, а о они об этом и не думают!» – решил он и обратился к одному из пассажиров: – Сударь, способ, предложенный машинистом, кажется мне рискованным, но… – Восемьдесят шансов! – ответил пассажир и отвернулся. – Я это знаю, – продолжал Паспарту, обращаясь к другому джентльмену, – но стоит лишь подумать… – Незачем думать! – ответил американец, пожимая плечами. – Ведь машинист гарантирует возможность переезда! – Конечно, но было бы благоразумней… – не унимался Паспарту. – Что?! Благоразумней! – завопил полковник Проктор, которого это случайно услышанное им слово вывело из себя. – Вам же говорят: на предельной скорости! Понимаете? На предельной скорости! – Я знаю… Я понимаю… – повторял Паспарту, которому не давали закончить мысль. – Но было бы естественней, если уж вам так не нравится слово «разумнее»… – Что? Как? Чего он лезет со своим «естественнее»?! – закричали со всех сторон. Бедный малый не знал, кому отвечать. – Вы что, боитесь? – спросил полковник Проктор. – Я боюсь?! – закричал Паспарту. – Ну ладно! Я покажу вам всем, что француз не трусливее американца!