— И что им было нужно? — Интересовались, куда ты подевалась. — Пусть и дальше интересуются. — Правильно. Хантеру будет зажирно. Он не заслуживает такой красотки. Я не удостаиваю его комплимента ответом и лишь делаю еще пару глотков. Я привыкла, что меня считают «красоткой». Я действительно не серая мышь. Природа меня сполна одарила прекрасной фигурой и смазливым личиком. Только такая внешность притягивает всяких моральных уродов, жаждущих заглянуть под юбку. Я часто натыкалась на придурков, на которых и вымещала весь свой гнев. Благодаря танцам, мышцы у меня в тонусе, руки, ноги сильные. Этого хватало, чтобы влезать в драки или зачинать их. На самом деле достаточно врезать пару раз и меня отпускает, поэтому до смертельного состояния я никого не доводила, но в полиции бывала частенько. Там не соскучишься. Доставляло особое удовольствие общаться с копами, с пеной у рта угрожающими заключением. Но их слова — лишь вода, которая только и может, что плескаться в стакане. Благодаря прекраснейшей работе адвокатов, меня отпускали почти сразу же. Проходит час, два. В крови уже блуждает достаточно джина. Народу становится больше, воздуха меньше. Отовсюду разит дешевым парфюмом и примитивными разговорами. Мне становится скучно. Поэтому, попрощавшись с Джексоном, я покидаю Блэк Кэт. *** Такси привозит меня на Мэдисон-авеню. Прямиком в жерло вулкана, а если быть точнее, то в танцевальную студию имени Мередит Коуэн. Какого черта я тут забыла? Спросите что-нибудь попроще. Видимо, мне требуется еще больше, чем есть, издевательств над собой. Просторное здание с шикарнейшим фасадом, от каждого кирпичика веет благородством. Я здесь занималась. Это место было мне вторым домом. Каждая ступенька родная. За студию взялся друг нашей семьи, небезызвестный хореограф Брайан Хатчерсон. Он многое сделал, чтобы она не провалилась к чертям собачьим после смерти ее прежней владелицы. Может и хорошо, что ее не закрыли. На улицу полетело бы много действительно талантливых людей. Свет горит лишь в двух оконцах на втором этаже. Там раньше был кабинет матери. Я вспоминаю ее, сидящую за столом и увлеченно что-то пишущую в блокноте. В глазах начинает неприятно щипать, будто в них кинули щепотку перца. Захожу внутрь неизвестно зачем. Что меня сюда потянуло? Я не была здесь ровно год и обходила это место стороной всякий раз, когда была неподалеку. Прямо в фойе у лестницы воссоздали постамент мамы в красивой балетной пачке и с розами. Рядом стоит много зажженных свечек, оплакивающие горячим воском годовщину ее смерти. Бесконечное количество всяких милых записочек а-ля: «Мы вас помним», «Вы в нашем сердце навечно» и в том же духе так и напрашиваются на то, чтобы их сожгли прямо в этом пламени скорби. Она все равно этого не увидит, эти почести — лишь бесполезная условность. Открываю первую попавшуюся дверь в зал. Я так отвыкла от этой обстановки! От станков с дубовыми поручнями вдоль панорамного окна, открывающего шикарный вид на улицу и бутик Джорджа Армани. От зеркал во всю стену, величественных рельефных потолков и огромных люстр, источающих яркий свет. Все такое родное, но в то же время далекое. Каждый дюйм этого помещения ассоциируется с его мертвой хозяйкой. — Дакота, что ты здесь делаешь? Тебя отец повсюду ищет! — Мужчина в деловом костюме разбавляет одиночество, появляясь передо мной. — И тебе привет, дядя Брайан. Давно я его не встречала. Он постарел… Мельком скольжу взглядом по поседевшим волосам, отчетливым морщинкам у губ. Куда делся тот самый человек, которого мама в шутку называла молодым перцем? — Я, кажется, тебя сто лет не видел. Ты так изменилась! — Для целого века я довольно неплохо сохранилась, да? Папаша рассказал, каким монстром я стала? — Дакота Мерси Коуэн, не говори так о себе! — А что тут такого?! Монстры живут в каждом из нас. Некоторые их годами удерживают в голоде, некоторые прикармливают, а некоторые устраивают для них знатные пирушки. Как думаешь, к какому типу отношусь я? Дядя ничего не отвечает, а просто подходит и зачем-то меня обнимает. Я же все равно ничего не почувствую. Его руки крепкие, как и ведется у танцоров, но я ни черта не ощущаю, ни тепла, ни приятных мурашек по коже. — Твой монстр кофе не хочет? — похлопывая меня по плечу, сочувственно предлагает он. — Нет, не хочу мешать его с джином. — Я оглядываю зал. — Как успехи в студии? Процветает? — Хм, да не сказал бы. После смерти Мередит дух этого место истощился. — Да, мамаша и здесь знатно подгадила… — … что ты такое говоришь, милая? Хатчерсон шокировано таращится. Ну да, он же не привык к моим перлам. Да это и хорошо, хоть кому-то не пришлось видеть всего кошмара. — Да так, не бери в голову, Брайан. Приятно было тебя увидеть. На самом деле мне пофиг. Ну, вы поняли. — Уже уходишь? — разочарованно спрашивает он. — Нет, это вы уходите. — В смысле? — Следует нервный смешок. — Я хочу побыть здесь одна, если позволите. — Хорошо, Дакота, но ты обещаешь не пропадать? Боже правый, к чему эти слащавые манеры? Кому они нужны? Лишняя обязаловка. Я нафиг ему не сдалась, как и он мне. Единственное связующее нас звено покоится под семью футами земли. — Отцу не спешите звонить, — поворачиваясь к нему спиной и встречаясь со своим напряженным отражением, лишь отвечаю я. Брайан уходит. У меня остается максимум двадцать минут спокойствия, потому что потом сюда вломятся охранники, обчесывающие до этого весь город в поисках меня. *** Четыре года назад — Дакота, повтори последнюю связку. Она какая-то грязная! — Мам, я уже ног не чувствую… — чуть ли не вою я от усталости, сидя на полу. — Приемной комиссии в Джулиарде ты тоже так скажешь? Девочка, соберись! Я готовлюсь к поступлению. Одного таланта для этой школы мало, там важен результат многолетних усердий. Программа репетиций жесточайшая. Мать меня не щадит. Оно и понятное дело: дочь известного хореографа не должна ударить в грязь лицом. Именно она стала моим первым наставником, она научила меня двигаться, она заложила базу. Ко мне всегда было больше требований, больше замечаний. Но через боль и слезы я добивалась высот, поэтому не злюсь на нее. Я знаю, что каждое ее слово небезосновательно. Я поднимаюсь. Сто раз про себя повторяя, что танец — не набор движений, а смесь эмоций. Важно не только правильно двигаться, важно вложить в это действие себя. Джаз-модерн — танец баланса между полетом и гравитацией. Это момент возвышения и падения навзничь. Здесь важна каждая деталь. Четыре восьмерки (2). Вступление. Спина прямая, руки во второй позиции. Резкий выпад в сторону с зависанием одной ноги в воздухе. Вперед… Я должна отточить каждое движение. *** Помню каждый кусок хореографии того номера. Я выстроила в нем определенную политику движений и чувств. Все было идеально. Меня приняли, похвалив отличную технику. Помню счастливые и гордые глаза мамы, когда она узнала, что я поступила в самую лучшую школу искусств. Тогда весь мир заиграл яркими красками, засиял светлыми лучами, закипел жизнью. Я была счастлива. Я обожала танцевать и только в этом деле видела свое будущее. В ушах зашумела кровь. Перед глазами встала мутная пелена. По холодной щеке скатилась скупая слеза боли. В зале эхом пронесся родной голос матери, вылезший из глубин памяти. Дрожащие руки сжались в кулаки. Ногти вонзились в кожу, прокалывая внутреннюю сторону ладони. Она была моим воздухом, но потом исчезла, а я получила кислородную недостаточность. Не смей реветь. Это все равно не поможет. Легче не станет. Вместо того, чтобы поддаться слабости, неожиданно для самой себя, я начинаю двигаться, повторяя движения того самого танца. Как сахар в кипятке, все вокруг растворяется, перестает быть видимым. Прыжок. Нога вытянутая. Прогиб. Ее лицо. Ох, моя спина! Кажется, там что-то хрустнуло. Только идиот станет танцевать, не размявшись перед началом. Мой длительный перерыв сказался на форме. Я закостенела. Впрочем, это касается не только растяжки… Услышав шорохи за дверью и тяжелый голос Стива, я оборачиваюсь. За мной приехали. Точно в срок. Слишком ожидаемо.