Мой родной Нью-Йорк, как же я скучаю и хочу вернуться! Там осталось все, там осталась Она… — Ну что, Его Величество выспалось? Изволите чего-нибудь или обойдетесь? Высокий брюнет в кожаной куртке и порванных джинсах оценивающе уставляется на меня. Его то ли голубые, то ли зеленые глаза с некой хищностью таращатся на мои неприкрытые ноги. Меня ни капли это не смущает. Чувство стыдливости продалось нехорошей стороне еще давно, как и многое другое… Уголки его рта немного приподнимаются, и вместе со скудной улыбкой на правой щеке вырисовывается глубокая ямочка. — Ты кто такой? — забывая о всяком такте, грубо спрашиваю я. — М-да, это самый главный вопрос… Он нетерпеливо закатывает глаза и садится на диван, закидывая ногу на ногу. — Отвечай. И вообще, что я здесь делаю?! — Стоишь и смотришь в окно, как я успел заметить. — Слушай, будешь острить с какой-нибудь наивной дурой, а со мной, будь добр, отвечай по делу. — Быть добрым? К тебе? — Раскат неуместного смеха. — С чего вдруг? К бешеной, которая ходит по проезжей части в час ночи, а потом накидывается на незнакомого человека, желающего помочь? Заслуживаешь ли ты? Не думаю. Он не так прост. Обычно всякий пугался моего напора и отступал, а этот, похоже, даже не собирается. Сказать честно, я не привыкла к подобному. На его лице открыто заиграла насмешка. — Окей, я, наверное, должна извиниться? — строя невинные глазки, с напускным пафосом выдаю я. — Не дождешься. Какого черта я нахожусь неизвестно где, неизвестно в чем? Какое право ты имел меня переодевать? — Твое порванное недоплатье было все в грязи и крови. Я не собирался пускать тебя на свой диван в этом. Он тычет в угол, где валяется уже половая тряпка, а не дизайнерский наряд за пару тысяч. — И почему ты просто не отвез меня в больницу? — Чтобы там вызвали копов? Проблем из-за какой-то неуравновешенной оборванки еще не хватало. Ты просто отрубилась. Скажи спасибо, что не оставил там, где все и произошло. — Оборванки? Ха-ха-ха! Так меня еще никто не называл. Будешь моим первым… Что ж, если честно, мне плевать, кто ты. Дай мне телефон, я вызову машину и наконец покину этот клоповник. — Ты со всеми ведешь себя как надменная тварь? — Брюнет встает, цепким взглядом выдавая раздражение. — Со всеми. — Поучись хоть базовым правилам хорошего тона! — Поучись не лезть со своими наставлениями к незнакомому человеку. — А я никуда и не лезу, это ты находишься в моем доме. — Это ты принес меня сюда. — Уже давно пожалел об этом. — Впредь будешь более рассудительным. Он внимательно смотрит в мои глаза, стараясь что-то понять, найти хоть каплю благодарности. Бесполезная попытка. По его лицу скользит недовольство, но он все-таки протягивает телефон, а после, хлопая дверью, уходит в другую комнату. Машина приезжает через десять минут. Даже скорая не появляется так быстро, как охрана, узнавшая мое текущее местоположение. Последний раз оглядываюсь по сторонам квартиры, ставшей мне очередным незапланированным пристанищем на ночь, а затем в одной футболке, едва прикрывающей бедра и в расцарапанных лаковых туфлях, спускаюсь вниз. Еще одна дурацкая ночь в копилку. Глава 2 Молчаливый Стив, верный и преданный телохранитель везет меня домой. Он, как и все охранники, не позволяет себе лишних эмоций, но его мудрый взгляд, как у мастера Йоды, бороздит укором. Хоть у кого-то… Папаша побаивается на меня так смотреть, стараясь лишний раз не задевать мой пылкий нрав. Уверена, меня уже ждет мистер Уэйд Коуэн с очередной порцией поучений. Терпеть его не могу! Мой отец — огромная заноза в заднице. А после того, что мне довелось вчера увидеть, — еще и предатель. Прошел почти год после того, как маму закопали в земле, а он уже нашел ей замену в лице мерзкой блондинки и по совместительству партнера по бизнесу — мисс кошмарные кривые ноги. Он представил ее как свою спутницу, намекая на то, что в будущем она может стать моей мачехой. И не нашел места лучше, как на приеме у своего инвестора. Лучше бы он не брал меня с собой, придурок. Надеюсь, я заставила его краснеть перед напыщенными толстосумами и их расфуфыренными женушками. Я закатила знатную сцену, о которой еще долго будут судачить. — Мисс, ваш отец ждет вас в гостиной, — открывая дверь, сразу же заявляет экономка. Я лишь бросаю на нее недовольный взгляд и поднимаюсь к себе в комнату, игнорируя все ее попытки обратить на себя внимание. Нервный топот ножек преследует меня до лестницы. — Дакота, я прошу вас, вернитесь. Мистер Коуэн очень переживает, он ночь не спал, обзванивая все больницы. Пожалуйста. Экономка становится впереди, преграждая путь, но она одна из немногих, на кого я никогда не вымещала и не вымещаю свой гнев. Пышнотелая милая миссис Данн с добрыми, как у собаки, глазами всегда была снисходительна ко мне. Именно она поддерживала меня первое время, когда я горестно оплакивала великую потерю всей своей жизни. Это потом я сорвалась, и даже ее чуткая натура не смогла угомонить взбесившуюся девчонку. — Вы видите, в каком я состоянии? Не думаю, что отец обрадуется, если заметит, что на мне надето. Я вру, на самом деле мне плевать, что он скажет или что подумает. Он видел меня и в обстоятельствах похлеще. Но чтобы не заваривать очередной конфликт, я все же прибегаю к подобной уловке. — Хорошо, милая. Я скажу, что вы спуститесь чуть позже. Прохожу мимо отцовской комнаты и замечаю, что после вчерашней разрушительной вакханалии и следа не осталось: все убрали. Мебель вернули на свои места, заменили постельное белье. Вот только зеркало и стеклянный столик уже не вернуть, они пали жертвой ночной разборки. Ах, какая досада! Шутка, конечно же. В своей жизни я устраивала всего лишь два погрома, и вчера был второй. Впервые это случилось еще в Нью-Йорке. Спустя пару недель после похорон я вернулась домой и наткнулась на коробки с вещами матери. Ее потихоньку принялись стирать из моей памяти. Начали с простого. Тогда я разгромила свою спальню так, что не осталось ничего уцелевшего. Это был мой первый приступ агрессии, в будущем переросший в диагноз. Скорбь не должна переходить в гнев, потому что тогда человек становится монстром. Я стерла границы и превратилась в неуправляемое больное чудовище. Сначала были мелкие выходки, что-то наподобие побегов из дома, сильного алкогольного опьянения, невероятной раздражительности. Дальше — больше: аморальное поведение, драки, крупные скандалы. Я забросила учебу, пустилась во все тяжкие. Сложно представить хорошую девочку в такой ситуации, но, поверьте, возможно. Я действительно была милой, успешной, доброй, я была золотым ребенком таких же родителей. Но злость — это темнота. А в темноте очень легко заблудиться. И я заблудилась. Доктора говорили, что это деструктивное поведение после психической травмы, совместившее в себе все виды агрессии. Обеспокоенный отец притащил самого лучшего психолога, для которого я стала лишь очередной подопытной мышью. Как вы уже поняли, он мне ничем не помог, а еще больше разозлил. Не сказать, чтобы я тащусь от всего происходящего, скорее, мне даже плевать. Мне на все плевать! Индифферентность не коснулась только одного — мертвой матери (1). Мысли об ее отсутствии вызывают плохие эмоции и управляют моим буйством. Ее не стало — не стало и какой-то части меня. Она утащила ее с собой. Я зла на нее, на отца, на этот мир. Все из-за них. Они виноваты в том, что уничтожили во мне человечность. А теперь я постоянно слышу мольбу, которая должна побудить меня сжалиться. Но я не смогу, а главное, не захочу этого сделать. Стук в дверь. Легкий, неуверенный. Папаша пожаловал. Я вздыхаю так, словно кричу: «Больше не могу!» Мое шаткое терпение и правда на исходе. — Дакота… Он стоит возле порога, боясь начать разговор. В красных, от бессонной ночи, глазах читается усталость, боль, страдание. Я знаю, ему осточертело мое отвратительное поведение, но он ни разу так и не сорвался, не крикнул, не упрекнул. Железная нервная система. Все-таки он тот еще крепкий орешек! Я бы уже давно сослала такую дочурку на другой конец света. — Мне нужно принять душ, — холодно говорю я. — Где ты была? Почему у тебя царапины на ногах? Ты опять с кем-то подралась? С тобой все хорошо? — Ох, как много вопросов, не знаю даже с какого начать. Может, ни с какого? — Доченька, пожалуйста, поговори со мной. — Я тебе еще вчера все сказала. И тут я впервые вижу что-то новенькое во всей этой знакомой ситуации, знакомой беседе. Он усаживается на пол возле моей кровати и, ухватившись за волосы, начинает тихонько лить слезы. Капли соленой жидкости стекают по его щекам, цепляясь за подбородок, чтобы потом уйти в небытие. Твою макаронину! Вот это поворот! Он ни разу не плакал при мне. Похороны я не считаю, тогда была действительно серьезная причина. Но вот сейчас я откровенно в неком шоке. — Господи, я думал, что с тобой что-то случилось… — В который раз? — надевая халат, устало спрашиваю я.