– А значит, нет никакой возможности связать эту покупку с ним? – Естественно. – И все это потому, что вы хорошо делаете свое дело, верно? – Да. – А значит, он невидим. Для меня. Я не вижу его, не могу увидеть. Его там попросту нет. Я не могу сделать то, для чего вы меня наняли. Это невозможно. – Но как же так? Ведь там уйма информации. – Это не человек, не личность. – Лейни покачал очки на пальце и положил их на клавиатуру. – Это корпорация. – Но ведь мы предоставили вам все! Его долбаные особняки! Его квартиры! Да хоть бы даже где и когда садовники засадили каменную стену долбаными цветочками! – Но я не знаю, кто он такой. Я не могу выделить его из окружающей обстановки. Он сливается с фоном. Он не оставляет следов, не образует нужных мне структур. Блэкуэлл надолго закусил верхнюю губу. Негромко клацнул сошедший с места зубной протез. – Мне нужно сформировать хоть какое-то представление, кто он такой в действительности, – сказал Лейни. Губа вышла наружу, пунцовая, влажно поблескивающая. – Да-а, – протянул Блэкуэлл. – Ни хрена себе задачка. – Мне нужно с ним встретиться. Прежде чем ответить, Блэкуэлл вытер губу тыльной стороной ладони. – А может, сойдемся на его музыке? А еще ведь есть видео… – Я уже видел ваш фильм, имел такое удовольствие. Этот материал может пригодиться – но только если я познакомлюсь с Резом вживую. Блэкуэлл осторожно потрогал свой ушной обрубок. – Ну а если я организую вам такую встречу, вы точно сможете найти эти свои точки-узелочки, сделать эту хрень, о которой треплется драгоценный Яма? – А кто его знает? – пожал плечами Лейни. – Попробую. – В пуп и в гроб. – Блэкуэлл пропахал мусорные завалы, отшвырнул занавески, рявкнул томившимся в ожидании техникам: – Идите сюда! – и развернулся к Лейни. – Иногда я очень жалею, что не остался в «Джина-Джина» с корешами. Там, если что утрясешь, оно так утрясенным и останется, без никаких тебе новых бардаков. В комнату просунулась женская голова с челочкой. – Побросайте всю эту хурду-мурду в фургон, – сказал Блэкуэлл. – И держите ее наготове. – У нас нет фургона, – сообщила женщина. – Нет, так купите, – сказал Блэкуэлл. 18 Отаку Что-то прямоугольное и вроде бы мягкое, когда дотронешься, но это только снаружи, а внутри оно жесткое. Завернутое в желто-голубой пластиковый мешок «си-таковского» магазина дьюти-фри. Сикось-накось заклеенное мятыми кусками коричневого скотча. Тяжелое. Компактное. – Хелло. Кья, сидевшая на корточках у своей расстегнутой сумки, едва не шмякнулась задом на пол, так неожиданно появился этот мальчик. Ну да, мальчик, хотя в первый момент ей показалось, что это еще одна девочка, чуть постарше, с длинными, до плеч, волосами, разделенными посередине на пробор. – Я Масахико. Говорит без переводчика. Темная, балахонистая куртка, малость смахивающая на какой-нибудь армейский китель, застегнута до высокого стоячего воротника, свободно болтающегося на тонкой шее. Серые, затрепанные, с пузырями на коленях треники. Белые бумажные шлепанцы, только теперь они не белые, а грязные. – Мицуко приготовила чай, – мальчик указал на поднос с керамическим чайником и двумя чашками, – но ты была в сети. – А где она сама? Кья затолкала непонятный предмет поглубже, на самое дно сумки. – Ушла куда-то. А можно мне взглянуть на твой компьютер? – Компьютер? – не поняла Кья. – Это ведь «Сэндбендерс», да? – Само собой. – Кья налила себе чаю и обернулась к Масахико. – А ты будешь? – He-а, я пью только кофе. – Мальчик присел на корточки рядом с низким столиком и восхищенно потрогал ребро литого алюминиевого корпуса. – Потрясно. Я видел маленький плеер того же производства. Это культ такой, да? – Коммуна. Или, там, племя. В Орегоне. – Кья заметила в его длинных, шелковистых, аккуратно причесанных волосах тонкий, крутой завиток лапши, точь-в-точь такой, какую кладут в коробочки для быстрого приготовления. – Жалко, что я даже не видела, как Мицуко принесла чай. Нехорошо как-то вышло. – Ты из Сиэтла. Не вопрос, а констатация факта. – А ты ее брат? – Да. А зачем ты сюда приехала? Глаза у него были большие и темные, а лицо узкое и бледное. – Мы с твоей сестрой обе торчим на «Ло/Рез». – Ты приехала из-за того, что он хочет жениться на Рэй Тоэй? – Что? – вздрогнула Кья, по подбородку ее покатились капли горячего чая. – Это она тебе сказала? – Да, – кивнул Масахико. – В «Застенном городе», там некоторые люди работали над ее дизайном. – Он весь ушел в изучение «Сэндбендерса», крутил его и так и сяк. Пальцы у него были длинные и бледные, с обкусанными до мяса ногтями. – А где это? – В сети, – сказал Масахико, закидывая назад упавшие на лицо волосы. – И что же они о ней рассказывают? – Оригинальный замысел. Почти революционный. – А ты где учил английский? Здесь? – В «Застенном городе». Кья сделала еще глоток чая и отставила чашку. – У тебя есть кофе? – Конечно. – Масахико встал, не выпуская «Сэндбендерса» из рук. – Пошли ко мне. Чтобы попасть в его комнату (кладовку в девичестве), потребовалось спуститься на первый этаж, пройти на зады ресторана и спуститься еще раз по короткой бетонной лестнице. Сама же эта комната… Кошмар, конечно, но Кья уже достаточно насмотрелась на такие мальчишеские берлоги, братья некоторых ее подружек устраивали в своих комнатах бардак и почище. Пол и узкая, вроде вагонной полки кровать завалены грудами грязной одежды, пластиковых оберток (в первую очередь – от той самой лапши). И мятых, растерзанных японских журналов. В углу, за пределами круга света, отбрасываемого галогенной лампой с коническим абажуром, мерцают и подмигивают голографические этикетки пустых пенопластовых плошек из-под еды, их там целая башня. Стол, образующий вторую, повыше, полку, выпилен из куска какого-то вторичного материала, сильно смахивающего на спрессованные обрезки коробок из-под фруктовых соков. На столе стоит компьютер, безликий черный куб. И еще одна узкая полка из того же прессованного картонного крошева, на ней – голубая микроволновка, цельные, еще в упаковке, пенопластовые ложки и батарея крошечных стальных баночек кофе. Одна из таких баночек была уже разогрета в микроволновке и открыта; Кья осторожно пригубила крепкий, обжигающе горячий, обильно приправленный сливками и сахаром кофе. Она сидела бок о бок с Масахико на жесткой, буграстой кровати, опираясь спиной о сложенную в несколько раз пуховку. Здесь пахло кофе, лапшой и чуть-чуть – мальчиком, хотя при всем этом бардаке в комнате Масахико производил впечатление чистюли. Да Кья и вообще привыкла считать всех японцев чистюлями. Они же только и делают, что моются. От этих мыслей ей очень захотелось под душ. – Классная штука, мне нравится. Масахико снова провел пальцем по алюминиевому ребру. Войдя в комнату, он первым делом смел со стола весь хлам – карандаши и одноразовые ложки, непонятные куски металла и пластика – и водрузил «Сэндбендерса» прямо перед своим компьютером. – А как ты его запускаешь? – спросила Кья, указывая кофейной баночкой на черный куб. Короткая японская фраза. По граням куба поползли пульсирующие, нежных тонов световые червяки. Еще одна фраза, и куб потух.