– А может, – предложил Лейни, – вы сперва скажете мне, каким тут местом задействована эта самая «Парагон-Эйша»? – Упомянутая вами фирма, – вздохнул Блэкуэлл, – есть не более чем несколько строчек кода в машине, где-то там на Лайгон-стрит. Чистой воды декорация. Наша декорация, если вам от этого легче. – Легче? – переспросил Лейни. – Не знаю. Не уверен. Сперва привезли меня сюда для предварительного интервью, а теперь сообщаете, что компания, для которой я должен был интервьюироваться, не существует. – Но она же существует, – возразил Кит Алан Блэкуэлл. – В машине на Лайгон-стрит. Подошла официантка. В сером, бесформенном бумажном комбинезоне и с косметическими кровоподтеками. – Большая бочкового. «Кирин». Холодное. А вам, Лейни? – Кофе со льдом. – Колу-лайт. – Вот и прекрасно, – сказал безухий Блэкуэлл, мрачно глядя вслед растворившейся во мраке официантке. – Я был бы крайне благодарен, если бы вы объяснили мне, чем мы, собственно, здесь занимаемся, – сказал Лейни и тут же заметил поблескивание светового карандаша; Ямадзаки увлеченно корябал что-то на экране маленького ноутбука. – Вы что, все это записываете? – К сожалению, нет. Небольшие заметки насчет костюма официантки. – Зачем? – удивился Лейни. – Извините. – Ямадзаки сохранил записанное, выключил ноутбук и аккуратно засунул карандаш в пружинный зажим. – Я специалист по таким вещам. У меня сложилась привычка фиксировать мелкие, преходящие детали народной культуры. Ее костюм вызывает естественный вопрос: является он простым отражением мотивов этот клуба или, напротив, представляет некий глубинный отклик на травмирующий опыт землетрясения и последующего восстановления? 2 «Ло рез скайлайн» Они встретились в джунглях. Келси сделала растительность: большие, яркие, руссóвские листья[49], мультиковые орхидеи самых что ни на есть «тропических расцветок» (Кья сразу вспомнила сеть магазинчиков, продающих «природные» косметические средства ярчайших, неизвестных природе тонов). Сона, единственная из телеприсутствовавших, непосредственно видевшая хоть что-нибудь, отдаленно похожее на настоящие джунгли, подложила аудио – пение птиц, невидимых, но очень натурально жужжащих насекомых и такое шуршание листьев, не как словно змеи ползут, а будто там какие-то пушистые зверьки, с мягкими лапами и любопытные. Свет, какой уж он там был, сочился сквозь зеленый полог леса – совершенно, по мнению Кья, диснейлендовый, – хотя какая уж там особая необходимость в «свете», когда все это из одного света и сделано. У Соны, как и всегда, не было тела, только синий, горящий ацтекский череп да синие призраки ладоней, мерцающие, как подсвеченные стробами голуби. – Совершенно ясно, что эта бесхуевая шлюха, бесплотная, замыслила опутать его душу своими силками. Подчеркивая категоричность суждения, над черепом вспыхнули стилизованные зигзаги молний. Интересно, подумала Кья, как она выразилась в действительности? Что такое эта самая «бесхуевая шлюха» – артефакт мгновенного онлайнового перевода или по-мексикански действительно можно так выразиться? – Мы ждем надежную подтверждающую информацию из токийского отделения, – напомнила им Келси. Келси была из Хьюстона, дочь налогового адвоката, и на нее налипло много из папашиного лексикона, а заодно и умение ждать, вызывавшее у Кья прямое раздражение, особенно в исполнении этакой феечки из древнего аниме, с глазами как синие блюдечки. И ведь доведись им когда-нибудь встретиться вживую, наверняка оказалось бы, что Келси выглядит как угодно, но уж точно не так, тут уж и к бабке не бегать. (Саму Кья представляла разве что самую малость отредактированная версия того, как она видела себя в зеркале. Ну, может, носа чуть поменьше. Губы пополнее. Но это, собственно, и все. Почти.) – Вот именно, – сказала Сона, в ее глазищах яростно вращались миниатюрные каменные календари. – Мы ждем. А тем временем он приближается к роковой черте. А мы тут ждем. Если бы я и мои девочки вот так вот только и делали, что ждали, Крысы давно смели бы нас с проспектов. Если верить Соне, у нее под началом была чиланга – девчоночья, вооруженная ножами шайка. Ну, может, и не самая крутая в Мехико, но достаточно серьезная в смысле территории и авторитета. Кья не то чтобы слишком этому верила, но так было вроде как прикольно. – Ты так думаешь? – Феечка по-эльфийски надменно вскинулась и пораженно захлопала длинными, как у Бэмби, ресницами. – А в таковом, Сона Роса, случае почему бы тебе не слетать в Токио и не выяснить лично, что же там происходит в действительности? То есть действительно ли Рез так и сказал, что он на ней женится, или что? Ну а заодно ты могла бы выяснить, существует она все-таки или нет. Календари остановились, превратились в десятицентовые монетки. Синие руки исчезли. Череп словно уплыл в головокружительную даль, оставаясь абсолютно четким, вплоть до мельчайших деталей. Старые штучки, подумала Кья. Увиливает. – Но ты же знаешь, что я не могу, – сказала Сона. – Без меня тут никак не обойтись. Мария Кончита, военачальница Крыс, заявила, что… – А нам вот по фигу, чего она там заявила! – Келси взмыла к нависавшим над поляной ветвям и повисла там, голубая феечка на фоне роскошной зелени; солнечный луч выигрышно высветил невозможную, небывалую в природе правую скулу. – Сона Роса – трепло вонючее! – заорала она не так чтобы очень феисто. – Не лайтесь, – сказала Кья. – Пожалуйста. Ведь это же очень важно. Келси мгновенно спустилась и взглянула на миротворицу: – Тогда поедешь ты. – Я? – Ты, – кивнула феечка. – Я не могу, – сказала Кья. – В Токио? Да как же я могу? – Самолетом, а как еще. – Не забывай, Келси, что у нас нет твоих денег. – У тебя есть паспорт. Мы знаем, что есть. Твоя мать должна была выправить тебе паспорт во время всех этих дел с таможней. И мы знаем, что ты, нежно выражаясь, в одну школу уже не ходишь, а в другую – еще, так ведь? – Да, но… – А в чем проблема? – Твой папаша большой налоговый адвокат! – Ну да, – кивнула Келси, – и он летает взад-назад по всему миру, рубит капусту. Но ты знаешь, Кья, что еще он заодно зарабатывает? – Что? – Баллы регулярного клиента. Охуенные баллы регулярного клиента. На «Эр Магеллан». – Интересненько, – процедил ацтекский череп. – Токио, – сказала разнузданная фея. Вот же я влипла, подумала Кья. Стена напротив ее кровати была украшена огромным, шесть на шесть футов, лазерным увеличением обложки «Ло Рез Скайлайн», их первого альбома. Не такого, как продаются сейчас, а оригинального, групповой снимок, сделанный ими для этого первого, прорывного релиза на инди-лейбле «Сучий суп». Она скачала файл с клубного сайта в первую же неделю, как вступила, а затем нашла заведение рядом с Рынком, где делали такой большой формат. Этот снимок остался для нее самым любимым, и не просто потому, как часто говорила мать, что они там еще молодые. Матери не нравилось, что члены «Ло/Рез» такие старые, примерно ее возраста. Ну почему Кья не западает на музыку своих сверстников? – А кто там есть, мама, ну кто? – Ну, скажем, этот самый, «Крутой Коран». – Отстой, мама. Кья подозревала, что мать воспринимает время совершенно не так, как она. И не в том даже дело, что месяц казался матери не таким уж и длинным промежутком, а в том, что материнское «сейчас» было поразительно узким и буквальным. Полное подчинение сводкам новостей. Кабельное питание, вроде как бессознательным пациентам жидкую кашицу через шланг закачивают. Настоящее, заточенное до вот этого вот, прямо сейчас, момента в сводке о вертолетном трафике. Для Кья «сейчас» было цифровым, бесконечно эластичным, мгновенное вспоминание всего, чего угодно, обеспечиваемое глобальными системами, совершенно ей непонятными, да и не нуждавшимися в ее понимании. Релиз «Ло Рез Скайлайн» состоялся – если здесь применимо это слово – за неделю (вернее, за шесть дней) до рождения Кья. Кья прикидывала, что вряд ли на этот момент в Сиэтле была хоть одна жесткая копия альбома, но ей нравилось думать, что даже тогда кто-нибудь его там слушал, какие-нибудь задвинутые визионеры, шарящие по самым тмутараканьским инди-лейблам, вплоть до восточно-тайбэйского «Сучьего супа». Ну конечно же, вступительные аккорды «Позитронного предчувствия» сотрясали молекулы сиэтлского воздуха где-нибудь здесь, в каком-нибудь соседнем подвале, в решительный момент ее появления на свет. Она знала это, точно так же как знала, что «Заклинивший Пиксель» почти что и не песня, а просто Ло терзает чуть не на помойке подобранную гитару, проигрывался где-то, когда ее мать, почти не владевшая на тот момент английским, подбирала имя для дочки из чего-то там, крутившегося по «Шопинг-каналу», и вот там, в палате послеродового ухода, ласковая фонетика этих слов показалась ей наиболее подходящим сочетанием английского с итальянским, в результате чего эту самую дочку (даже тогда уже рыжую) окрестили Кья Пет Маккензи (что, как узнала потом Кья, немало позабавило ее отсутствовавшего отца-канадца). Все эти мысли всплыли в густой, хоть сапоги ей намазывай, предрассветной темноте за секунды до того, как инфракрасная мигалка будильника беззвучно приказала галогенному софиту осветить «Ло/Рез» во всей их «сучье-суповой» славе. Рез в расстегнутой (вроде для стеба, а вроде и нет) рубахе и Ло со своей улыбочкой и всегдашними, тогда еще не очень отросшими усами. Хай, ребята. Нашарить дистанционное. Пощелкать инфраредом в темноту. Щелк: эспрессоматик. Щелк: обогреватель помещения. Под подушкой непривычные формы паспорта, нечто вроде антикварного игрового картриджа, жесткий темно-синий пластик, текстурированный под кожу, золотое тиснение: герб с орлом. Мягкая бежевая пластиковая папочка с «эр-магеллановскими» билетами, полученная в молле от агента компании. Ехать так ехать, как сказал попугай, когда кошка потащила его за хвост. Она глубоко вздохнула. Материнский дом сделал то же самое, но вроде как неуверенно, хрустнув своими деревянными, озябшими от утреннего мороза костями.