– Конечно, – кивнул Ямадзаки. – Я прекрасно понимаю… – Не знаю, чем уж там она занималась все это время, да и знать не хочу, у меня и так хлопот полон рот. Энергоснабжение восстановлено, но теперь я не понимаю, что делать с этим раненым, никто его не знает, никому он не нужен. Вытащили красавчика в среду утром из остатков чьей-то теплицы. Тут вот, рядом, почти прямо под вами. Придет на пару минут в сознание и снова отключается – не знаю уж там, сотрясение у него или что. Так-то все вроде в порядке, кости целы. И еще ожог на боку, вроде как от теперешней хитрой пули. – И вы не хотите отвезти его в больницу? – Нет, – качнул головой Фонтейн. – Это только если парень сам попросит или будет совсем при смерти, на мосту иначе не делается. В больнице сразу прогоняют тебя через компьютер, устанавливают личность, а у многих из нас есть серьезные основания держаться от таких штук подальше. – А-а, – тактично кивнул Ямадзаки. – Вот тебе и «а», – передразнил Фонтейн. – Думаю, кто-то нашел этого парня раньше нас, во всяком случае, карманы у него пустые, ни бумажника, ничего. Ну да ладно, рано или поздно кто-нибудь его узнает – не по морде, так хоть по прибамбасам на болту. – Да. – Ямадзаки сделал мысленную заметку спросить у Скиннера, что такое «прибамбасы» и о каком болте мог говорить Фонтейн в связи с опознанием травмированного человека. – А ваш револьвер так у меня и лежит. – Лежит, говоришь? – Фонтейн опасливо огляделся. – Знаешь, если эта штука точно тебе не нужна, закинь ее в воду, ладно? А телефон я у тебя потом заберу. Да, кстати, сколько ты здесь еще пробудешь? – Я… я не знаю, – чистосердечно признался Ямадзаки. – А на парад сегодня пойдешь? – Парад? – Пятнадцатое ноября, день рождения Шейпли. Приходи, будет что посмотреть. Что-то вроде марди-гра[47]. Молодежь, так та вообще раздевается догола, не знаю уж как сегодня будет, при такой-то погоде. Ладно, увидимся. Приветик Скиннеру. – Да, приветик, – улыбнулся Ямадзаки. Фонтейн пошел дальше. Яркий поплавок вязаной шапочки поплясал над морем людских голов и пропал из виду. По пути к кофейной лавке Ямадзаки вспоминал похоронную процессию, приплясывающую фигуру с багровым автоматом. Символ ухода Шейпли. Шейпли убили в Солт-Лейк-Сити. (Некоторые называли это самопожертвованием.) Так или иначе, но семеро убийц, христианские фундаменталисты, члены белой расистской секты, загнанной после налета на аэропорт в подполье, все еще отбывали срок. Только, поправил себя Ямадзаки, их уже не семеро, а пятеро – двое умерли от СПИДа, подхваченного, по всей видимости, там же, в тюрьме штата Юта. Умерли, стойко отказываясь от прививки, запатентованной на имя Шейпли. На суде они молчали. Перед оглашением приговора шестеро отказались от последнего слова, а седьмой, вожак, сказал, что СПИД – кара Господня, воздаяние грешникам по грехам их. Документальные пленки сохранили облик этих убийц Именем Божьим – сухопарые мужчины с наголо выбритыми головами и пустыми стеклянными глазами, такими и останутся они в истории, в памяти людской. Ямадзаки подошел к лавке и встал в довольно длинную очередь. К концу недолгой своей жизни Шейпли стал очень богатым человеком. Может быть, он даже был счастлив. Он успел увидеть, как продукт, полученный из его крови, остановил наползавшую на мир тьму. Опасных болезней много, с каждым годом их количество нарастает – и все же живая вакцина Шейпли спасла бессчетные миллионы жизней. Ямадзаки решил, что обязательно посмотрит на парад. Только бы не забыть записную книжку. Он дышал запахом свежесмолотого кофе и терпеливо ждал своей очереди. Благодарности Я в неоплатном долгу перед Паоло Полледри, основателем и куратором отдела архитектуры и дизайна Сан-Францисского музея современного искусства. В 1990 году мистер Полледри попросил меня написать что-нибудь для выставки «Воображенный Сан-Франциско», результатом чего явился небольшой рассказ «Комната Скиннера». Более того, именно Паоло стал инициатором моего сотрудничества с архитекторами Мин Фун и Крейгом Ходжеттсом, чья переделанная карта города (каюсь, я переделал ее еще раз) дала мне и Скайуокер-парк, и «Мышеловку», и «санфлауэровские» небоскребы. (Викторианская квартира Ямадзаки вместе со всей ее меланхоличностью позаимствована у Ричарда Родригеса из его потрясающей работы «Содом. Размышление над стереотипом», бывшей одним из экспонатов все той же выставки.) Термин «виртуальный свет» придуман Стивеном Беком для описания аппаратуры, «создающей зрительное ощущение непосредственно в зрительном нерве, без участия фотонов» («Мондо 2000»). Исходным материалом для Райделлова Лос-Анджелеса послужил «Кварцевый город» Майка Дэвиса вообще и содержащиеся там наблюдения о приватизации общественных территорий в частности. Я крайне обязан Маркусу, одному из редакторов журнала «Восходящий Меркурий», издаваемого Сан-Францисской ассоциацией велосипедных курьеров, который снабдил меня полным комплектом «Меркурия», после чего я исчез с его горизонта на год с лишним (прости, если можешь). «Восходящий Меркурий» – это «прикольный журнал, информирующий, развлекающий и прочими способами укрепляющий» членов курьерского братства. Именно там почерпнул я и рабочую атмосферу для Шеветты Вашингтон, и изрядную долю ее характера. Крути педали! Я выражаю глубокую признательность следующим личностям, каждая(-ый) из которых внес(-ла) нужный элемент в самый нужный для этого момент или просто поддержал (-ла) мою работу своим советом, список прилагается: Лори Андерсон, Котти Чабб, Сэмюэл Дилейни, Ричард Дорсетт, Брайан Ино, Дебора Харри, Ричард Кадри, Марк Лейдлоу, Том Маддокс, Пэт Мерфи, Ричард Пиллиш, Джон Ширли, Крис Стейн, Брюс Стерлинг, Роджер Триллинг, Брюс Вагнер, Джек Уомак. Хочется особо поблагодарить моего литературного агента Марту Миллард за терпеливое отношение к автору, который работает медленно. А также Деб, Грэму и Клер, стоически выдержавших мое подвальное затворничество. Ванкувер, январь 1993 Идору Посвящается Клэр 1 «Куб казни К.» После «Слитскана» Лейни услышал от Райделла о другой работе. Кто такой Райделл? Ночной охранник из «Шато». Большой, спокойный теннессиец, всегда в дешевых солнцезащитных очках и с уоки-токи в ухе, всегда чему-то грустно улыбается. – «Парагон-Эйша ДейтаФлоу», – сказал Райделл. Это было уже под утро, в пятом, что ли, часу, и они сидели в громадных старых креслах. Там, в вестибюле «Шато», вся мебель была такая громоздкая, что человек в ней словно как терялся, становился меньше ростом. А бетонные потолочные балки кто-то не очень убедительно раскрасил под светлый дуб. – Да? – вежливо отозвался Лейни, хотя откуда уж там было Райделлу знать, в каких местах его еще могут взять на работу. – Токио, Япония, – сказал Райделл и потянул через пластиковую соломинку охлажденный латте. – Парень, которого я встретил в том году в Сан-Франциско. Ямадзаки. Он у них работает. Говорит, они ищут серьезного нет-раннера. Нет-раннер. Лейни, предпочитавший считать себя исследователем, с трудом подавил печальный вздох. – По контракту? – Наверное. Он не говорил. – Не очень мне что-то хочется жить в этом Токио. Райделл покрутил соломинкой пену и кубики льда, оставшиеся на дне высокого пластикового стакана, словно в надежде обнаружить там какой-нибудь подарок от фирмы, и поднял глаза. – Он такого не говорил, что жить обязательно там. А ты был когда-нибудь в Токио? – Нет. – Интересное, наверное, место, после этого землетрясения, и вообще. – Уоки-токи пискнул и начал что-то нашептывать. – Ну вот, теперь мне надо проверить ворота со стороны коттеджей. Хочешь прогуляться? – Нет, – мотнул головой Лейни. – Спасибо. Райделл встал. На нем был черный нейлоновый ремень, сплошь увешанный черными футлярчиками с какими-то хитрыми приспособами, и белая тенниска с подозрительно неподвижным черным галстуком. – Я оставлю телефон в твоем ящике, – сказал он, привычно разглаживая складки на форменных, цвета хаки брюках. Райделл пересек устланное разнообразными коврами фойе и исчез где-то за темной, полированного дерева конторкой. Лейни смутно помнилось, что у него вроде бы были в прошлом крупные неприятности. Хороший парень. Неудачник. Когда Лейни покинул наконец свое кресло, сквозь высокие арочные окна уже сочился тусклый рассвет, а в темной, как пещера, столовой начала сдержанно позвякивать тайваньская нержавейка. Иммигрантские голоса, степной диалект, понятный разве что Чингисхану. Звуки отражались от выстланного терракотовой плиткой пола, от потолочных балок, чудом оставшихся со времени, когда здесь впервые появились такие, как Лейни, или их предшественники со своей экологией известности и жуткой, нерушимой и непререкаемой иерархией взаимного пожирания. Райделл сдержал обещание и оставил Лейни сложенный пополам листок бумаги. Токийский номер. Лейни извлек его из ящика на следующий день вместе с самой свежей оценкой своего гостиничного счета. Теперь он не мог даже делать вид, будто номер в «Шато» ему по карману. Неделю спустя, в Токио, он увидел свое лицо, отраженное в большом, с золотыми прожилками, зеркале, в лифте, поднимавшемся на четвертый этаж агрессивно-невзрачного здания «Боже Ж Ты Мой». Целью поездки был «Куб Казни К.», такой себе бар по мотивам Франца Кафки. Прямо из лифта – в длинный зал, поименованный на травленой стальной пластинке как «Превращение». Где твердозарплатники в непременных белых рубашках, скинув пиджаки и расслабив узлы непременных темных галстуков, пили за искусно изоржавленной стальной стойкой, сидя на стульях с высокими спинками из какого-то бурого, хитиноподобного пластика. Над их головами хищно нависали иззубренные инсектоидные мандибулы. Лейни окунулся в коричневый свет, в негромкий прибой разговоров. Он не знал японского. На прозрачной местами стене регулярно повторялись изображения таких же мандибул, а еще огромных жестких надкрылий и шипастых коленчатых конечностей. Он ускорил шаг, направляясь к изогнутой лестнице со ступеньками на манер блестящих коричневых панцирей. С другой стороны за ним следили глаза русских проституток, кукольно-пустые в тусклом, тараканьем свете. Эти Наташи были тут везде, рабочие девчонки из Владивостока, один из товаров, доставляемых «Комбинатом». Элементарная пластическая операция наделяла их бездушной, конвейерной красотой. Славянские Барби. А вживить для удобства надзирателей радиомаячок – так это еще проще.