– Но сам-то ты этому не веришь, – заметил Райделл. – Бадди тоже не верит, – вздохнул Саблетт. – Только если папаша узнает про наглазники, он открутит ему голову. – Так ты позвони ему, – сказал Райделл, – и все объясни. Две сотни наличкой плюс стоимость связи. – Но ведь тогда ее люди увидят. – Саблетт покосился на Шеветту, залился густой краской и торопливо отвел глаза. – Это в каком же смысле они меня «увидят»? – Да вот прическа у тебя… – окончательно смутился Саблетт. – Необычная. Они же в обморок все попадают. – Вот две сотни, как я и обещал, – сказал Райделл. – И когда, говоришь, вернется твой отец? – Часа через два, не раньше. – Бадди осторожно, словно боясь обжечься, взял протянутые Райделлом деньги. – Там сейчас заливают фундамент под топливные элементы, церковный вертолет уже вылетел за ними в Финикс. – Круглые, как пуговицы, глаза воровато стрельнули в сторону Шеветты. Соломенная шляпка с широкими мягкими полями, купленная миссис Саблетт в каком-то незапамятном году, плюс огромные солнечные очки с широкой лимонно-желтой оправой – в этом наряде Шеветта чувствовала себя пугалом огородным. Она ободряюще улыбнулась мальчику, чем смутила его еще больше. – А вы оба друзья Джоэля? Сквозь короткую, почти под корень, стрижку любителя виртуальной реальности просвечивала розовая кожа, его верхнюю губу оттопыривала металлическая скобка для выправления зубов, по тонкой цыплячьей шейке нервно прыгал огромный, чуть не в кулак размером, кадык. – Из самого Лос-Анджелеса? – Да, – кивнул Райделл. – Я… я т-тоже хочу т-туда уехать. – Молодец. – Райделл потрепал его по плечу. – Верной идешь дорогой. Так вот, ты подожди снаружи, а если кто-нибудь появится – ты ей сразу свистни, Шеветте. Бадди послушно вышел из крохотной комнаты и прикрыл за собой дверь. Ну прямо не верится, подумала Шеветта, что здесь живет мальчишка. Все чистенько, аккуратно, даже на постерах не попсовые звезды, а Христос и Фаллон. Я бы на его месте не то что в Лос-Анджелес, к черту на рога сбежала. А почему в этой живопырке так душно? Вот уж вспомнишь Саблеттов трейлер. Она с наслаждением сняла шляпу. – Так вот, – сказал Райделл, беря со стола пластиковый шлем, – ты сидишь на кровати, а если что – щелкаешь этим выключателем, видишь – мальчонка все приготовил. Он сел на пол, надел шлем, затем натянул специальную, для работы в виртуальной реальности, перчатку. Обтянутый перчаткой палец быстро набрал номер на невидимой клавиатуре и замер. Затем Райделл попросил, чтобы сразу после звонка ему сообщили, на сколько он наговорил. Прошло несколько секунд. – Ну, поехали. – Райделл набрал в воздухе новый номер. Номер, полученный от Лоуэлла. Затем сжал руку в кулак. Покачал ею из стороны в сторону, словно передвигал какую-то рукоятку. Опустил на колени. Теперь он крутил головой, словно осматриваясь в незнакомом месте. Перестал крутить. Увидел, наверное, что-нибудь. – О’кей, – сказал Райделл. Нет, не ей сказал, не Шеветте, а куда-то туда, голос у него был странный, почти незнакомый. – О’кей, так есть здесь кто-нибудь или нет? Шеветте стало страшно. – О! – сказал он и чуть повернул голову. А потом уже не сказал, а почти вскрикнул: – Мамочки! 35 Держава желаний В Ноксвилле, школьником, Райделл увлекался «Мирами мечты». Франчайзинговая фирма, купившая у японцев эту игру, приспосабливала под нее самые разные помещения – опустевшие кинотеатры, старые магазины, большие секции моллов. Даже заброшенный кегельбан, но там Райделлу не очень понравилось – узкий такой, очень длинный коридор, вроде бы и интересно, но только гнется все, искажается, особенно если двигать объекты побыстрее. Играть там можно было по-разному, только мало кто этим разнообразием пользовался, ноксвиллские ребята предпочитали стрелялку. Берешь в руки пару пистолетов и палишь себе во всяких мерзких злодеев, они отстреливаются, а в конце тебе показывают результат, кто кого больше продырявил. ИОК, который в академии, в нем разрешение повыше да и колорита побольше – крови, кишок всяких, а так – стрелялка стрелялкой. Райделл тоже иногда постреливал, но больше всего он любил то место, где ты вроде как лепишь вещи из ничего, из облачка пикселей, или многоугольников, или кто уж они там такие, и ты видишь, как другие занимаются тем же самым, и, может, даже соединяешь свое творение с чьим-нибудь еще, если, конечно, и ты этого хочешь, и он. Женское рукоделие – посмеивались другие ребята, хотя какое же оно женское, ведь девочки единорогов лепят, радуги по небу выкладывают и все такое, а он, Райделл, строил экспериментальные автомобили, как взаправдашний японский конструктор, тут и сравнивать даже нельзя. Хочешь сохранить свои творения – закажи распечатку, а если в динамике, то и кассету. Девицы, так те прямо обожали колдовать над своими собственными снимками – прическу поменяют, нос подправят, еще что-нибудь, а самые лучшие варианты выводят на печать, прямо тебе пластическая хирургия без ножа и топора. Недоделанные красавицы кучковались обычно в самом дальнем конце, а Райделл работал поближе ко входу – изображал каркас, формовал из зеленых полупрозрачных полотнищ корпус, затем накладывал цвет и текстуру, еще раз подправлял обводы… Да бог с ними, с машинами этими. Войдя в Державу Желаний, Райделл сразу же вспомнил пространство «Мира мечты» – не то, в котором ты строишь автомобиль или там что-то другое, а наружное, то, что вокруг. Если отвлечешься от работы и начнешь оглядываться, то все вроде бы в порядке, но как только сосредоточишься, появляется странное такое ощущение, будто стоишь на краю мира, над обрывом, а дальше ничего нет, не просто ничего, а даже пространства – и того нет. И стоишь ты уже не на полу старого кинотеатра или там кегельбана, а на стекле, на стеклянной такой равнине, и ты не видишь, конечно, что у тебя за спиной, но точно знаешь, что распростерлась эта равнина на тысячи миль и нет ей конца. Здесь, в Державе Желаний, все было вроде и так же, и совсем не так. Когда логотип телефонной компании исчез и Райделл оказался на стеклянной равнине, он невольно сказал: «О!» – потому что отчетливо видел ее края и равнина эта словно висела в пустоте, а вокруг нее колыхалось нечто неопределенное, то ли туман, то ли облако, то ли дымка, и было это оно никакого цвета и всех цветов сразу, призрачное такое мерцание. А затем появились эти огромные, выше всего на свете, фигуры, стеклянная равнина висела на уровне их… груди, что ли, хотя какая же у них грудь? И они смотрели на Райделла сверху, словно на муравья или там на игрушку детскую. Один из них был похож на тираннозавра, только его короткие передние лапы заканчивались не когтями, а чем-то вроде пальцев. А рядом – гора с человеческими чертами. Широкое бесстрастное лицо, обрамленное растафарскими косицами, полуприкрытые веки – и все это бурый, изборожденный расселинами камень, мелкий кустарник и мох. И еще плотная, слежавшаяся глина – из нее сформованы косицы. Затем Райделл перевел глаза на третью фигуру и сказал: «Мамочки». Такая же огромная, как и две предыдущие, она состояла из бесчисленных телевизоров, даже не телевизоров, а телевизионных изображений, слитых воедино и непрерывно меняющихся. Калейдоскопический экран мерцал миллионами цветов, от попытки присмотреться к какому-нибудь его участку повнимательнее кружилась голова, звуковое сопровождение сплеталось в нечто, отдаленно похожее на рокот водопада, в шум, который не был шумом, в звук, который не был звуком. – Добро пожаловать в Державу, – улыбнулся динозавр. Из его кошмарной пасти звучал голос веселой, очаровательной женщины, огромные зубы были обточены в форме храмов и пагод. Райделл вгляделся в искусную резьбу, какую-то долю секунды она была видна отчетливо, но затем дрогнула и расплылась. – У тебя не больше тридцати процентов необходимой частотной полосы, – сказала гора с растафарскими косичками голосом горы с растафарскими косичками. – Ты находишься в Кей-Ти-пространстве и… – Может, эмулятор вырубить? – предложил голос, смодулированный из рокота телевизионного водопада. – Лишние хлопоты, – проворковал динозавр. – Не думаю, чтобы это был серьезный разговор. – Фамилия, имя, – сказала гора. Райделл неуверенно замялся. – И страховочный, – динозавр прикрыл пасть ладонью и зевнул, – номер. Райделл вспомнил вечные рассуждения отца, что обозначала «страховка» прежде и что – теперь; кого теперь, от чего и как страхуют, присваивая человеку при рождении этот самый номер. – Имя и номер, – сказала гора, – или мы уходим. – Райделл, Стивен Берри. – А затем – цепочка цифр. – Ясненько, – кивнул динозавр. – Бывший полицейский. – Мамочки, – ужаснулась гора. Кого-то она Райделлу страшно напоминала. – Бывший – и безо всякой надежды на будущее, – добавил динозавр. – Затем работа в «Интенсекьюре». – Вляпался, сердечный. – Гора ткнула в сторону Райделла – рукой? лапой? Гранитная, поросшая мхом клешня заслонила половину неба, словно идущий на посадку космолет. – Крутой облом? – Да уж куда там круче, – согласился телевизионный водоворот. – Впервые вижу, чтобы Лоуэлла волновали чужие проблемы. Более того, он даже не сказал нам твоего имени. – Не знает, вот и не сказал. – Кули валять да к стенке приставлять – это дело он знает туго, а больше – ни хрена, ха-ха-ха, – ответила гора издевательски засэмплированным голосом самого Райделла. Тот попытался заглянуть горе в глаза, увидел на мгновение пару голубых озер, кусты, рыжеватого зверька, стремительно несущегося по склону… Картина расплылась и пропала. – Лоуэлл и ему подобные воображают, что мы нуждаемся в них больше, чем они – в нас. – Изложи суть своего дела, Стивен Берри, – сказал динозавр. – В Бенедикт-Каньоне было некое происшествие… – Да, конечно, – прервал его динозавр, – и ты сидел за рулем. Но при чем здесь мы? Только теперь Райделл осознал, что динозавру, да и остальным тоже, доступны все его досье – полицейское, интенсекьюровское, любое; что они просматривают эти материалы прямо сейчас. Странное было ощущение. – Так вы что, в файлы мои залезли? – И не нашли там ничего интересного. – Динозавр снова прикрыл рот рукой, но зевка не получилось. – Бенедикт-Каньон?