— Я даже давал уроки. — Небось привираете? — Может, попробуем? — Нет уж, благодарю покорно, силу вашу испытал. И вообще, я должен работать. Он вернулся к верстаку, я последовал за ним. Разговор не клеился. Генри, видимо, был занят своими мыслями и работой. Вдруг, взглянув на меня, он спросил: — А как у вас с математикой? — Это один из любимейших моих предметов. — Арифметика и геометрия? — Конечно. — Может, и геодезия вам знакома? — Я занимался ею с большой охотой и очень любил бродить по полям с теодолитом. — И вы действительно сумеете сделать съемку местности? — Я не считаю себя профессиональным геодезистом, но мне приходилось делать и вертикальный и горизонтальный планы местности. — Хорошо, очень даже хорошо! — Но почему вы об этом спрашиваете, мистер Генри? — Значит, есть на то причина. А вот какая — об этом узнаете в свое время. Пока же я должен убедиться, гм… да, должен убедиться — умеете ли вы стрелять. — Устройте мне экзамен! — Я так и сделаю, будьте уверены, так и сделаю. Во сколько у вас завтра первый урок? — В восемь утра. — Зайдите ко мне часов в шесть. Пойдем на стрельбище, где я испытываю свое оружие. — Но к чему такая спешка? — А зачем ждать? Мне не терпится доказать вам, что вы гринхорн — и не более. Все, на сегодня хватит, у меня есть дела поважнее. Он, видимо, уже покончил со стволом и, достав из шкафа многогранный брусок металла, принялся обтачивать его. На торцевых гранях я заметил многочисленные отверстия. Мистер Генри так сосредоточенно трудился, что, кажется, совершенно забыл о моем присутствии. Его глаза блестели, а когда он время от времени любовался на свою работу, в них светилось, я бы сказал, благоговение. Этот кусок металла, безусловно, представлял для него особую ценность. Я спросил: — Это будет какая-то часть ружья? — Да, — ответил он, как будто с трудом припоминая, что я еще у него в доме. — Мне неизвестна система оружия с такой составной частью. — Охотно верю. Такая система рождается у вас на глазах, это будет оружие системы Генри. — Ага, понятно, новое изобретение. — Вот именно. — В таком случае простите меня за глупый вопрос. Конечно же, это пока тайна? Он еще долго крутил брусок в разных направлениях, заглядывая во все отверстия и поминутно примеряя его к каналу ствола, наконец отозвался: — Да, пока тайна, но я знаю, держать язык за зубами вы умеете, и потому скажу: перед вами многозарядный штуцер на двадцать пять выстрелов. — Но это невозможно! — Что вы понимаете! Я не так глуп, чтобы тратить время на невозможное. — В таком случае у вас должен быть магазин на двадцать пять патронов! — Он у меня и есть! — Значит, получится громоздкая, неудобная и жутко тяжелая штука. — В том-то и дело, что у меня будет только один барабан, причем очень удобный. Этот стальной брусок — не что иное, как будущий барабан для патронов. — Может, я чего-то не понимаю в вашем ремесле, но позвольте высказать опасение: а не будет ли перегреваться ствол? — С чего бы? Сплав и способ изготовления ствола — это и есть моя тайна. А потом, кому понадобится палить все двадцать пять патронов подряд? — Да, пожалуй, подряд не понадобится. — Вот видите! Из этого куска металла получится барабан на двадцать пять патронов. При каждом выстреле, вращаясь, барабан будет досылать в ствол следующий патрон. Долгие годы я вынашивал эту идею, но мне никак не удавалось воплотить ее в жизнь. И вот теперь появилась надежда. Кажется, дело идет на лад. Уже сегодня как оружейник я заработал доброе имя, ну а вскоре я стану знаменитым, очень знаменитым, и заработаю много денег. — Ага, и в придачу — нечистую совесть. Он непонимающе посмотрел на меня. — Совесть? О чем вы говорите? — Вы считаете, что убийца может иметь чистую совесть? — О, Господи! Уж не хотите ли вы сказать, что я убийца? — Пока еще нет. — Выходит, я стану им? — Да, ибо содействие убийству — такое же преступление, как и само убийство. — Прикусите язык! Я не собираюсь содействовать никакому убийству. Что вы плетете? — Конечно, это будет не одно убийство, а целая бойня. — То есть? Я совершенно отказываюсь вас понимать. — Если вы сделаете многозарядную винтовку на двадцать пять выстрелов и она попадет в руки первого встречного подлеца, то в прериях, каньонах и лесах начнется страшная бойня. Бедняг индейцев начнут Стрелять как бешеных койотов, и через несколько лет не останется ни одного краснокожего. Вы готовы взять этот грех на душу? Генри угрюмо молчал. — Если каждый сможет приобрести такую винтовку, вы и вправду скоро станете миллионером, но бизоны и мустанги будут окончательно уничтожены, а вместе с ними и другие животные, необходимые для жизни краснокожих. Сотни и тысячи любителей пострелять вооружатся вашими штуцерами и ринутся на Дикий Запад. Кровь людей и зверей польется рекой, и вскоре окрестности по ту и другую сторону Скалистых гор опустеют, не останется ни одного живого существа. — Проклятие! — вскричал он. — Вы действительно приехали сюда из Европы? — Да. — А до этого никогда не бывали в наших краях? — Нет. — И никогда не были на Диком Западе? — Нет. — Значит, типичный гринхорн… А болтает так, как будто он — прадед всех индейцев и живет здесь по меньшей мере лет сто! Эх, юноша, не думайте, что можете запугать меня. Даже если все, что вы здесь живописали, — правда, знайте: я вовсе не собираюсь стать владельцем оружейного завода. Я человек одинокий и останусь таким до окончания века. У меня нет желания каждый божий день ругаться с сотней-другой рабочих. — Но вы можете получить патент на свое изобретение, продать его и хорошо на этом заработать. — А вот это уж не ваша забота, сэр! До сих пор мне хватало на жизнь, надеюсь, и в дальнейшем не придется горе мыкать. А теперь собирайтесь-ка домой! Я не намерен дольше выслушивать птенца, который только вылупился, а уже чирикает. Меня не обидели грубые слова — такова уж натура мистера Генри. Я ни минуты не сомневался, что он желает мне добра, искренне ко мне привязался и хочет помогать во всем в меру своих сил и возможностей. Мы обменялись крепким рукопожатием, и я ушел. Я и не предполагал, какие последствия будет иметь тот вечер, а тем более какую значительную роль в моей будущей жизни сыграют тяжелый карабин, называемый Генри «старым флинтом», и не доделанный еще штуцер. А пока я с нетерпением ожидал наступления утра, будучи уверен, что не ударю в грязь лицом и покажу своему новому приятелю, на что способен, поскольку стрелял я действительно неплохо. Ровно в шесть часов я уже был у Генри. Он ждал меня в хорошем расположении духа — на его всегда суровом лице играла легкая, чуть ироничная улыбка.