Я ответил не сразу, притворившись, что взвешиваю варианты. – А что может предложить бар? – Ха-ха-ха! Какой-то шутник запрограммировал в роботе смех. Подобный звук мог бы издать грузный толстяк, тонущий в сиропе. Смех резко оборвался. – В баре смотрят, но не трогают. Денег нет – не распускай руки. Правило заведения. Относится ко всем посетителям. – Кабинки, – сказал я, торопясь поскорее уйти от фальшивых шуток механического цербера. В сравнении с ним уличные торговцы казались куда более человечными. – Вниз по лестнице и налево. Возьмите полотенце из стопки. Я спустился по короткой лестнице с металлическими перилами и повернул налево в коридор, освещенный вращающимися красными лампами. Они напоминали сигнальные огни автотакси. Воздух содрогался от примитивного и монотонного музыкального ритма, и мне показалось, что я попал в желудочек огромного сердца, накачанного тетраметом. Как и было обещано, на полочке в нише лежала стопка свежих белых полотенец. Дальше начинались дверцы в кабинки. Я прошёл мимо первых четырех, из которых две были заняты, и заглянул в пятую. Она оказалась небольшой, метра два на три. Пол обтянут блестящим атласом. Если на нём и была грязь, я её не заметил, потому что единственным источником света служила одинокая вращающаяся лампа-вишенка, такая же, как в коридоре. Воздух в кабинке был душным и спертым. Мечущееся пятно красноватого света вырывало из темноты видавшую виды кассу в углу – на чёрной матовой ножке стоял цифровой дисплей на красных светодиодах. В кассе проделаны щели для кредитных карточек и наличных. Клавиатура для кредита по ДНК отсутствовала. Дальняя стенка кабинки была из запотевшего стекла. Предвидя нечто подобное, я по дороге разжился в автобанке пачкой банкнот. Выбрав пластиковую купюру крупного достоинства, вставил её в щель. Нажал клавишу. Номинал введённой купюры высветился на дисплее. У меня за спиной бесшумно захлопнулась дверь, заглушая звуки музыки, и за запотевшим стеклом появилась неясная фигура. Я вздрогнул от неожиданности. Дисплей ожил. Пока что затраты минимальные. Я осмотрел тело, прижавшееся к запотевшей перегородке. Пышная грудь, расплющенная о стекло, женский профиль и смутные очертания бёдер и талии. Из спрятанных громкоговорителей донеслись тихие стоны. Томный голос произнес: – Ты хочешь увидеть меня, увидеть меня, увидеть меня… Дешёвая установка искусственного эхо, подключенная к вокодеру. Я снова нажал клавишу. Стекло мгновенно очистилось, и стала видна находящаяся за ним женщина. Она переминалась с ноги на ногу, демонстрируя себя, покачивала телом, выпячивала грудь, затем подалась вперед и лизнула стекло кончиком языка. При этом стекло опять запотело от её дыхания. Женщина посмотрела мне в глаза. – Ты хочешь прикоснуться ко мне, прикоснуться ко мне, прикоснуться ко мне… Не знаю, использовался ли в кабинке инфразвук, но моё тело определённо откликнулось на всё это. Член налился и начал шевелиться. Усилием воли я унял пульсацию и заставил кровь отхлынуть назад, приливая к нужным мышцам, как это делается перед боем. Для предстоящей сцены мне требовалось быть невозбужденным. Я ещё раз нажал клавишу. Стеклянная перегородка скользнула в сторону, и женщина шагнула вперед, словно выходя из душа. Она направилась ко мне, призывно протягивая руку. – Скажи мне, что ты хочешь, милый, – донеслось откуда-то из глубины горла. Её голос без поддержки вокодера прозвучал неожиданно резко. Я кашлянул. – Как тебя зовут? – Анемона. Хочешь узнать, почему меня так зовут? Её рука, проникнув за мой пояс, начала работать. За спиной тихо щёлкал счётчик. – Ты помнишь одну девушку, работавшую здесь? – спросил я. Она уже возилась с ремнём. – Милый, ни одна девушка, работавшая здесь, не сделает для тебя то, что сделаю я. Итак, что ты хочешь… – Её звали Элизабет. Это её настоящее имя. Элизабет Элиотт. Женщина резко отдёрнула руки, и маска вожделения соскользнула, словно стаяла изнутри лица. – Какого чёрта тебе нужно, твою мать? Ты фараон? – Кто? – Фараон. Легавый. – Перейдя на крик, она отпрянула от меня. – У нас есть всё, что нужно… – Нет. Я шагнул к ней, и женщина приняла умелую боевую стойку. Отступив назад, я тихо произнес: – Нет, я её мать. Напряжённая тишина. Женщина злобно смотрела. – Чушь собачья. Мамаша Лиззи до сих пор на хранении. – Нет. – Схватив её за руку, я заставил пощупать мою промежность. – Чувствуешь? Там ничего нет. Меня загрузили в эту оболочку, но я женщина. Я не могу, не хочу… Девушка распрямилась, неохотно засовывая руку мне в штаны. – Что-то у вас оболочка чересчур хороша, – усомнилась она. – Вы ведь только что с хранения. Условно-досрочно освобождённых обычно загружают в высохшее тело какого-нибудь наркомана. – Я освободилась не досрочно. Всё, что в нас вдолбили в Корпусе чрезвычайных посланников, пронеслось у меня в голове эскадрильей реактивных штурмовиков, оставляя следы правдоподобной лжи на правдивых подробностях. – Ты ведь знаешь, за что я отправилась на хранение? – Лиззи говорила про воровство «крошек мозга»… – Да. Погружение. А ты знаешь, в чьё сознание я погрузилась? – Нет. Лиззи никогда об этом не распространялась… – Элизабет не знала. И в прессе об этом не упоминалось. Грудастая девица подбоченилась. – Так в чьё же?.. Я одарил её снисходительной усмешкой. – Тебе лучше не знать. Это очень влиятельный человек. Достаточно влиятельный, чтобы вытащить меня и дать вот это. – Недостаточно влиятельный, чтобы вернуть тебя в оболочку без краника. В голосе Анемоны ещё чувствовалось сомнение, но доверие к моему рассказу поднималось стремительно, как коралловый риф из воды во время отлива. Она хотела поверить в маму из сказки, ищущую заблудшую дочь. – Как получилось, что вам при загрузке сменили пол? – спросила она. – Мы заключили договор, – сказал я, скользя по грани правды. – Этот… человек… он вытаскивает меня из хранения, а я выполняю для него кое-какую работу. Такую, для которой требуется мужское тело. Если всё пройдет успешно, я получу новые оболочки для себя и для Элизабет. – Вот как? Поэтому вы и пришли сюда? В голосе Анемоны появилась горечь, говорящая о том, что её собственные родители ни за что не станут её искать. А также о том, что она мне поверила. Я выложил последнюю ложь. – С новой оболочкой для Элизабет возникли кое-какие проблемы. Кто-то ставит палки в колёса. И я хочу узнать, кто и почему. Ты знаешь, кто её зарезал? Опустив лицо, Анемона покачала головой. – У нас с девушками частенько происходят разные неприятности, – тихо произнесла она. – Но Джерри всем выплачивает страховку. Он очень заботится о нас. Даже помещает на хранение, если лечение занимает много времени. Только тот, кто расправился с Лиззи, не был постоянным клиентом. – А у Элизабет были постоянные клиенты? Люди влиятельные? Кто-нибудь со странностями? Анемона посмотрела на меня, и в уголках её глаз появилось сострадание. Я понял, что сыграл роль Ирены Элиотт безукоризненно. – Миссис Элиотт, все, кто приходит в наше заведение, со странностями. В противном случае они бы сюда не приходили. Я заставил себя поморщиться. – Ну а насчет важных шишек? – Не знаю. Послушайте, миссис Элиотт, Лиззи мне очень нравилась. Пару раз, когда мне было плохо, она помогала, но близки мы не были. Лиззи дружила с Хлоей и… – Осекшись, она поспешно добавила: – Ничего такого вы не подумайте. Просто они с Хлоей, и ещё Мак, они одалживали друг другу вещи, делились тайнами, понимаете? – Я могу с ними поговорить? Анемона испуганно метнула взгляд в угол кабинки, словно услышала какой-то необъяснимый звук. У неё на лице появилось затравленное выражение. – Знаете, лучше этого не делать. Джерри… Понимаете, он не любит, когда мы разговариваем с клиентами. Если он застанет нас… Я вложил в позу и голос всю силу убеждения, которую приобрел в Корпусе. – Ну, может быть, ты их попросишь… Анемона в страхе огляделась по сторонам, но голос её окреп.