— Слушай, Лоу, вместе с этой должностью я получил офис, который больше, чем все твое издательство. — Они дали тебе этот офис, чтобы запереть тебя там, чтобы ты не совал нос в дела газеты. — Я ужинаю с боссом. — Потому что он должен держать тебя под контролем. — Черт, как я рад слышать твой голос. — Как Пегги и дети? — Отлично. Замечательно. Все здоровы. — Передай им мои наилучшие поздравления с Рождеством. — Обязательно. Ты должен зайти к нам в ближайший выходной. Ты помнишь о том, что мы не виделись уже полгода? А ведь живем мы так близко друг от друга. Лоу, почему мы не встречаемся чаще? — Может, подсознательно мы ненавидим друг друга? — Никто не может подсознательно ненавидеть меня. Я замечательный человек. Так говорит моя дочь. — Что ж, замечательный человек, мне интересно, сможешь ли ты оказать мне услугу? — Говори, Лоу. — Я бы попросил тебя просмотреть в архиве «Таймс» некоторые дела. Меня интересует материал об одном преступлении. — Что за преступление? — Попытка изнасилования ребенка. — Б-р-р. — И нападение с намерением убийства. — Где это случилось? — Где-то в западном районе Лос-Анджелеса. В одном симпатичном пригороде. Девочка жила в поместье акров в двадцать, которое, вероятно, с тех пор было перепродано. — Когда это произошло? — Двадцать четыре-двадцать пять лет назад. — А кто был жертвой? — Имя мне не хотелось бы называть. — Как это? — Роджер, она — мой хороший друг. — Понятно. — Кроме того, она относится к тем людям, кто постоянно на виду. — Я заинтригован. — Я не собираюсь писать об этом. И не хотел бы, чтобы кто-либо другой сделал это. — Если это произошло двадцать пять лет назад, для газеты это не представляет никакого интереса. — Знаю. Но кому-нибудь захочется использовать этот материал в каком-нибудь журнале. Это сильно ранит ее, если опять начнут ворошить ее прошлое. — Если ты не собираешься об этом писать, зачем ты хочешь поднять эти факты? — Она в беде. В серьезной беде. И я хочу помочь ей. — А почему ты не можешь расспросить ее саму о том, что произошло? — Ей было всего шесть лет, когда это случилось. — О Боже! — Она не может вспомнить все, по крайней мере вспомнить правильно. — А те события двадцатипятилетней давности имеют какое-то отношение к той беде, в которой она оказалась сейчас? — Вполне возможно. — Хорошо. Я не пошлю никого другого сделать работу — я сам спущусь в архив и пороюсь в документах. — Спасибо, Роджер. — И я займусь этим как твой друг, а не как репортер. — Это замечательно. — А как имя жертвы? — Мэри Берген. Нет, подожди... тогда ее звали Мэри Таннер. — Ясновидящая? — Да. — Она пишет для нас статьи. — Для меня тоже. — А имя насильника? — Бертон Митчелл. Б-е-р-т-о-н М-и-т-ч-е-л-л. Он был садовником в усадьбе Таннеров. — Я найду все материалы. Есть что-нибудь, что представляет для тебя особый интерес? — Я хочу знать, был ли суд над Митчеллом? И, если был, был он осужден или помилован? — Ты же сказал, что он насильник? — Это еще не значит, что его признают виновным. Ты знаешь, что может сделать хороший адвокат. — Что-нибудь еще? — Главное — это: был ли Митчелл признан виновным? И еще, я хочу знать, покончил ли он жизнь самоубийством? — Так тебе сказали? — Да. Но мне надо удостовериться, что это — правда. — Лоу, если он еще жив и если он не в тюрьме, я сомневаюсь, что смогу выяснить, где он находится сейчас. — Я не прошу тебя найти его. Если Митчелл жив, думаю, я знаю, где искать его. — Я позвоню тебе после обеда. — Я буду у себя в офисе. Закончив разговор с Роджером Фаллетом, Лоу набрал междугородний номер и попросил к телефону доктора Оливера Рейлсбека, своего старого друга, с которым он учился в Стэнфордском университете. Они проговорили минут пятнадцать. В половине десятого, выяснив у Оливера Рейлсбека все, что ему было нужно, Лоу прошел в ванную для гостей. Он убрал остатки вчерашнего разгрома. Стоя посреди маленькой комнатки, он внимательно вглядывался в зеркало, висевшее над умывальником. В нем не отражалось ничего, кроме его собственной персоны. Он потрогал стекло и раму зеркала, потрогал умывальник. Прошлой ночью все было залито кровью, которую Мэри увидела и материализовала силой своего сознания. Густая влажная кровь была настоящей... и не настоящей. Кровь имела субстанцию; цвет, текстуру (пусть хоть на несколько секунд), но это была кровь не из этого мира. Он подумал, чью боль и страдания воплощала она. Это могла быть символическая кровь той блондинки, чью смерть Мэри предсказала. А, может, стекавшая с пальцев Макса, это была кровь Мэри? Предзнаменование смерти? — Боже, помоги ей, — громко сказал Лоу.