Не вынимая пальца изо рта, Руби улыбнулась. Хотя Эрика всегда вежливо обращалась с Веничком, она считала, что Клементина с Сэмом не должны поощрять персонификацию предмета и пылкую привязанность к нему Руби. Эрика давно пресекла бы это. Она думала, ее психолог с ней согласна, правда, та высказывалась на эту тему раздражающе неопределенно. Эрика заметила, что Холли принесла с собой маленькую ярко-синюю сумочку с блестками, которую она подарила девочке на Рождество два года назад. Восторг на лице Холли, когда та открыла подарок и увидела сумочку, переполнил саму Эрику таким сильным чувством, что ей пришлось быстро отвернуться. Теперь Холли хранила в этой сумочке свою растущую коллекцию камушков, которую повсюду таскала за собой. Эрика немного беспокоилась по поводу коллекции камней, думая, что это похоже на навязчивую идею и может привести к проблемам разного рода, однако психолог уверила ее, что беспокоиться не о чем, это совершенно нормально. Она сказала, что, пожалуй, не стоило советовать Клементине следить за этим, но Эрика все же посоветовала, и Клементина пообещала с тем добродушно-снисходительным выражением, которое у нее иногда появлялось, словно Эрика страдала слабоумием. Оливер присел на корточки рядом с Холли: – Вот, нашел на днях. – Он протянул девочке плоский овальный голубоватый камень. – В нем есть блестящие кусочки. – Он показал кончиком пальца. – Я подумал, тебе понравится. Эрика затаила дыхание. Прежде всего, зачем Оливер поощряет Холли в собирательстве камней, если она поделилась с ним своими тревогами, и, во-вторых, Холли может обидно осадить его, как это бывает у детей. Клементина говорила Эрике, что Холли любит сама находить камни (бóльшая часть из них – это обыкновенные грязные камешки из сада) и не проявила ни малейшего интереса к небольшому полудрагоценному камню, который ей подарил замечательный отец Клементины, пытавшийся пробудить в Холли любознательность (к камню была прикреплена карточка со сведениями о его геологических свойствах). Холли взяла камень у Оливера и, прищурив глаза, принялась его рассматривать. – Это хороший камешек, – проговорила она и, открыв сумочку, пополнила свою коллекцию. Эрика с облегчением выдохнула. Оливер с ликующим видом выпрямился, поправляя брючины. – Что нужно сказать? – спросила Клементина. – Спасибо, Оливер. – Говоря это, Холли сердито посмотрела на мать. – Я и так сказала спасибо. Клементине следовало дать Холли шанс, а не встревать раньше времени. Эрика захлопала в ладоши: – У меня есть для вас игровой столик! – Здорово! Правда, девочки? – произнесла Клементина притворно-веселым тоном, как будто Эрика предложила детям нечто неподходящее и скучное, вроде вязания крючком. – Смотрел вчера игру? – спросил Сэм у Оливера. – Ну конечно, – ответил Оливер с видом человека, намеревающегося сдавать экзамен, к которому усердно готовился. По сути дела, он смотрел накануне игру только для того, чтобы ответить на вопрос Сэма. Как будто, если он изобразит интерес к спорту, это повлияет на исход сегодняшней встречи. У Сэма был довольный вид. Обычно разговоров о спорте с Оливером не получалось. – А как та подножка в первом тайме, а? – Сейчас же прекратите! Мы не хотим разговаривать о футболе! – вмешалась Клементина. – Положите конец нашим мучениям. О какой такой тайне нам надо поговорить? Эрика заметила, что Оливер запаниковал. Они по-прежнему топчутся на месте. Не так это должно было происходить. – Мы не скажем ни слова, пока каждый спокойно не усядется на свое место, – сказала Эрика. Может быть, таблетка уже подействовала. Сердце билось ровно. – О-о, какая herrschsüchtige Frau! – воскликнула Клементина. – Что это такое? – спросила Холли. – Это значит по-немецки «командирша», – ответила Эрика. – Удивительно, что твоя мама помнит такое длинное слово. Попросим ее сказать его по буквам? Когда им было по тринадцать, Эрика с Клементиной изучали в школе немецкий и пристрастились к немецким ругательствам. Они наслаждались резкой трескотней звуков этого языка. Иногда они пихали друг друга, но несильно, чтобы чуть-чуть потерять равновесие. Это было одно из немногих общих увлечений. – Только потому, что у нее оценки были лучше. Клементина закатила глаза. – О-о, всего двадцать оценок лучше или около того, – сказала Эрика. – Dummkopf[1]. Она получила ровно двадцать две оценки лучше, чем у Клементины. Клементина рассмеялась, как будто с нежностью, и Эрике стало легко. Надо постараться всегда быть такой – беспечной и спокойной, не слишком эмоциональной, а если и проявлять эмоции, то с юмором и шармом, не досаждая окружающим. За несколько минут они все устроили – девочки с удовольствием клеили блестящие розовые наклейки на картон. Эрика была горда тем, что игровой столик понравился. Конечно понравился. Маленькие девочки любят заниматься поделками. У Клементины в детстве был такой столик. Эрика его обожала: аккуратные маленькие коробочки с наклейками, флаконы с клеем. Клементине, конечно, нравился тот столик, так почему же она не поставила такой для собственных детей? Эрика не рисковала предложить подруге такое, поскольку часто замечала, что ее интерес к девочкам воспринимается как критика. – Мне нравятся эти крекеры с кунжутом, – сказала Клементина, когда они уселись друг напротив друга в гостиной. Она подалась вперед, чтобы взять крекер, и Эрика мельком увидела ложбинку между ее грудей. Белый бюстгальтер. С шеи свисала изумрудная подвеска, которую Эрика подарила ей на тридцатилетие. Кофейный столик стоял далековато от дивана, и Клементина грациозно опустилась на колени, как гейша. На ней был кардиган бирюзового цвета поверх белой футболки и длинная юбка с огромными белыми маргаритками на желтом фоне. Посреди бежевой гостиной Эрики она смотрелась как большое цветное пятно. – Помню, ты то ли любишь их, то ли терпеть не можешь, – сказала Эрика. Клементина снова рассмеялась: – Крекеры – моя страсть. – Она помешана на крекерах, – добавил Сэм. Клементина, не спросив, отрезала кусочек сыра, положила на крекер и вручила ему. – Папочка шутит, – пояснила она, закатывая глаза и вновь садясь на диван. – Сделал маникюр – а, приятель? – спросил Оливер у Сэма. А Эрика подумала: «О чем он говорит? Пытается быть общительным, типа „я простой австралийский парень, совсем как ты“, но получается у него все не так?» Однако Сэм вытянул вперед руку, чтобы показать, что ногти у него выкрашены в коралловый цвет. – Ага, работа Холли. Пришлось платить за привилегию. – Неплохо она поработала, – заметила Клементина. – Надо только не забыть снять лак перед работой, чтобы никто не усомнился в его мужественности. – Никто не усомнится в моей мужественности! Сэм ударил себя в грудь, а Оливер рассмеялся – быть может, с излишним жаром, но, право, все складывалось хорошо. Правильный тон был найден. – Что ж… – откашлявшись, начал Оливер. Эрика заметила, что у него подергивается колено. Чтобы унять дрожь, он положил на колено ладонь. – Ну вот, чтобы вы поняли подоплеку… – начала Эрика. – Должно быть, серьезная штука. – Клементина подняла бровь. – Подоплека. – Последние два года я безуспешно пытаюсь забеременеть, – сказала Эрика. Просто выскажи все. Не тормози. Клементина вынула изо рта крекер, от которого собиралась откусить. – Ты – что? – У нас было одиннадцать попыток ЭКО, – сказал Оливер. – Что? – не поверила Клементина. – Сочувствую, – тихо произнес Сэм. – Но ты никогда… – Клементина была поражена. – Я думала, ты не хочешь детей. Ты всегда говорила, что не хочешь детей. – Мы очень хотим детей, – подняв подбородок, заявил Оливер. – Тогда я была моложе, – объяснила Эрика. – Я передумала. – Но я считала, Оливер думает так же, – сказала Клементина. Она осуждающе смотрела на Оливера, словно ожидая, что он отступится, признает, что она права. «Ах, извини, конечно, ты права, мы совсем не хотим детей. О чем мы только думали?» – Я всегда хотел детей, – признался Оливер. – Всегда.