— Понимаю. — Май начала опасаться, что великан не в своем уме, и отступила на пару шагов. — На самом деле они вели себя как обычные люди. Ели, пили, справляли нужду как обычно, ну, вы меня понимаете? Как всякий тутошний житель, и я видел, как они плакали, слышите. Плакали от страха перед тем, что с ними будет. И никто не удрал от меня по воздуху, не обернулся котом, чтобы улизнуть под покровом ночи, и дьявол не пришел к ним на выручку как своим подданным. Я видел, они молились. И не думайте, что дьяволу, самому Господу всемогущему, от которого, как все твердили в один голос, они отреклись. — Он опустил глаза и чуть слышно проговорил: — Не знаю, что и думать. В тот момент девушке стало его ужасно жалко. Она вдруг ощутила, как он страдает, словно от него исходил запах угрызений совести. — Мне попала соринка под веко, не подумайте, что это слезы, — пояснил Голыш, вытирая глаза. — А тут еще под конец некоторые вручили мне кое-какие личные вещи, чтобы я передал их родственникам. — Он слез с козел и принялся искать что-то в задней части повозки. Нашел деревянную шкатулку с металлическими уголками, открыл ее и начал извлекать оттуда разные предметы, сопровождая появление каждого своим комментарием: — Вот это библии Марии де Арбуру и Марии Бастан, двух свойственниц из деревни. Они хотели послать их своим сыновьям, двум священникам, которых тоже арестовали. Хотя мне не известно, где они. — Он вытащил прядку золотистых волос, перевязанных зеленой ленточкой. — А это вот Эстевания де Петрисансена передает своему мужу. — Голыш помолчал с выражением озабоченности на лице и добавил: — Однако, по правде говоря, в голове не укладывается, как это я смогу показаться на глаза этому человеку. — Он захлопнул деревянную шкатулку с вещами арестованных и пристально посмотрел на Май. — Знаете, что? На самом деле у меня нет сил с кем-то встречаться и передавать эти вещи. Стоит только жене об этом проведать, она прибьет меня за то, что я навлек на дом беду. Я хотел было выкинуть все по дороге — и дело с концом, но у меня духу не хватает. — Куда вы отвезли задержанных? Где Эдерра? — Май задала ему вопрос самым ласковым тоном, на который была способна, потому что почувствовала, что не стоит сейчас ранить душу этого бедного человека. — Я передал их в Логроньо. В инквизиторскую резиденцию Логроньо. — А когда вы последний раз ее видели, — Май замялась, — с Эдеррой было все в порядке? — Ну, малость прихрамывала, и лодыжка у нее была замотана, но всех подбадривала, даже меня, — ответил Голыш с улыбкой и сказал сам себе: — Самая красивая женщина на свете. — Он благожелательно посмотрел на девушку: — Чтобы вас успокоить, скажу, что Прекрасная ни на минуту не оставалась одна. Она подружилась с одной из арестованных, с вдовой из Урдакса по имени Мария де Эчалеку. Правда… — Тут он секунду помедлил, решая, стоит рассказывать или нет, однако внутренняя потребность заставила его сделать это в полный голос: — Случилось нечто странное, когда мы поехали за вдовой. Не успели мы посадить Марию де Эчалеку на телегу, ее соседка из дома рядом бросилась к ней, и они довольно долго стояли обнявшись. Когда мы хотели их разнять, они упирались, противились. Соседка просила у нее прощения, а эта ей отвечала, что ничего страшного, что она ее понимает. Мы посадили ее в повозку, и она долго не переставала плакать. Думаю, что поэтому Эдерра над ней и сжалилась и всю дорогу с ней не разлучалась. — Он опустил глаза и неуверенно произнес: — Не знаю, правильно ли я поступаю. — А для меня Эдерра ничего вам не оставляла? — Нет, сожалею, — проговорил Голыш. — Я займусь этим и выполню все поручения, — сказала Май. — Ваша совесть будет чиста. С решимостью, которая удивила ее саму, Май протянула руки и застыла в ожидании, когда извозчик вручит ей шкатулку с металлическими уголками. Себастьян де Одия глянул на девушку с высоты своего роста. При внимательном рассмотрении она уже не казалась такой нелепой. Он секунду помялся, но потом взял шкатулку и передал Май. Затем взобрался на козлы, уселся поудобнее и взял в руки вожжи. Оба помолчали, потому что добавить к сказанному было нечего. Наконец Голыш заговорщицки подмигнул ей и сказал на прощание: — Желаю удачи, сеньора. Она вам понадобится. — Затем стегнул лошадей и тронулся с места. Май провожала его взглядом, пока тот не скрылся за горизонтом. Вспоминая встречу с Себастьяном де Одия, Май в то утро совершила ритуал купания Бельтрана. Она смотрела на него с сожалением. Воды реки тоже не смогли его расколдовать. Она начала надевать на него сбрую и, взваливая ему на спину переметные сумы, ощутила под рукой угол шкатулки с вещами осужденных. Вспомнила, что как только та оказалась у нее в руках, она поняла, что это путеводная нить, на другом конце которой находится Эдерра. В деревянной шкатулке с металлическими уголками было спрятано то, из-за чего стоило бороться, по-настоящему верить в жизнь, в то, что она вовсе не пустой сон и что кто-то ее любит и она не одинокая девочка, которая как неприкаянная скитается по свету в компании заколдованного осла. Она взяла шкатулку в руки, погладила крышку и глубоко вздохнула при мысли о том, что эти вещи, вернее, общение с их законными владельцами, приблизят ее к Эдерре. Неважно, сколько времени уйдет у нее на поиски этих людей, потому что, пока она будет этим заниматься, разговаривать с ними и все они и каждый в отдельности в подробностях расскажут о том времени, что они провели с Эдеррой, она сможет лелеять надежду увидеть ее снова. Если бы не обязательство передать вещи и необходимость найти Эдерру, она бы не знала, что и делать с собственной жизнью. Май решила, что самое худшее — это бояться самого страха, страдать из страха перед страданием и чувствовать себя до того свободным, что ни в ком не испытывать нужды. IV О том, как воспрепятствовать ведьмам в удушении новорожденных и в проникновении в свой дом Здание инквизиционного трибунала Логроньо располагалось на площади Святого Якова. Это было массивное прямоугольное здание из каменных блоков цвета сливочного масла; прямые линии терялись в проемах дверей и окон, чтобы причудливым образом закручиваться, распускаться и завиваться в их обрамлении, внося в угрюмый облик здания элемент движения. В довершение строители украсили фасад дома фигурами христианских святых, апостолов, ангелов и архангелов, включая святого Михаила, предводителя небесного воинства, грозно сжимающего в руке меч. В совокупности они были частью резного орнамента и были призваны бичевать зло, представленное во всех его отвратительных ипостасях. Короче, все эти скульптуры, вместе взятые, как бы разыгрывали театральное действо, и неграмотному человеку достаточно было посмотреть на стены, чтобы представить себе события священной истории. Заглянув с улицы через огромную арку входа, можно было разглядеть галерею внутреннего двора и колонны, обвитые вездесущим плющом. Его зеленые спирали невольно вызывали в памяти историю Евы, змея-искусителя и первые дни творения, румяные яблоки на древе познания, зов плоти и слабость женщины, по милости которой человеческий род попал в такую переделку, что до сих пор отдуваться приходится. Наверное, чтобы противодействовать подобным нездоровым мыслям (иначе хоть плющ стриги), по углам двора были посажены четыре суровых кипариса, поскольку хорошо известно, что кипарис, как и плакучая ива, суть два дерева, способные вызывать меланхолию, охранять покой мертвых и даровать спокойствие мятежным душам. За несколько дней до этого в расположение трибунала был доставлен огромный каменный фонтан, подарок Ватикана, над установкой которого в центре двора с переменным успехом трудилась горстка рабочих. В сопроводительной записке, написанной собственноручно Его Святейшеством, говорилось, что звучные струи кристальной воды фонтана внесут оживление в тишину инквизиторских покоев, а заодно и освежат атмосферу в душные летние вечера. Однако, несмотря на все усилия рабочих, из открытых ртов застывших в изумлении каменных рыб вместо воды вырывалась время от времени струя жидкой грязи шоколадного цвета, которая то с шумом накрывала тучи мошек, то пугала ласточек, то заляпывала стены вокруг. Незадолго до неожиданного появления Родриго Кальдерона инквизиторы Валье и Бесерра обсудили с рабочими безобразное поведение фонтана. Фаворита всесильного королевского министра никто не ждал. Он прибыл в гордом одиночестве, и цокот копыт его скакуна гулким эхом отразился от стен внутреннего двора трибунала. Родриго ловко спешился, перебросив через шею еще двигавшегося животного правую ногу и проделав соскок на манер ярмарочного акробата, демонстрируя тем самым прекрасную физическую форму. Он хорошо знал внутреннее устройство здания, поэтому вошел без церемоний, проворно стягивая с рук черные кожаные перчатки, и широким шагом направился к залу судебных заседаний, расположенному справа от фонтана. Но тут из чрева каменных рыб донесся звук, похожий на урчание в желудке, и новая струя грязи, вырвавшись на волю, окатила блистательного Родриго с головы до ног. Инквизиторов Валье и Бесерра чуть было не хватил удар, когда им сообщили о происшествии. — О боже! Вам следовало уведомить нас о своем визите, — приговаривали они, стирая грязь с его лица, на котором застыло выражение крайнего неудовольствия и досады. Злые языки утверждали, что Кальдерон был человеком скромного происхождения, и это выводило его из себя. Когда-то он служил пажом в Вальядолиде у отца герцога де Лерма, благодаря чему занял настолько прочное положение в этом семействе, что и сам фаворит проникся к нему уважением, устроив его секретарем при королевском дворе. Он неуклонно поднимался по служебной лестнице до тех пор, пока не был назначен ответственным за прием прошений и писем, адресованных королю и его фавориту. На этой должности он прославился тем, что выступал заступником и ходатаем в делах людей, которые щедро благодарили его за услуги, и это явилось источником, помимо прочего, его быстро растущего состояния. Герцог де Лерма нередко прибегал к хитрости, поручая Кальдерону прием посетителей в тех случаях, когда их просьбы следовало отклонить; таким образом, просители переносили свою ненависть на человека, который отказывал им в просьбе, а не на монарха или на герцога. Немало людей уже прониклись к Родриго Кальдерону враждебностью, а среди придворных за ним очень быстро закрепилась репутация выскочки, человека гордого и неприятного в общении. Он женился по расчету и благодаря этому стал маркизом де Сьетеиглесиас. Даже Кеведо публично высмеял Кальдерона и его желание выбиться в вельможи, во всеуслышание заявив о том, что секретарь герцога де Лерма лжет в части своего происхождения. А дело в том, что Родриго Кальдерон утверждал, будто обнаружил во Фландрии некие документы, которые якобы неопровержимо доказывали, не оставляя места сомнению, что он-де появился на свет в результате плотского увлечения дона Фернандо Альвареса-де-Толедо, старого герцога де Альба. Таким образом, Кальдерон предпочел опорочить собственную мать, нежели считать себя законным сыном простого капитана, воевавшего во Фландрии. Инквизиторы Валье и Бесерра потратили немало времени на то, чтобы очистить Родриго Кальдерона от грязи и рассеять его — вполне обоснованное — недовольство. Покончив с этим, они тут же взяли его под руки и увели подальше от фонтана, продолжавшего угрожающе урчать. Они направились в предназначенный для самых важных мероприятий зал судебных заседаний — огромный, оформленный в кастильском стиле, с резными деревянными панелями и выложенным красной плиткой полом. А там, усадив гостя за стол, предложили ему бокал местного вина в надежде привести его в доброе расположение духа. — Я приехал без предупреждения, поскольку меня привело сюда чрезвычайно важное и срочное дело, — объяснил Кальдерон с жестоким выражением лица. — Ведьмы! — выпалил он, неожиданно поднявшись со скамьи и звучно ударив кулаком по столу, отчего бокалы зазвенели, а оба инквизитора встрепенулись. — Знаю, что вы прилагаете все силы, чтобы покончить с этой напастью в нашей стране, но, похоже, система мер оказалась не очень действенной. — Кальдерон, громко стуча каблуками и заложив руки за спину, двинулся по залу, пересекая его по диагонали. Судя по возбужденному виду, нервы у него были на взводе. — Должен поставить вас в известность о том, что последствия этих неблагоприятных событий уже поставили на грань возмущения большую часть королевства и чрезвычайно беспокоят и герцога, и его величество, которые всю свою жизнь посвятили благородному делу укрепления католической веры на нашем полуострове. — Разумеется, мы это понимаем, — с озабоченным видом откликнулся Бесерра. — Полагаю, что при дворе уже известно о неприятном происшествии, однако в данный момент наш коллега Саласар занимается его расследованием, и мы можем заверить вас, что… — Происшествии? — Кальдерон резко остановился, с изяществом танцора повернулся на носках и вопрошающе посмотрел в глаза Бесерра. — О каком происшествии вы здесь толкуете? — Разве вы не из-за этого приехали? — Инквизитор Валье, казалось, был удивлен: плохие новости обычно распространяются очень быстро. — Одна особа, которая в прошлом году помогла нам отловить нескольких ведьм в здешних местах, утонула в реке в Сантэстебане при странных обстоятельствах. Похоже, Сатана ей отомстил. — Смерть, — задумчиво произнес Кальдерон. — Нет, на самом деле мне об этом не было известно. Я приехал, чтобы поговорить с вашими преподобиями о мягкотелости, которую выказывает инквизитор Саласар в ходе нынешнего Визита. Он кажется мне недостаточно, как бы это выразиться, твердым. Вы должны учитывать, что как раз сейчас Господь, наш покровитель, избрал Филиппа III и его министра, герцога де Лерма, самыми верными своими защитниками веры. Мы надеемся вскоре увидеть времена, когда мориски вынуждены будут навсегда покинуть пределы Испании, но пока этому процессу еще конца не видно. — Нам об этом известно, сеньор, — поторопился сказать Бесерра. — Мы читали хроники, в которых говорится об историческом поручении, полученном монархом от Бога. В них подвиг государя сравнивается с деяниями великих библейских освободителей, таких как Моисей, Иисус Навин, Саул, Давид и Соломон. — Действительно, как и они, король наш повелитель, а стало быть, и все мы, его слуги, обязаны не только способствовать избавлению королевства от исконных врагов, но и ограждать его подданных от всякого контакта с мерзостями языческими, — согласился Кальдерон и торжественным тоном добавил: — Указания Господа в данном вопросе весьма конкретны. — Кальдерон на секунду умолк и затем продолжил: — Однако дело в том, что с севера страны начали поступать крайне тревожные известия. Именно туда враги веры нашей и приспешники дьявола толпами повалили из Франции, спасаясь от натиска одного непреклонного инквизитора из Бордо, некоего Пьера де Ланкре, который уже предал очистительному огню более трех тысяч человек. По словам Родриго, два года назад сеньор Пьер де Ланкре основательно перетряхнул всю страну Лапурди. Этот неистовый и экзальтированный человек, вероятно вследствие какой-то странной травмы, отрицает свои наваррские корни: он испытывает отвращение ко всему, что отдает кастильским духом. Он стал монахом-доминиканцем в Турине и за короткое время, благодаря своим контактам, получил должность советника парламента в Бордо. И вскоре начал выказывать повышенный интерес ко всему, что связано с ведьмами. Пожелал познакомиться с их привычками, их трюками, захотел побольше узнать об их ночных полетах и непристойных танцах. С увлечением шаг за шагом проанализировал весь их магический ритуал, во время которого женщина способна совокупляться с вонючей мужской особью козьего рода, целуя ее под хвостом. Искреннее отвращение, которое он к ним испытывал, доставляло ему неизъяснимое удовольствие, и ему хотелось знать о них как можно больше, находить все новые предлоги для презрения к ним, питая таким образом настолько болезненное раздражение, что он и сам попал в какой-то заколдованный круг. По характеру он был женоненавистником. И пребывал в твердом убеждении, что поклонники дьявола чаще встречаются среди женщин, и ему нравилось читать книги, подтверждавшие его теорию. И вот когда король Генрих IV обратился к Ланкре с просьбой выступить посредником в длительном конфликте между семейством Уртубия и жителями Сан-Хуан-де-ла-Лус из-за прав владения мостом, у того появилась возможность осуществить на практике все, что он вычитал в «Malleus Maleficorum», учебнике, написанном двумя немецкими доминиканцами, в котором давались подробные сведения о том, как поймать ведьму и вывести ее на чистую воду. Иски породили месть, доносы, обвинения, огорчения и сожаления. Стороны обвиняли друг друга в чем только можно. Одна из обличительниц заявила, что, дескать, соседи опоили ее магическим зельем. Пьер де Ланкре обнаружил в этом деле происки дьявола, которыми стоило заняться. Всего за четыре месяца ему удалось разоблачить три тысячи колдунов и ведьм, среди которых были мужчины, женщины, дети и священники. Он докопался до первопричины и пришел к выводу, что во всем были виноваты католические миссии, которые испанцы осуществляли в Индии и Японии. Хотя им и удалось изгнать колдунов из здешних краев, они не смогли помешать оным укрыться в Стране Басков. По его ученому мнению, попустительство испанской инквизиции в этом вопросе привело единственно к тому, что ужасные демоны свободно расселились по северным территориям Испании, беспрепятственно в случае надобности нарушая границу с Францией. Осуждая подобные безобразия, Ланкре провозгласил себя спасителем несчастной французской земли от баскской напасти. Воспользовавшись тем, что большая часть мужского населения была занята ловлей трески в далекой Терранове, дело было в самый разгар сезона, он без малейших сожалений предал огню шестьсот человек, в том числе сжег маленьких девочек, в которых углядел зародыш страшной угрозы. В результате все это вылилось в беспримерную бойню, которая могла бы завершиться еще хуже, если такое возможно, потому что рыбаки вернулись. Обнаружив, что этот человек сотворил с их женами, они чуть было не разорвали его на куски. Ланкре пришлось спешно бежать из Лапурди под покровом ночи, переодевшись старухой, чтобы его не опознали, потому что ему донесли о том, что жители собрались размозжить ему череп. Ныне французский инквизитор находится в Бордо, где работает над книгой со следующим заглавием: «Трактат о баскском колдовстве. Описание непостоянства ангелов зла и демонов». С его помощью он намеревается сослужить службу будущим инквизиторам. — Мы не можем позволить себе отстать от французов! — с надрывом вскричал покрасневший от гнева Кальдерон, из-за чего на лбу у него начала пульсировать жилка. — По сообщениям, некоторые колдуны убежали от наказания во Франции, чтобы найти прибежище в наших краях. Надо предупредить всех, в первую очередь жителей приграничных районов. — Но это может всполошить население, — пролепетал Валье, — напугать его еще больше, чем оно напугано сейчас, это… — Но люди и должны всполошиться! Это очень серьезно. Очень, очень серьезно, — повторил Кальдерон. — Разумеется, очень серьезно. Кальдерон пристально глядел в глаза Валье в течение нескольких бесконечных секунд. Его лицо начало терять багровый оттенок, и вскоре он, по всей видимости, успокоился. Он вернулся на свое место, рассеянным взглядом обвел вокруг и тут заметил бокал с вином, оставленный на столе, одним глотком осушил его и шумно выдохнул воздух. — В этом деле вы не одиноки, — покровительственным тоном добавил Кальдерон, — я сам отправлюсь в Бордо, чтобы встретиться с упомянутым Ланкре. Судя по всему, у него имеется убедительное доказательство реального существования ведьм и демонов, в противовес дурацкой идее, которую кое-кто отстаивает, что, мол, все это проистекает из помрачения рассудка и сумасбродства. Я попрошу его предъявить мне это доказательство, а также попрошу дать мне список имен нечестивцев, удравших из Франции и засевших на границе кастильского королевства. — Я не знал, что у нас настолько дружеские отношения с французами, чтобы мы могли себе позволить просить их о подобных одолжениях, — заметил Бесерра. — Мы переживаем период, скажем так, затишья с соседями, — пояснил Кальдерон. — Впрочем, не будем обманываться этой безмятежностью. Как бы им хотелось освободиться от колдунов, выдавив эту нечисть в наше королевство! Однако мы им этого не позволим, не так ли? — Он искоса взглянул на инквизиторов, а те решительно закивали головами. — Христианство распространяется по всему миру, поскольку этого хочет Бог, но даже сегодня в пределах наших собственных границ существуют идолопоклонники, проявления язычества, которые постепенно следует искоренить. Наверняка этот самый Генрих IV, да хранит его Господь там, где положено ему быть, не имел бы ничего против того, чтобы религиозные волнения в граничащих с Францией провинциях отравили спокойствие нашего благочестивого королевства. Это принесло бы ему славу наиболее выдающегося католического государя Европы. — Родриго помолчал и добавил еле слышно, словно обращаясь к самому себе: — Мало ему того, что он оказался на престоле благодаря нашим землям, которые мы уступили французам после подписания Вервенского мира. Кальдерон вздохнул, выразительно взглянув на свой пустой бокал, и Бесерра поспешил его тут же наполнить. Секретарь герцога де Лерма бережно взял его за ножку и поднял к свету, чтобы полюбоваться пурпурой жидкостью, напоминавшей по цвету драгоценный камень. Затем описал бокалом несколько кругов, поднес к носу и втянул Носом запах благородного дерева, который мог выделить среди всех прочих ароматов любого сорта вина. Он закрыл глаза и сделал глоток, впервые позволив себе насладиться вкусом напитка. — И вот что еще, — произнес Кальдерон, не открывая глаз. — Мне хотелось бы иметь план перемещений Саласара. А также желалось бы знать даты и места, которые он намерен посетить. Я хочу знать, где он может находиться в любое время дня и ночи. — Сию минуту, сеньор, — с поклоном произнес инквизитор Валье. Перед тем как попрощаться, Кальдерон остановился под сводами галереи внутреннего двора, держась на почтительном расстоянии от каменных рыб фонтана, которые упорно продолжали плеваться грязью. Он посулил инквизиторам, что, если вопрос с ведьмами будет улажен удовлетворительным образом, они будут вознаграждены по-королевски. Валье и Бесерра скромно улыбнулись и передали ему план путешествия своего коллеги Алонсо де Саласара-и-Фриаса, с заверениями в том, что в случае возникновения каких-либо изменений они ему об этом сообщат. — Зачем ему с такой точностью знать, где находится Саласар в любое время суток? — спросил Бесерра, глядя вслед удалявшемуся Кальдерону. — Не имею представления, — ответил Валье. Кальдерон больше двух часов гнал коня по дороге, ведущей на север, время от времени останавливаясь, чтобы взглянуть на карту, кусок пожелтевшего пергамента, которую он хранил в свернутом виде под камзолом, пока наконец не добрался до узкой песчаной тропинки, укрывшейся в густом сосняке. Он свернул на нее и ехал еще некоторое время, пока не убедился, что вряд ли в столь уединенном месте может появиться нежелательный свидетель или соглядатай. Это его порадовало. Начинало темнеть, и он заприметил огонек лампы, мигавший среди деревьев, который служил указанием месторасположения постоялого двора. На двери убогого домишки висел букетик чертополоха, свидетельство того, что хозяева совсем недавно были осчастливлены рождением ребенка и пытались оградить его от козней ведьм. Согласно местному поверью, чаровницы охотно превращаются в муравьев или мух, чтобы потом забраться в рот к новорожденным и вызвать у них смертельное удушье. Единственным способом избежать несчастья было прикрепление букетика чертополоха на дверь жилища, потому что по правилу, заведенному у ведьм, прежде чем переступить порог дома, им надлежало пересчитать один за другим все фиолетовые лепестки-перышки цветка, не сбившись со счета. В ночной темноте, да еще когда надо вести счет, не поднимая шума, соргиньи, то есть ведьмы, не раз и не два ошибались и то и дело начинали сначала. Приходилось заниматься этим до наступления рассвета, то есть до того момента, когда ведьмам следовало удалиться, поскольку, не избавившись от орудий своего ремесла до восхода солнца, они рисковали превратиться в каменных истуканов. Только таким способом можно уберечь детей от напасти, потому что ведьмам не удается проникнуть ночью в дом. Хозяин постоялого двора услышал топот копыт и вышел навстречу. Великан с широченной грудью держал лошадь под уздцы, пока Кальдерон спрыгивал с нее, и пригласил его войти в дом. Помещение было не слишком просторным и представляло собой комнату с деревянным полом и стенами и с шестью столами, на которых стояли небольшие вазочки из обожженной глины с букетиками полевых цветов. Имелись также дверь, которая вела на кухню, и окно с раздвинутыми занавесками в голубую и белую клетку, за которым была видна дорога. Живительное тепло очага, располагавшегося в центре помещения, заливало стены колеблющимися отблесками пламени. — Садитесь, где вам нравится. Моя жена только что приготовила тушеное мясо, я принесу вам тарелку, — сказал хозяин постоялого двора, опускаясь на колени перед огнем, чтобы смешать траву с дровами очага и сунуть ее в огонь вместе со шкуркой ежа. Это был еще один способ избежать визита ведьм. Кальдерон про себя усмехнулся: даже в этих глухих местах страх чувствует себя как дома. Он сел за один из дальних столов и не проронил ни слова, заслоняя лицо рукой, пока заглатывал жесткие куски мяса, почти не прожевывая, потому что весь день во рту у него не было ни крошки. Он быстро расправился с мясом, тщательно вытер хлебом тарелку, забыв о правилах приличия, которым следовал в течение дня, и наконец почувствовав себя свободным. Теперь можно было расслабиться и скрасить ожидание, наслаждаясь вином, а вернее, присутствующим в нем привкусом дубовой бочки. О появлении шайки он догадался еще до того, как отворилась дверь таверны, об этом свидетельствовали раскаты смеха и громкие крики за окном. Белоглазый вошел первым, задев плечом косяк входной двери, поскольку, вечно зыркая по сторонам единственным глазом, обычно ничего не видел у себя перед носом. За ним последовали остальные. — Вы опоздали, — поприветствовал их Кальдерон со скучающим видом, радуясь тому, что его знакомые и не подозревают о его связях с такого рода публикой. — Простите, сеньор. — Верзила с длинными волосами и густой бородой мял шляпу в руках, не решаясь взглянуть ему в глаза. — У нас была небольшая неприятность. Ничего существенного.