Ночная сырость сменилась сероватой пеленой тумана, которую уже начало разгонять яркое утреннее солнце, когда инквизитор Алонсо Саласар-и-Фриас явился в сопровождении своих помощников. Все они обратили внимание на то, как расстроен священник, не сводивший взгляда с бездыханного тела Хуаны. Увидев приближающегося инквизитора, священник облегченно вздохнул. Он уже был наслышан о Саласаре до его приезда в Сантэстебан. Впереди него бежала слава самого сурового и жестокого из трех инквизиторов, участвовавших в аутодафе в городе Логроньо. Суровый вид во время допросов, когда он скептически приподнимал левую бровь и язвительно хмыкал, наводил ужас на обвиняемых и вызывал восхищение и уважение секретарей, ведущих протокол. Когда его коллеги, инквизиторы Валье и Бесерра, выражали удовлетворение признанием какого-либо арестованного, он продолжал выражать недовольство и со страстной настойчивостью требовал применения пыток, которые заставляли бы обвиняемых выложить всю подноготную. Говорили, что годы обучения в Саламанкском, древнейшем и либеральнейшем из всех университетов Испании сделали его необычайно проницательным, а во время поездок по Италии он научился мастерски скрывать замешательство и изумление. Ни один из помощников, сопровождавших инквизитора в то печальное утро, никогда прежде не видел утопленников. — Что скажете? — спросил их Алонсо де Саласар, указывая взглядом на мертвое тело женщины. — Она мертва, — с испуганным видом пролепетал брат Доминго. — Надо же, вот оно, оказывается, в чем дело. Никогда бы не подумал… — отозвался послушник Иньиго де Маэсту, потирая с ученым видом подбородок. Он искоса взглянул на Доминго и лукаво усмехнулся. — Пожалуйста, Маэсту, сейчас не время шутить, на самом деле, — укорил его Саласар и, повернувшись к Боррего Солано, спросил: — Кто ее обнаружил? — Дети, — священник указал на стайку ребят, которые настороженно поглядывали на них, прячась в тени деревьев, — они играли на берегу и увидели, как тело принесло течением. Оно застряло на повороте, который, извольте видеть, река делает как раз в этом месте. Зацепилось за ветки кустарника. — Известно, кто это? — О да, Хуана де Саури. Одна из наших наиболее благочестивых прихожанок. Да-да, Хуана. — Умерла по крайней мере пару дней назад, — сдержанно произнес Саласар: в данной ситуации он решил соблюдать осторожность. — Человеческое тело сначала тонет, однако жидкость по прошествии времени обнаруживает в себе инородную, чуждую водной среде субстанцию и без всяких колебаний выталкивает ее на поверхность. — Он взглянул на священника и спросил: — Не было ли у нее серьезного повода принять необдуманное решение, падре? — Что вы хотите этим сказать? — возмутился священник. — Хуана будет похоронена на кладбище. Я же вам говорю, что это была одна из самых ревностных прихожанок. Если вы хотите докопаться до настоящей причины ее смерти, первое, что вам следует узнать, — она была в высшей степени доброй христианкой, которая дала вашему преподобию год назад показания против всех этих колдунов, которые бесчинствовали в моем приходе и стремились разрушить единство веры. Хотите найти правду — поищите-ка виновных среди людей, заполонивших город в поисках прощения, обещанного им инквизицией. Уверен, большая часть из них — притворщики. Они врут, что раскаялись, наверняка среди них все еще находятся приверженцы дьявольской секты. Или вы думаете, что они готовы в один момент перемениться? Ясно, что есть и другие, помимо казненных, не считая тех, кто собрался здесь. Они везде, заполонили всю Европу. Что ни день, перелетают через границу из Франции на метле. Они все еще пребывают среди нас и жаждут отмщения. Мне опять придется разрешить детям ночевать в церкви. Это единственное место, откуда ведьмы не смогут их похитить и унести на свои отвратительные сборища, во время которых дьявол заставляет их поднимать ему хвост и целовать свои срамные части. А колдуны и ведьмы ложатся вместе, невзирая на пол и на родство, которое их связывает. — Вы говорите об инцесте, отец мой? — спросил Иньиго, никогда не упускавший случая послушать рассказы о дьявольских кознях. — Конечно! Мужчины с мужчинами, женщины с женщинами, братья с сестрами, матери и отцы. Демоны с длинными и огромными мужскими членами, подобными змею, толкнувшему праматерь нашу Еву на первородный грех в раю. Оный член вводится в половую щель женщины, пока не… — Иньиго, Иньиго, — вскричал с озабоченным видом Саласар: обстоятельные рассуждения священника вывели его из себя, и он решил переменить тему. — Иньиго! — Да, сеньор? — Сходи-ка вон к тем кустам, сорви несколько листочков и принеси сюда, — приказал ему Саласар, засучивая рукава сутаны. Инквизитор взял листья, тщательно растер между ладоней, пока они не превратились в небольшой зеленый комочек, соком которого он помазал себя над верхней губой, прямо под носом. Не обращая внимания на изумленные взгляды Боррего Солано, Иньиго и брата Доминго, он опустился на одно колено перед безжизненным телом Хуаны, над которым уже начали кружиться мухи, и начал его ощупывать. Потом снял листья, закрывавшие ее лицо, и ему показалось, что он видел эту женщину, когда та давала показания на суде в Логроньо в прошлом году, но полной уверенности у него в этом не было. Хотя он и гордился тем, что прекрасно помнил всех, кого допрашивал, лицо покойной слишком распухло, чтобы его можно было узнать. Инквизитор пошарил в складках ее одежды, ощупал шею, сжал ей ладонями голову, словно проверяя дыню на спелость, и, когда возмущенный его поведением священник Боррего Солано налился багровым румянцем, готовый взорваться, взял утопленницу за правую руку, показывая взглядом на зиявшую посреди ладони глубокую рану, доходившую почти до кости. — Это стигмат? — прошептал Боррего Солано. — Боже праведный! — И он три раза подряд истово перекрестился. — Нет, не думаю, — подчеркнуто ровным тоном проговорил Саласар, чтобы разрядить обстановку. — Скорее похоже на то, что покойная перед смертью что-то сжимала изо всех сил в кулаке. — Но откуда вы знаете, что это не рана от какой-нибудь ветки, которую она задела, пока ее несло течением? — спросил брат Доминго. — Рана слегка затянулась. Значит, женщина была еще жива, когда появилось это повреждение. Оно не похоже на случайную царапину. Это глубокая рана, такое впечатление, будто у покойной было что-то зажато в руке. Кроме того, след имеет слишком правильную форму. На что похожа эта рана? — спросил Саласар своих учеников, отведя в сторону руку Хуаны как человек, имеющий дело с произведением искусства, чтобы найти лучшую точку обзора. — Рана имеет очертания креста! — воскликнул Иньиго и добавил уже гораздо спокойнее: — Нет сомнения в том, что рана по форме напоминает крест. — Чем же она могла ее нанести? — спросил Саласар. — Бедная женщина! — воскликнул священник взволнованно. — Не знаю, какое значение имеет этот след на руке. Самое главное, он свидетельствует, что дьявол все так же нас подстерегает за каждым поворотом, а ее он избрал своей первой жертвой. — Вы заблуждаетесь, отец мой. Знаки, окружающие тело, могут многое прояснить, — заявил Саласар с таинственным видом. — Люди, умершие при необычных обстоятельствах, сами по себе представляют загадку, которую и следует прежде всего разгадать. Они подобны раскрытой книге, написанной шифром. Если нет человека, посвященного в эту тайнопись, то и книга будут предана забвению, и содержащееся в ней послание, которое могло бы объяснить смысл существования этих загадок. И даже, вполне возможно, придали бы смысл нашему существованию, — с задумчивым видом завершил инквизитор прежде, чем подняться, отряхнул сутану и добавил с делано безразличным видом: — Желательно, чтобы тело перенесли в дом, где мы остановились, чтобы я мог тщательно его осмотреть. — Помилуй боже! Что вы собираетесь с ней сотворить? — возмущенно запротестовал Солана. — Я не ставлю под сомнение методы, к коим имеет право прибегать священная инквизиция при ведении своих дел; возможно, при других обстоятельствах они и помогают выяснить, какие пути привели людей к смерти, однако в данном случае все предельно ясно. Ведьмы отомстили Хуане за то, что она дала показания против них в прошлом году, а след с очертаниями креста на ее руке есть стигмат, который Господь соблаговолил оставить, дабы подчеркнуть сострадательный характер покойной. В этом и заключается смысл раны и всей этой отвратительной и мрачной загадки. Что скажет ее дочь по поводу того, что вы, ваше преподобие, забираете тело, откладывая положенное по христианским обычаям погребение? — Дочь? А где жила покойная? — Саласар, похоже, заинтересовался данным обстоятельством. — Дом Хуаны находится выше по течению. В часе ходьбы отсюда быстрым шагом. Она живет одна, потому что ее дочь замужем, однако та приходит пару раз в неделю навестить свою мать. Я хочу сказать, навещала ее пару раз в неделю. — Священник опустил голову и пробормотал, качая головой: — Бедная Хуана, бедная Хуана… — Мне необходимо поговорить с ее дочерью, — заключил Саласар. Май де Лабастиде в то утро находилась недалеко от реки, когда неожиданно на берег выбежали дети, и она едва успела спрятаться в зарослях прибрежного тростника. Она видела, как они прошли мимо, балуясь и толкая друг друга. Потом долго искали под мокрыми камнями червяков, чтобы насадить их в качестве наживки на свои нехитрые рыболовные снасти. Слышала, как они переполошились, обнаружив мертвое тело, как они кричали, вытаскивая его из воды. Видела, как изумление сменяется у детей любопытством, когда они толкали его палками и мысками башмаков, направляя в нужное место. Она даже видела, как они совершенно неподобающим образом начали заглядывать утопленнице под юбки, пока один из них не спустился к дороге в селение и не побежал за взрослыми. Дети ее не видели, потому что Май обладала способностью оставаться незамеченной. Благодаря этому она имела возможность беспрепятственно наблюдать за похоронным обрядом, совершаемым Саласаром и его свитой. Она узнала инквизитора: он был ее единственной надеждой на встречу с Эдеррой. Если бы не уверенность в том, что, следуя за Саласаром, она сможет ее найти, не будь этой зацепки, соломинки, за которую она ухватилась в последней надежде, возможно, она терпеливо ждала бы, пока провидение само не надумает исправить несправедливость по отношению к ней и ее жизни после исчезновения Эдерры. А может быть, она просто улеглась бы под деревом, дожидаясь, когда смерть сжалится над нею и прекратит навсегда саднящую боль. Без мудрой Эдерры столь тщедушному созданию, как она, справиться с какой-либо проблемой, пусть даже самой мелкой, было не под силу. Май никогда раньше не действовала по собственному разумению, и поэтому ей пришло в голову, что если она последует за Саласаром, то найти Эдерру будет намного проще. Поэтому она не могла позволить, чтобы колдуны, демоны, ламии или еще какая нечистая сила предприняли попытку причинить вред инквизитору, по крайней мере, она решила помешать им в этом предприятии. И она принялась за работу: надо было изготовить оберег, именно так, как на ее памяти в подобных случаях это делала Эдерра. «Обереги, — говорила Прекрасная, — следует изготавливать с крайней осторожностью. Их назначение состоит в том, чтобы защищать человека от сглаза, мести, неприятностей и действовать как магнит, притягивающий удачу, достаток и мудрость. Чтобы оберег получился, его должен изготовить человек, искушенный в этом деле. Человек с нечистой душой и злыми намерениями не должен приступать к этому священному действию, поскольку опять-таки если помыслы его нечисты, желания сомнительны, а движет им недоброе чувство, то волшебство имеет свойство оборачиваться против своего создателя, и он может превратиться в столовую ложку или даже ночную букашку. Заглянув себе в душу и уверившись в том, что цель, которую вы преследуете, справедлива и честна, следует раздобыть клочок бумаги, графит и лоскут шелковой материи…» У Май уже заранее был припасен в переметных сумах осла Бельтрана необходимый клочок бумаги. Она сама изготовила ее несколько месяцев назад. Важно, чтобы тот же самый человек, который взялся сотворить оберег, сам изготовил и бумагу для него, чтобы, не приведи бог, в благотворном воздействии оберега впоследствии не произошло никаких сбоев. При этом, работая с волшебными составляющими, следует обязательно отогнать посторонние и нечестивые мысли. Май радовало то обстоятельство, что это была ночь с воскресения на понедельник, день луны, и вдобавок полнолуние, поскольку обереги, изготовленные под влиянием луны, надежнее предохраняют от эпидемий, отгоняют злых духов и защищают во время путешествий. А то, что бумага была изготовлена загодя, в какой-то другой день недели, на действии оберега никак не сказывалось. Кроме того, Май отпечатала в уголке бумаги, когда масса была еще сырой, магический баскский крест лаубуру, так что весь лист, когда высох, оказался помечен этим похожим на свастику знаком. Она заточила кусочек графита с помощью маленького ножика и начертила на клочке бумаги восьмую пентаграмму. Хорошо известно, что сила пентаграмм — это, скорее, вопрос веры, нежели логических умопостроений, и, как и в случае всех прочих магических обрядов, при ее начертании надо действовать крайне осторожно, поскольку магический эффект, достигаемый с ее помощью, в значительной степени зависит от того, насколько точно все было проделано. Восьмая пентаграмма необходима для охраны путешествующих, поскольку при ее наличии все попытки злых духов сбить их с пути пропадают втуне. В равной степени она полезна и рыбакам, потому что, когда носишь ее при себе, улов обеспечен. Май, с самого детства наблюдавшая за тем, как Эдерра делала отвары из цветов, трав и клубней, чтобы извлечь из них их бальзамическую душу, и научившаяся у нее изготавливать обереги с учетом пожеланий заказчика, прекрасно знала полезные свойства тридцати пяти пентаграмм, равно как и символов и слов, которые их составляли. Даже не умея читать и писать, она могла воспроизвести их без малейшей ошибки. Эдерра считала, что все люди без исключения от рождения обладают способностью изготавливать зелья, притирания и настои, и уж тем более Май, у которой это было в крови и которая вдобавок целыми днями за ней следила и подражала во всем. Однако у девушки долгое время все выходило невпопад, поэтому в данном случае она особенно старалась ничего не упустить и все сделать правильно. Было крайне важно, чтобы оберег сработал. Закончив рисовать восьмую пентаграмму, Май отыскала в своем узелке шелковый лоскут цвета слоновой кости, в который она ее осторожно завернула, завязав верхнюю часть косичкой, сплетенной из волос из гривы Бельтрана, и приступила к очищению оберега, как того требует обряд освящения, заклинанием, обращенным клуне. Красавица луна, прекрасная звезда, Сияние твое держа в своей руке, Приветствую тебя и заклинаю Дыханием своим и воздухом во мне, Землей, которой я стопой касаюсь, Заклинаю вас всеми именами духов, Принцев, которые вами управляют. Проговорив это, она три раза звучно дунула на оберег, вложив в это всю свою веру, которую только способна была собрать, и молясь о том, чтобы на этот раз оберег, изготовленный ею самостоятельно, без помощи Эдерры, оказал бы нужное действие. Во время ужина Май приблизилась к дому, в котором Саласар вместе со свитой остановился в Сантэстебане. Всю предыдущую ночь она наблюдала за зданием и заметила, что в одном окне колеблющийся свет свечи дрожал почти до утра. Она сумела разглядеть тень Саласара на потолке комнаты, перемещавшуюся то вверх, то вниз. Сосчитав окна, она мысленно составила себе план здания; она была уверена в том, что, оказавшись внутри, без труда отыщет опочивальню третьего инквизитора Логроньо. Она внимательно изучила маршрут ночного сторожа, который нарезал круги вокруг здания. И когда тот завернул за угол, на цыпочках подбежала к входной двери. Хотя Май и сунула в карман разноцветные камушки, благодаря которым могла становиться невидимой, обычно их можно найти в гнезде удода, она старательно избегала по пути встречи с кем бы то ни было. Май тихо шла по пустым коридорам, чутко прислушиваясь к звону ложек о тарелки, доносившемуся из столовой, вдыхая пикантный и сладковатый аромат вареного лука, которым тянуло из кухни. И он смешивался с запахом страха, исходившим от ее собственного тела. Покои Саласара удалось найти без особых усилий. Прежде чем войти, она припала к двери и, убедившись в том, что внутри никого нет, закусив нижнюю губу, осторожно, на цыпочках проникла внутрь. Затем подошла к постели, а там опустилась на колени и как можно дальше задвинула чудодейственный мешочек с оберегом под кровать с таким расчетом, чтобы он расположился точно под подушкой Саласара. — Вам будет сопутствовать удача, если вы будете справедливы, вам повезет, если ваши намерения чисты, вам повезет, и пусть ваши шаги приведут меня к моей няне Эдерре, — торжественно произнесла Май с полузакрытыми глазами. Затем с такими же предосторожностями она выскользнула из здания и, только удалившись на приличное расстояние, вынула из кармана разноцветные камушки, делавшие ее невидимой, чтобы не напугать осла Бельтрана, ожидавшего ее. Она взяла его под уздцы и направилась к лесу, не обратив внимания на две темные фигуры: в арке недалеко от дома инквизитора кто-то прятался. Двое мужчин внимательно осмотрелись вокруг и, убедившись, что никого нет, пересекли улицу и повернули к резиденции Саласара. Один из них, сверкая в темноте белым глазом, начал взбираться по стене, другой остался ждать под окном, теребя редкую бородку и с тоской всматриваясь в темноту. В тот момент, когда белоглазый уже почти дотянулся до подоконника, окно со стуком захлопнулось и прищемило ему пальцы, ему ничего не оставалось, как их разжать. Он с шумом свалился вниз, ударившись о землю словно тряпичная кукла. Но когда он застонал от боли, его бородатый спутник поторопился зажать ему рот рукой. — Кто идет? — донесся крик со стороны главного входа. Свалившийся застонал, бородатый его поднял, подхватив под мышки, и обнял за плечи, пытаясь успокоить. Он кое-как доволок пострадавшего до галереи, и, укрывшись в тени, они подождали, пока уйдет сторож. Тот высунулся из-за угла, прислушался и, сощурившись, с подозрением всмотрелся в темноту, но только и разглядел, что крадущегося кота с зелеными мерцающими глазами, который вяло мяукнул и с презрением повернулся к нему спиной. — Брысь, тварь! — прикрикнул на него сторож, запустив камнем, но не попал. Когда обнаружилось, что ведьмы мало-помалу захватывают власть над Европой, используя для этого все подручные средства, прошел слух, что они способны не только улавливать в свои сети людей, но и вовлекать в свои нечистые дела кое-каких животных. Говорили даже, что некоторые колдуны способны вот так вот взять и в мгновение ока превратиться в кота, чтобы пакостить соседям, оставаясь вне подозрений. Многие, узнав об этом, испугались. Наиболее подозрительные не давали котятам достичь зрелости, и, хотя кошки с их способностью к уничтожению грызунов и всяких мелких тварей давно считались домашними животными, люди начали массово выгонять их из дома. Если удавалось поймать их живьем, на них надевали колпак и санбенито, предназначенные специально для кошек, и устраивали аутодафе, по образу и подобию тех, которые устраивала инквизиция по отношению к людям, включая сожжение на костре. Говорили, что, мол, если поколотить кошку, попавшуюся ночью вам на пути, на следующий же день какая-нибудь женщина, подозреваемая в колдовстве, непременно появится с шишкой на голове, прихрамывая или кряхтя от боли в спине. Это, по мнению многих, служило неоспоримым доказательством того, что именно она, обернувшись кошкой, прошлой ночью получила трепку. В то время кошки подверглись таким гонениям, что их количество резко уменьшилось, и грызуны, избавившись от своих злейших врагов, начали бесчинствовать на улицах и в домах городов и деревень. Они разжирели чуть ли не до размеров зайца, кусали детей, пока те мирно спали в кроватках, и превратились в разносчиков болезней, заражая всякого, кто попадался им на пути, будь то домашний скот или человек. Крысы и мыши стали настолько сильными и крепкими, что совсем обнаглели. Когда дело приняло такой оборот, власти забеспокоились и издали особое распоряжение, которое было развешено на площадях всех сел и городов. Глашатай оглашал его на улицах, а священнику вменялось в обязанность зачитывать его вслух в конце каждой службы. В нем содержалось требование оставить бедных кошек в покое, поскольку не существовало ни одного убедительного доказательства их связи с дьявольской сектой. Несмотря на это, ночной сторож по-прежнему относился к кошкам с недоверием. Он с подозрением следил за кошачьим отродьем, пока оно не скрылось за углом. Затем с шумом зевнул и только после этого вернулся на пост у главного входа в здание. Вот тогда-то две тени улучили момент, чтобы покинуть послужившую им убежищем галерею, и в обнимку, словно пара забулдыг, спотыкаясь, удалились в сторону леса.