Она разожгла небольшой костер и соединила над ним все составные части, перевязав их зеленой лентой и шепча при этом заговор: Птицей небесною Счастье меня не накрыло. Червь земляной, Тебе предлагаю обмен. Светило ночное — луна молодая. Мое полоненное сердце, Ступай на спокойный костер. С этими словами она бросила связку в огонь и вдруг ощутила, будто внутри у нее что-то сломалось, ей даже послышался звук хрустнувшей ветки. Она знала, что это начало конца ее любви. Прислушалась к своему сердцу: прошло еще слишком мало времени, чтобы колдовство подействовало. Она продолжала любить Иньиго де Маэсту всей душой, но уже сделала первый шаг по дороге освобождения от страданий. Эта новость потрясла Испанию: Педро Руис-де-Эгино, неистовый охотник за ведьмами, который в последнее время помогал инквизиторам Валье и Бесерра разоблачать нечестивцев, умер от отравления. Все королевство было взбудоражено, люди опять задрожали от страха, потому что, несмотря на все гонения на еретиков и очистительный огонь костров инквизиции, проклятые богооступники продолжали отравлять жизнь добрым христианам и готовы были смести с дороги любого, кто стоит у них на пути. Загнанный в подсознание страх вырвался наружу, как только обнаружилось, что на сей раз колдуны объявили войну самим инквизиторам и их помощникам. Уж если они не побоялись замахнуться на столь почтенную персону, что же они намерены сотворить с простыми смертными? Вскоре прошел слух о том, что снова сектанты зашевелились. Если раньше их владения ограничивались лесными дебрями, то теперь они бесстрашно двинулись дальше — с радостью человека, который знает, что у него все козыри на руках. Они являлись в столицы провинций, поднимали там шум и гам, похвалялись, что им-де хорошо известны имена самых благочестивых и выдающихся жителей города. И преследовали их на земле, на воде и по воздуху, поскольку приверженцы дьявола владеют всеми этими элементами. Эти богопротивники всячески вредили почтенным обывателям и шантажировали их, грозясь расправиться с ними тем же способом, каким сжили со света Педро Руиса-де-Эгино. Встревоженные Валье и Бесерра связались с Верховным советом, чтобы сообщить, что нечестивцы уже свободно расположились станом прямо в центре Логроньо. Говорили, что каждую ночь они собираются на площади Святого Франциска, прямо напротив здания инквизиции, и устраивают шабаш, отплясывая, как сумасшедшие, вокруг огромного костра под звуки рожков и барабанов, нарушая, естественно, этим покой местных жителей. Инквизиторы требовали дополнительной помощи, отмены эдикта о помиловании, который, совершенно очевидно, никуда не годился, и скорейшего проведения нового аутодафе, чтобы окончательно спасти королевство от гибельного разложения. Таинственная смерть Педро Руиса-де-Эгино, охотника за ведьмами, показалась Саласару крайне несвоевременной. Он уже все подготовил, чтобы с ним встретиться и найти подтверждение своих подозрений. После своей встречи с престарелым клириком Диего де Басурто он пришел к выводу, что помощнику инквизиторов было выгоднее выдать порядочных людей за колдунов, чем признаться, что он просто не способен обнаружить хотя бы одного. Педро Руис-де-Эгино смог организовать этот фарс по двум причинам: либо он надеялся выслужиться перед Верховным советом, чтобы получить место представителя инквизиции, либо он был сообщником его коллег в Логроньо и стоял за спиной четверки мнимых колдунов, пытавшихся сорвать его Визит. Саласар надеялся с помощью своей наступательной тактики ведения допроса вынудить того признаться, каковы были подлинные причины его поступков. В этом ключе он изложил свои намерения главному инквизитору. У него не было ни тени сомнения в том, что он с его способностями дознавателя сумел бы в ходе допроса Педро Руиса-де-Эгино вывести его на чистую воду. Но теперь, после того как охотник за ведьмами отошел к праотцам, уже ничего не удастся выяснить, наоборот, странные обстоятельства, которые, похоже, окружали смерть дона Педро, превратили его в своего рода мученика, доказавшего свою праведность на деле. В тот же день Саласару пришло с почтой письмо за подписью главного инквизитора, в котором тот хвалил его и помощников за проделанную работу и выражал ему полное свое доверие. Он сообщал, что Верховный совет разделяет мнение Саласара о том, что в вопросе о ведьмах много домыслов и мало реальных фактов, и предлагает ему действовать в же духе, поскольку он продвигается в нужном направлении. Главный инквизитор сожалел о том, что таинственная смерть Педро Руиса-де-Эгино помешала выяснить вопрос о мнимых колдунах, которые преследовали Саласара и его людей. Но одновременно посоветовал не придавать этому большого значения, так как речь идет всего лишь о четырех жалких субъектах, не стоящих его внимания, которые, судя по всему, действуют без всякой осознанной цели. «Не морочь себе голову заговорами и интригами, дорогой Алонсо, — писал архиепископ, — поскольку это может помешать как успешному завершению твоей достойной всяческих похвал работы, так и достижению наших целей…» С другой стороны, главный инквизитор Бернардо Сандоваль-и-Рохас настоятельно просил Саласара поговорить с некоторыми клириками, которые, как ему стало известно, отказывались причащать раскаявшихся. Священники заявляли, что не верят, что эти люди отказались от своей дьявольской веры. Это обстоятельство в определенной мере сводило на нет достижения Визита, так как позволяло людям на местах питать недоверие в отношении некоторых соседей. Поэтому существовала опасность, что недовольные вновь ополчатся на мнимых еретиков, как только миссия покинет северные провинции. Сандоваль просил Саласара, чтобы тот требовал содействия от всех клириков, показав им, в случае необходимости, инструкции Визита, в которых четко говорилось, что не следует применять репрессий против тех, кто получил помилование по эдикту. Если священники не будут выполнять предписания, он предоставлял Саласару полную свободу выбора тех мер, которые тот сочтет нужным принять. Но самым впечатляющим в упомянутом письме было решение главного инквизитора продлить срок действия эдикта о помиловании еще на четыре месяца, до двадцать девятого марта тысяча шестьсот двенадцатого года. Ни в одном из своих посланий Саласар не отважился даже намекнуть, что ему потребуется гораздо больше времени для осуществления своей миссии. Он вправду не укладывался в намеченные сроки. Ему и его клирикам оставалось объехать еще много мест, особенно после того, как выяснилось, что кто-то намеренно мешает их работе. Саласар снова начал вносить изменения в маршрут путешествия. Но его коллеги Валье и Бесерра с таким увлечением ставили ему палки в колеса, что Саласар подумал, а не лучше ли умолчать, что они отстают от первоначального графика. Продление срока на четыре месяца было со стороны Бернардо Сандоваля-и-Рохаса правильным решением. Правда, Саласар слегка встревожился, представив себе реакцию Валье и Бесерра, когда те об этом узнают. Они и раньше были настроены против него, считая, что главный инквизитор ему потакает, а теперь-то уж точно назовут его ловкачом. Но ему не хотелось забивать этим голову. У него имелись дела поважнее. XX О том, как вывести бородавки Несмотря на секретность, которой Саласар в последнее время окружил Визит, Май удалось узнать, что следующим пунктом его маршрута станет Сан-Себастьян. Она убеждала себя, что продолжает следовать за инквизитором и его свитой только потому, что надеется на встречу с Эдеррой, которая сама должна вот-вот объявиться, так как наверняка разыскивает их с Бельтраном. Но одновременно чувствовала, что отворот пока не действует в достаточной степени и она все так же привязана к послушнику. Май пыталась собрать воедино осколки разбитого сердца и выбросить из головы бесполезные романтические идеи, но у нее ничего не получалось. Оставалось только взглянуть правде в глаза и признать, что приворот человека, чьи сердце и душа преданы более высокой цели, чем ее любовь, такой приворот неминуемо должен был навлечь на нее несчастья. Ей следовало признать, что она потерпела поражение еще до начала битвы. Она вдруг увидела себя со стороны блуждающей по извилистым тропкам, по заколдованным чащам. Это стало понятно ей только теперь, когда она рассталась с единственным мужчиной, которого любит. Одна-одинешенька, потому что, боясь отстать от Саласара, она потеряла след Эдерры. Она собралась с духом. Еще раз прикинула расстояние до Рентерии — это совсем близко, она успеет заехать туда, разыскать родственников Грасии де Итурральде и расспросить и о ней, и о ее подруге Марии де Эчалеку. Что-то ей подсказывало, что она отыщет там конец нити, на другом конце которого находится Эдерра. Если поспешить, отправиться прямо с утра, то можно будет догнать Саласара со свитой в Сан-Себастьяне. Нельзя забывать о цели поисков, не хочется оставлять что-то недоделанным, однако ей не хотелось также обрывать связи с ними. Май по натуре была человеком преданным, ей было трудно резко оборвать все, что связывало ее с Иньиго, поэтому, отложив решение окончательно порвать со своей любовью, она почувствовала несказанное облегчение. Она поднялась вместе с Бельтраном по пологому склону горы и, добравшись до самой вершины, на мгновение задержалась, чтобы оглянуться назад. Она увидела под собой безбрежную гладь моря и вытянувшиеся в ряд домики Пасахеса, сверху казавшиеся склеенными из цветной бумаги. И вдруг осознала, что там, внизу, вероятно, еще спит человек, который однажды полюбил ее. Она почувствовала укол в сердце и попыталась найти в своем возлюбленном что-то, о чем неприятно вспоминать, — жест или слово, малейший повод, чтобы проникнуться к нему безразличием, но не смогла. Ей стало страшно. Что, если отворот так и не произведет нужного действия, тогда ей придется до конца дней своих нести в себе ту саднящую боль любовного чувства, которая перестала приносить удовольствие с тех пор, как она решила от нее избавиться. Случалось и раньше, что колдовство ей не удавалось, хотя в последнее время казалось, что ее способности умножились. Вот будет невезение так невезение, если как раз то колдовство, которое должно избавить ее саму от несчастной любви, не подействует. Она громко вздохнула, из-за чего Бельтран навострил уши и вопросительно на нее взглянул. Май посмотрела направо и налево, выбирая, по какой дороге пойти. И дала себе клятву забыть послушника, его золотистые волосы и голубые глаза херувима. Забыть его губы и милое лицо. Поклялась, что настанет такой день, когда воспоминание о нем уже не вызовет у нее той сладкой муки, от которой она продолжала изнемогать. Наступит такое время, когда она забудет его навсегда, так, что даже не узнает при встрече. И только после этого, приведя в порядок свои мысли и чувства, определившись со своим будущим, она успокоилась. Хорошо, когда можно начертить себе картину грядущего, чтобы принять жизненно важное решение. Она шла все утро и добралась до места где-то пополудни. Застройка Рентерии — наследие Средневековья — напоминала паутину из семи улиц, сходившихся на площади, где располагались готическая церковь и недавно возведенное здание городского совета. Селение, которое вначале называлось Вильянуэва-де-Ойарсо, сменило свое название на Эррентерия в силу того, что сюда стекалась королевская рента, то есть подати и налоговые поступления, и местные жители издавна гордились своей оборотистостью. Недавно возникшее здесь литейное производство привело к изменению всего уклада местной жизни, до этого здесь строили королевские галеоны водоизмещением в более чем восемьсот тонн. И вдруг народ, бросив корабельные дела, кинулся рыть и дырявить землю в поисках железа. Правительство Испании, встревоженное столь неожиданным поворотом событий, поручило досконально разобраться со всем этим коррехидору провинции: ему было поручено выяснить, каковы потребности литейных мастерских в древесине. Не хотелось бы, чтобы переориентация на производство металла отрицательно сказалась на работе верфей, которые представляли для Короны большую важность. Оказалось, что оба производства можно совместить без всякого ущерба, и, таким образом, население в итоге оказалось разделенным на приверженцев древесины и новаторов железа. Май постепенно научилась разбираться в общественных отношениях; благодаря этому она за относительно короткое время сумела найти место жительства семьи Итурральде. Дом стоял в отдалении от центра селения, на улице Медио. Это был крытый потемневшей от времени черепицей дом, сложенный из пропитанного влагой полированного коричневого камня, отдаленно напоминавшего обрубки стволов деревьев. Навстречу Май выскочил забавный пес, весь в рыжих пятнах. Он залился отчаянным, похожим на приступ бешенства лаем, не только сотрясавшим его с головы до ног, но и приподнимавшим на пару ладоней над землей до тех пор, пока он не начал задыхаться и хрипеть. Однако на Май его грозный вид не произвел ни малейшего впечатления, поэтому обескураженное животное решило поменять тактику и пошло за ней по пятам, принюхиваясь к ее запаху и недовольно ворча. С одного боку к дому примостился небольшой сарай с отгороженной деревянным забором площадкой, где несколько кур клевало разбросанный на земле корм. Набравшись смелости, Май глубоко вздохнула и решительным шагом двинулась к входной двери. Осторожно постучала, ей открыла, вытирая руки передником, белобрысая тучная женщина, вся округло-овальная и с таким же круглым, как полная луна, усеянным бородавками лицом. Она вопросительно взглянула на Май сверху вниз: — Чего тебе надобно, детка? — Вы Грасия де Итурральде? Не говоря ни слова, женщина с бородавками на лице сделала шаг назад и захлопнула дверь. — Пожалуйста, сеньора, — умоляла Май, прислонившись лбом к двери. — Мне сказали, что я смогу найти ее здесь. Мне очень важно о ней узнать. Вопрос жизни или смерти. Ну пожалуйста… Она еще несколько раз произнесла «пожалуйста», пока не осознала, что эта женщина не из тех, кого можно легко растрогать. Покрытый рыжими пятнами пес уселся неподалеку, наблюдая за происходящим, и Май показалось, что его морда растянулась в насмешливой улыбке. Униженно улыбаясь, она простояла около двери более получаса, внутренне возмущаясь людьми, которые располагают сведениями, но не делятся ими, а в итоге обрывается нить поисков, без которой нельзя найти любимых людей, и это несправедливо, несправедливо, несправедливо! Когда она уже была готова смириться с поражением, Луноликая вновь появилась на пороге, сжимая в руках метлу. — Ты тут, часом, не порчу на меня наводишь? — недобро спросила она Май. — Что ты тут бормочешь, злодейка? — Нет-нет! Я нет… Женщина угрожающе потрясла своим оружием: — Шагай отсюда или я тебя метлой вымету. — Я не причиню вам вреда, сеньора, клянусь. — Май, опасаясь выволочки, пригнулась, заслоняя лицо руками, и крикнула: — Я не уйду, пока не поговорю с Грасией. — Откуда ты такая выискалась и чем занимаешься? — теперь Луноликая сбавила тон и держалась менее настороженно. — Меня зовут Май де Лабастиде д’Арманьяк, я знахарка, гадалка, целительница и парфюмер, служу Богу и помогаю добрым людям, в том числе вам, — выпалила она одним духом. — Ворожея, что ли? — Женщина смерила незваную гостью презрительным взглядом: глазки ее напоминали две дырочки от укола шилом на помидоре. Май не знала, стоит ли признаваться в своем занятии, — времена нынче не те, чтобы похваляться умением облегчать жизнь людям благодаря волшебному сочетанию заговоров и трав. Может, эта женщина боится ламий, спутала ее с одной из них и ничем ей не поможет или, что еще хуже, поднимет тревогу, а там явится Моргуй, и все кончится тем, что она тоже исчезнет в подземельях тайной тюрьмы святой инквизиции. Луноликая молча рассматривала девушку, оценила ее внешний вид, обратила внимание на одежду, на ее странные — блестящие и огромные — черные глаза, острые ушки лесного духа. И так продолжалось некоторое время, которое показалось Май вечностью. — Теряешь время, красотка, здесь нет Грасии, а если бы и была, я бы тебе о том не сказала. — Женщина повернулась к ней спиной, явно намереваясь снова захлопнуть дверь у нее перед носом, однако повернулась, чтобы спросить: — Позволь полюбопытствовать, зачем это она тебе понадобилась? Май почувствовала, что это ее единственный шанс, и пустила в ход весь свой дар убеждения. — Видите ли, священник в Урдаксе, очаровательный человек, несомненно, — она пару раз откашлялась, чтобы выиграть время и выдумать что-нибудь похожее на правду, поскольку сама правда казалась слишком невероятной, — ему понадобились мои услуги в лечении птичьей чумы, из-за которой куры наполовину облезли. Ну, вы же знаете, что это такое. Май неуверенно улыбнулась, указав взглядом на курятник, находившийся справа. И, поскольку Луноликая никак не высказала согласия, пустилась в объяснения: — Помогла я ему в этом деле, а после и говорю, что собираюсь, мол, на днях отправиться в Рентерию, он мне и говорит, что там, мол, находится одна из самых любимых его прихожанок, Грасия де Итурральде и… В общем, он мне передал кое-какие вещи, которые она забыла у него в доме, чтобы я их привезла и… — Она замялась, заметив выражение подозрительности на лице женщины с бородавками. — Понятно, понятно, ты посланница священника, а я — королева Франции. — Она с угрожающим видом ткнула в нее пальцем. — Я тебе скажу, кто ты такая… Ты лгунья, и, если не хочешь получить от меня взбучку, лучше скажи, что тебе надо на самом деле. И не вздумай увиливать, я вранье за версту чую. Май и не сомневалась, что она еще и не на такое способна, и рассказала ей историю своей потери с самого начала. С того момента, как Эдерра послала ее за травами, а потом она, Май, вернулась в Сугаррамурди и ее не обнаружила. Не забыла упомянуть и о деревянной шкатулке с поручениями, переданной ей Голышом, о том, что произошло с Марией де Эчалеку, о неудачном визите к мужу Грасии. Она уверена, что это плохой человек, очень плохой, ужасный. Ее совсем не удивляет, что Грасия его покинула, потому что она, Май, даже подумала, что он ее убил, и что если она где-то и находится, то уж, конечно, у своей замечательной семьи, и что, в общем, может быть, Грасии известно что-нибудь о Марии и, может, Мария что-то знает об Эдерре, которую она, Май, любит, как родную мать, хотя та ей не мать. Май замолчала, потому что у нее кончился воздух в легких, и печально вздохнула. — Возможно, Грасия единственный человек, который может помочь мне найти няню, — сказала она в заключение. — Это самая нелепая и запутанная история, которую я когда-либо слышала, — рассмеялась женщина. — Вы мне не верите? — Как же! Напротив. Именно потому, что она странная, я тебе верю. Никому не сочинить такую сложную историю за считаные минуты. — Так вы мне поможете? — Если я и поверила в то, что ты хлебнула горя, это вовсе не означает, что мне следует помочь тебе выпутаться. Откровенно говоря, меня волнуют только собственные печали. Знаешь, детка, я ведь стреляный воробей, и покуда со мной не происходит ничего плохого, мне дела нет до чужих невзгод, особенно если они касаются кого-то из посторонних. — Пожалуйста, сеньора, я вас прошу, я вас умоляю… — Замолчи, детка, я еще не закончила. — Она посмотрела на нее с бесконечным презрением. — Сделай одолжение, не пытайся давить на жалость. Если хочешь от кого-либо чего-нибудь добиться, выясни, что ты можешь предложить взамен, а не то превратишься в жалкую попрошайку, а ты ведь не хочешь быть ею, правда? — Нет-нет, конечно нет, — проговорила Май, не очень понимая, чего, собственно, ждет от нее женщина. — А можно спросить, что я могу вам предложить в обмен на сведения о Грасии? Луноликая откинула голову назад и расхохоталась, обнажив нёбо до самой гортани: — Я вижу, ты быстро схватываешь, мышонок. Ну конечно же кое-что ты можешь мне предложить… — И доверительным тоном добавила: — Твою нежную кожу. У Май по спине пробежал озноб. В следующее мгновение она вообразила, что та собирается содрать с нее кожу и сделать себе из нее платье. Но женщина продолжила: — Я помогу тебе ровно настолько, насколько ты сумеешь помочь мне. Говоришь, ты ворожея, не так ли? — Май кивнула. — Поможешь мне избавиться от этих ужасных бородавок — скажу тебе, где находится Грасия и другая странная женщина, с которой она сбежала.