Мак ухмыльнулся. — Я знаю, ты стреляешь лучше, Киган, но Грин ещё не скоро пробежит стометровку, не так ли, Грин? — Никак нет, — униженно ответил тот. — Но, ты можешь пристрелить эту дрянь? — Так точно, сэр. — Ну, вот. Ты, Киган, будешь наживкой, а Грин пристрелит стрелка. Разобрались. — А чем вы будете заниматься, пока по мне будут стрелять, сэр? — спросил я. Он открыл рюкзак, достал из него шашку динамита и помахал ей у меня перед лицом. — Проходил мимо карьера на обратном пути в Замок, да? Взорву этот бункер нахуй. — А полковник? — Идёт он на хуй, если его ещё не пристрелили, то давно пора. Мы это переживём. Вы со мной? — Так точно, сэр! — восторженно тявкнул Грин. О, да, закончиться всё должно хорошо. * * * Мы синхронизировали часы, а затем я и Грин, держась леса, разошлись, в то время как Мак направился прямиком к бункеру. Грин занял позицию в высокой траве прямо перед главным зданием, а я продолжил движение. Я немного прошёл по комплексу вне предполагаемых пределов видимости снайпера и поспешил по дороге, ведущей к воротам. Я спокойно добежал до деревьев на противоположной стороне и начал путь обратно к забору. Найти пролом труда не составило, я пролез под забором и пополз по траве, пока не оказался за первой хозяйственной постройкой на противоположной стороне дороги от Грина. В моём списке «вещей, которых я делать не хочу» выше пункта «пристрелить кого-нибудь» стоял только пункт «быть кем-нибудь подстреленным». Поэтому мне не очень понравился план Мака, по которому я должен бегать перед носом у снайпера, представляя собой сочную мишень для небольшого сверхзвукового раскалённого куска свинца, способного вынести мне мозги. С минуту я лежал на месте, глубоко дыша, успокаиваясь, сосредотачиваясь. Надо ли мне всё это? Может, всё бросить и сбежать? Надо ли мне оставаться в школе, получать приказы от психов и идиотов, вовлекаться в ненужные перестрелки и рисковать жизнью… ради чего? Ради школы? Ради Матроны? Но, что мне тогда делать? Найдет ли меня папа, если я уйду? Нет, выбора не было. Я принял решение вернуться в школу, и мне с этим жить. Мне нужно было лишь прожить как можно дольше, чтобы дождаться отца, и тогда я уйду, и оставлю Мака с Бейтсом одних играться в свои военные игры. Но до тех пор, нужно подыгрывать. В конце концов, вместе безопаснее, не так ли? Я взглянул на часы. Пора. Я медленно двинулся вперёд. Расстояние между этой постройкой и следующей составляло метров десять. Я должен буду преодолеть эту дистанцию достаточно медленно, чтобы снайпер меня заметил и выстрелил, однако достаточно быстро, чтобы он не смог как следует прицелиться и убить меня. Уверен, какой-нибудь опытный боец САС[9] смог бы всё рассчитать, основываясь на расстоянии, скорости бега и времени, необходимого на выстрел, и сказать, как долго он должен быть виден. Я же должен строить свои предположения, основываясь на опыте просмотра сериала «24 часа» на DVD. «Похуй». Я побежал. Нужно всего три шага. Три сраных шага и я уже лежал лицом вниз, не зная, попали ли в меня, и если да, то куда. Рот мой забился травой ещё раньше, чем я услышал выстрел. А затем, пока я пытался выяснить, истекаю ли кровью, послышалась пулемётная очередь, а за ней мощный взрыв. Вокруг меня посыпались обломки бункера. И следом, не успела осесть пыль, по правую сторону от меня раздалась серия выстрелов — это перестреливались Грин и снайпер. Затем крик. И тишина. Глава четвёртая Проблема участия в бою в том, что, если тебя убивают, ты так и не узнаешь, победили наши или нет. Жертвовать жизнью в ореоле героической славы — это прекрасно, но только тогда, когда ты готов признать, что никакого толку с этого, возможно, не будет. Кинобитвы имеют строгую жесткую структуру — начало, середина, конец — и зрители видят, как всё происходит, как действия конкретных персонажей влияют на события, имеет или нет их смерть какое-либо значение. Но пока я лежал в холодной траве, подстреленный, истекающий кровью, впадающий в шок, я осознал, что персонажи в тех фильмах, те самые, что спасают всех, накрывая пулемет, или устраивают диверсии, дабы их товарищи могли уйти, те, что говорят: «оставьте меня, я вас только замедлю» или: «я их задержу, выиграю для вас время», умирают в одиночестве, цепляясь за надежду, что они хоть что-то изменили, но не уверенные до конца в том, что их жизнь не растрачена попусту. Я понятия не имел, попал ли Грин в снайпера, или наоборот. Даже если Грин его подстрелил, «наша» сторона могла и не добраться до оружия. А если мы и добрались до оружия, мы по-прежнему можем не пережить следующий год. В таком случае, какой смысл имела моя медленная, пропитанная кровью смерть на клочке земли между двумя сборными домами? Чем я помог? Будут ли меня вспоминать, как героя, который пожертвовал своей жизнью во имя всеобщего блага, или всё закончится тем, что к моей ноге приделают кусок проволоки под машиной, дабы заманить в засаду каких-нибудь других бедолаг? К счастью, благодаря шоку, человека перестаёт заботить что бы то ни было, поэтому я прекратил философствовать. Затем я недолго поразмыслил, сдаться или продолжать, и пополз в укрытие. Должно быть, снайпер целился в верхнюю часть моего тела. Я не был уверен, повезло ли мне, что он попал лишь в бедро, или не повезло, что он вообще попал. Ранение в бедро, может быть болезненным, но оно не опасно — повреждены только мышцы, жизненно важные органы не задеты — но в ногах есть артерии, и если бы пуля попала туда, долго я бы не протянул, в какое бы укрытие ни забрался. До следующей постройки я добрался неподстреленным. Я оперся спиной на стену и осмотрел ногу. Кровь шла, но не брызгала. Повезло. Я снял с брюк ремень, обмотал им ногу прямо над раной, и затянул. До сей поры боли почти не было, но стоило мне затянуть ремень, как тут же пришлось приложить усилие, чтобы подавить крик. Я застегнул ремень и попытался подняться, используя винтовку в качестве костыля. Едва я встал, как голова тут же пошла кругом и я вновь осел наземь. Возможно, я вырубился, не знаю. «Дыши глубже. Сосредоточься. Найди опору». Я захромал к главному зданию. Господи, как же болит нога. Иона откусил от неё кусок, но тогда она не болела и вполовину от того, как сейчас. Матрона будет довольна, если мне таки удастся добраться до лазарета. Когда я преодолевал расстояние от одного дома к другому, я расслышал безошибочный хруст ветки. Кто-то приближался. Если бы я попытался вскинуть винтовку, то упал бы, поэтому я доковылял до дома, прислонился спиной к стене, и только тогда поднял оружие, ожидая появления преследователя. Перед глазами всё начало плыть. Между двумя зданиями ковылял Грин. Одну руку он держал над головой, а другая безвольно свисала, истекая кровью. Счёт 2:0 в пользу снайпера. Однако сам снайпер решил, что я мёртв, потому что он выскочил прямо передо мной во весь рост, целясь из винтовки в спину Грину. Мне на ум пришли две мысли. Во-первых, скорее всего, они прошли по дороге прямо перед бункером, значит, снайпер не видел никакой угрозы с той стороны, что означало, что Мак мёртв; во-вторых, мне снова представилась возможность стать убийцей. — Стоять. Снайпер замер, глядя прямо перед собой. Грин, наоборот, был готов из кожи выпрыгнуть. — Я могу пристрелить тебя прямо на месте, — сказал я. — Умрёшь раньше, чем упадёшь на землю. — Ну, простите за клише, у меня голова кругом шла. — Я, правда, не хочу этого делать, но прошу поверить мне, когда я говорю, что ни на мгновение не задумаюсь, если ты сделаешь что-нибудь такое, что заставит меня нервничать. Я потерял много крови, и не уверен, что мыслю ясно, так что не нервируй меня. У снайпера был отличный камуфляж. Его лицо и руки были покрыты черной и зеленой краской, с него, подобно паутине, свисал плащ, из которого торчали зеленые листья, ветки и стебельки папоротника. Он нёс снайперскую винтовку «L96», а также различный инвентарь, рассованный по карманам и мешочкам. На вид ему было около сорока лет. Вряд ли серьёзный вояка, скорее всего, солдат выходного дня из территориальной обороны, который всю неделю трудился счетоводом. — Хорошо, — произнёс он, по-прежнему, не двигаясь ни на сантиметр. — Успокойся, сынок. Я понятия не имел, что стреляю в детей. Знал бы, никогда бы не выстрелил. Не надо больше стрелять, хорошо? — Не придётся, если положишь оружие. — Не мог, братан. Приказ — есть приказ, сам знаешь. Я поднял винтовку, прицелился ему в голову и захромал вперёд, пока её ствол аккуратно не уткнулся ему в висок. — Последний шанс. Бросай, или я тебя уроню. Этот наглый ублюдок ещё думал около минуты, но потом всё же опустил оружие и позволил ему упасть на землю. «Спасибо. Всё ещё не убийца». Грин пошатнулся и упал на стену противоположного здания. У него была гипервентиляция и остекленелый взгляд. — На землю, лицом вниз, руки за голову. — Послушай, мы же можем… — На землю! Снайпер подчинился. — Грин. Грин! — Эм, да? Да? Ли? Ли. Меня подстрелили, Ли. Он подстрелил меня, Ли. — Знаю, всё будет в порядке, ничего серьёзного. Всё будет хорошо. — Но он меня подстрелил, Ли. В руку. В руку подстрелил. Меня подстрелили. В руку. — У него шок. Я могу помочь, — сказал снайпер. — Заткнись, нахуй, — рявкнул я. — Грин, тебе надо сконцентрироваться на мне. Грин. Грин. Сконцентрируйся на мне. — Он вращал глазами, но вскоре уставился на меня. — Я хочу, чтобы ты дошёл до главного здания, поднялся на самый верх и нашёл полковника. У него есть аптечка. Расскажи ему, что случилось. Но, Грин, держись позади этих домов и в главное здание заходи с чёрного хода, не выходи перед бункером, ты понял? Понял? Тот вяло кивнул. — Хорошо, иди. Побыстрее.