Я с ошарашенным видом посмотрел на библиотекаря. И почему сегодня все обвиняют меня в том, о чем я ни сном ни духом? То комендант подозревает, что я за каким-то клиббом в его комнату наведывался, а теперь еще и Либурх… – Ничего я не делал. Я его всего раз в жизни видел, – недоуменно ответил я. – Когда мы на башню ходили… – Вот-вот! – погрозил пальцем Либурх. – Он после того окончательно сбрендил. Ты же ему брякнул про ценность голубиного помета? Брякнул… Вот он его и собирает с той поры. А вчера поперся с мешком дерьма на рынок. Продавать. Ты представляешь, что в архиве началось? Многие о соседстве с голубятником и знать не знали! Он же лет десять из башни носа не казал. А тут вылез, весь в перьях… Идет по архиву и волочит за собой мешок с дерьмом. А воняет так, что… – Старик закрутил головой. Я закрыл рот обеими ладонями и засмеялся, согнувшись пополам. Возмущенный Либурх нахмурился, а потом воровато оглянулся на склоненных над листками учеников, и плечи старика затряслись от беззвучного хохота. Он вновь погрозил, но теперь совсем уж беспомощно. Вскоре мы разговорились шепотом. Оказалось, внешний вид Либурха не связан с перипетиями Колума: от Бареана библиотекарь узнал о подземном зале с гигантской спальней и столовой внутри и потерял покой и сон. Либурх так захотел раскопать и отыскать в пыли прошедших веков разгадку, зачем такое количество народу ушло под землю и кто были эти люди, что перевернул вверх дном всю библиотеку. Он читал всю ночь и даже сюда принес несколько книг. Чтобы хоть как-то отвлечь Либурха, я взял обещание, что ночью он обязательно поспит, а затем коротко описал подземный зал и все увиденное. Мы еще немного пошептались о том о сем, и библиотекарь поведал о твердом намерении в ближайшие дни спуститься под землю. Это было последней серьезной новостью учебного дня. А что творилось вечером – сложно передать! Даже я открыл рот от увиденного, что уж тут о друзьях говорить. Мы так и стояли столбами, рассматривая картину, нарисованную для нас волшебниками-поварами. На столах стояли зажаренные целиком фаршированные гуси, утки, курицы в меду; лежали поленьями запеченные осетры; начиненные хитрыми закусками яйца. Даже крученый на вертеле молочный поросенок – и тот был! Ребята пришли с взрослыми домочадцами – и те тоже застыли истуканами. Эх, жаль, моих горцев нет. Опять за каким-то клиббом поперлись в подземелье, завал расчищать. Утром на бегу я сообщил Остаху про безносых любителей подземелий, чтобы горцы побереглись. Но дядька лишь отмахнулся. Царственно-невозмутимо выглядел Кайхур: он коротко тявкнул сестре, призывая Хинду следовать за собой, и прошел на свое место. У слуг Булгуни разведка оказалась налаженной на отлично: они выведали, что Федя придет с Хиндой, и устроили для щенков собачий трон. Положили две большие подушки и поставили два низких столика с углублениями. Поставив миски перед любимыми собаками Ксеноса, парочка слуг с благоговением смотрела, как будут насыщаться священные животные. Ну, сейчас дождутся! Кайхур посмотрел с недовольством и зарычал, подняв верхнюю губу. Сестра повторила за братом. Недотепы осознали промашку и мигом убрались. А нечего смотреть на собаку, когда она ест! Впрочем, слуги отбежали недалеко – подойдя к моему рыжему соседу, они негромко переговаривались с Фиддалом. Молитвенно прижав руки к груди, они слезно просили Федю об услуге, заглядывая в глаза. Сын купца выглядел ошарашенным, но держался достойно. «В гости зазывают вместе с Хиндой, – понял я. – Местную болотную собачью популяцию восстанавливать». Фиддал, надо отдать должное, быстро пришел в себя, и вскоре завязалась живая беседа. «Посмотрим, до чего договорится юный купец. Не зря я все это затеял, не зря». Булгуня, радушный хозяин, наконец рассадил друзей за столом и плюхнулся рядом. Он быстро накидал в тарелку всяких вкусностей и продолжил рассказывать друзьям начатую ранее историю про волков. Вчера я ее уже слышал: необычайно лютой зимой, когда замерзли протоки, реки и озера, в болотный край вторглась огромная волчья стая. Хищников поймали при переходе по льду большого озера. Волки вязли в снегу и их били кийками – большими дубинами. Булгуня рассказывал, как махал дубинкой, и я подумал, что друг малость привирает. Однако после сегодняшней схватки сомнений не осталось: Булгуня может! – Зимний волчий мех – самый лучший! Даже собачья шерсть не такая теплая! – объяснял Булгуня Боре. Услышав про собак, я покосился на Кайхура с Хиндой и перевел взгляд на Фиддала. Тот заканчивал разговор. Вдруг меня осенила интересная мысль, и я еле дождался, пока Федю оставят в покое. Фиддал выдохнул, вытер вспотевшую шею, сел рядом и потянулся к тарелке. – Как деловые переговоры? Летом едешь в Конутоп? – весело спросил я. – Ага, – кивнул сын купца, с хрустом отрывая куриное крылышко. – Сколько? – спросил я. – Два десятка золотых за щенка, – прошептал сосед, сам не веря тому, что произносит. – Сколько? – Я чуть не задохнулся. Быть того не может! Да я за одно кресло-каталку получаю три монеты! – За трех-четырех щенков домишко на отшибе купить можно, – покачал головой Фиддал. – Кто бы мог подумать! – Ну ты и силен торговаться! Последнюю рубаху с бедолаг снял! – сказал я. – Неправда! – возмутился Фиддал. Даже курицу в покое оставил. – Я вроде как в шутку предложил верхнюю сумму, чтобы торг начать. А они взяли – и согласились! Мне что, отказываться? – Нет, конечно, – пошел я на попятную. – А тебя отец-то отпустит? – У меня приглашение от наследника ксена, владыки Конутопа! – как несмышленышу объяснил Фиддал. – Не просто отпустит, еще и пинком наградит для ускорения. Оттана пошлет в провожатые и отпустит. Двадцать золотых за щенка! Что же, мой внезапный нехитрый план все больше обретал осязаемые формы! Я взял в руки гостинец, для которого все не находилось подходящего времени, и вылез из-за стола. – Уважаемый! – сказал я в спину главному среди слуг, самому толстому. Тот с удивительной проворностью повернулся и расплылся в улыбке. Умеют же толстяки лыбиться! Улыбнется – как будто мама по голове погладила! Я невольно улыбнулся в ответ. – Наследник Олтер! Рад видеть! Спасибо, что Булгуничку… – он закашлялся и поправился, – наследника ксена с утра подготовили к поединку. – Булгуня и без этого прихлопнул бы супротивника, как муху, – махнул я рукой, и собеседник радостно закивал. – Мне нужна ваша помощь. Толстяк вскинул брови и внимательно посмотрел. Сама предупредительность. – Вначале примите подарок, – и я коротко объяснил собеседнику, что это и как правильно заваривать чай. Все, что касалось кухни, вызывало у домочадцев неподдельный интерес. Собеседник с благодарностью кивнул и прижал к груди коробку с копорским чаем. – У меня в доме один оболтус живет, Пелеп, – начал деловой разговор я. – Сейчас он для нас кашеварит… Но есть это невозможно, – беспомощно развел руками я. – А у вас тут все так вкусно, что язык можно проглотить. Если можно, пусть он у вас подучится? Ему всякие кухонные секреты ни к чему… – Какие секреты, наследник! – замахал руками толстяк. – Пусть приходит! Обязательно! Завтра же, с утра! – И еще. Мои друзья, как вы заметили, хоть и наследники вождей – но не очень-то богаты. Слуга склонил голову, слушая. А что тут слушать? Бареан изгнан из родного дома. Я глянул на Грубого Деана, который о чем-то переговаривался с хлебосольными слугами. Верные болары отдали последнее золото, чтобы определить друга в школу наместника. Хорошо хоть наместник от лица арнского престола пансион платит. Но я-то тоже получаю пансион и догадываюсь, что жить на него можно только впроголодь. Недаром Юркхи хлеб из трапезной домой таскает. Да и Кольша тоже толстосумом не выглядит. – Что, если бы мы ужинали у вас? Лучшего места во всем Атриане не найти! – Довольный похвалой слуга вновь заулыбался. – Я думаю, в благодарность за ваше гостеприимство Кайхур примет в гости нескольких подружек из Конутопа… – Толстяк хотел захлопать в ладоши от счастья, но коробка с чаем помешала. – Но только когда он немного подрастет, хорошо? Толстяк мигом принял стойку. – Хорошо! Хорошо! Вот только… – замялся слуга. – Наследник Олтер! Ты очень великодушен. Кормить гостей – это радость для нас. Наш бог Ксенос говорит: чем больше гостей – тем счастливее хозяин. Так что приходите с домочадцами, и друзья ваши пусть и дальше приходят со слугами. – А вы не надорветесь – на такую ораву каждый день готовить? – спросил я. Толстяк не сразу понял вопрос. А как понял – покраснел, надулся, а затем не выдержал – хрюкнул и расхохотался так, что слезы потекли из глаз. – Простите, наследник. Разве ж это орава? – замахал он руками. Я покивал для вежливости и отошел. Странные слуги у моего товарища… – Странные у тебя слуги, Булгуня, – повторил я, глядя, как веселятся и разливают вино местные домочадцы, сидя за отдельным столом. Они уже и гостей подпаивают! – Так они же не слуги, – рассеянно заметил Булгуня. – Это же моя родня! Мамина, – пояснил он. – Как пришел срок уезжать, так во дворце такая грызня началась, кто в Атриан поедет! Но если Булогичи что решили, – им на пути лучше не вставать: затопчут. Я по-новому посмотрел на радушных хозяев. Один из них играючи нес перед собой огромный казан печеных овощей, а другой шел следом с немаленьким бочонком на плече. Я мысленно согласился с другом, что Булогичам лучше на пути не вставать. – Ну что? – продолжил потомственный бродник Булгуня начатую без меня историю. – Кто знает, почему столица зовется Конутопом? – Так это из-за малакров, – ответил умница Фиддал. Булгуня даже слегка расстроился. – Верно, из-за малакров. Они как Арну спалили, к нам ломанулись. Все женщины и дети в плавнях попрятались: поди сыщи. А войско младшего сына хана к столице подошло. А наше войско у брода их встретило. И была там большая сеча, и много воинов погибло. И сын хана утонул. У многих кочевников, что в живых остались, кони потонули на переправе. Вот они и говорили: конь утоп, конь утоп. Так и повелось, – вновь придя в хорошее расположение духа, поведал Булгуня. – Что это за малакры? – заинтересовался Кольша. – Ты же издалека, сын морей! Вот и не знаешь ничего, – с хохотом ответил Юркхи. – А все вокруг знают грозу Империи, лунолицых кочевников, под копытами коней которых даже земля просит пощады! – вздернул подбородок Юрка. – Только мы зовем их лакасами. И в моих жилах течет кровь лакасов! – горделиво подбоченился Юрка. Хорошо посидели. Юрка вслед за Булгуней вспомнил о доме, поведал о ковыльной степи, о кочевьях. Вот только мне пришелся не по нраву его спутник – невысокий морщинистый смуглый старик в стеганом латаном халате, который сидел с остальными взрослыми и зыркал на разошедшегося Юркхи. Булогичи веселились вовсю, так что рассказы Юрки до старика не доносились. Может, потому старик так и нервничает? Странный он какой-то… Вскоре подозрения подтвердились. Не зря дедок мне не понравился! Когда мы отвалились от стола и начали собираться, Кольша добродушно сказал Юрке, закинув руку на плечо: – Ладно, грозный лакас, пойдем домой. Низкорослый смуглый степняк вздрогнул. Юрка вжал голову в плечи и кинул быстрый взгляд на старика. Тот, смешно семеня кривыми ногами, подбежал к хозяину и с размаху ударил мальчишку по губам, резко и строго, словно стегая хворостиной, выговаривая на гортанном наречии. В гневной скороговорке то и дело повторялось «лакасану, лакасану, лакасану». Затем старик повернулся… и рухнул на колени, уткнувшись лицом в землю и накрыв затылок ладонями. Я перевел глаза на Юрку. Нижняя губа опухла, показалась кровь. Один из Булогичей метнулся в дом. Юрка сморщил нос, ссутулился и тяжело вздохнул. Юный степняк поклонился в пояс и произнес, не разгибаясь: – Молю своих друзей о снисхождении. Только мое скудоумие может оправдать меня. Мой хвастливый язык сказал неправду. В моих жилах нет ни капли крови лакасов. Я виноват и прошу прощения. Юсси, мой недостойный… – Юркхи запнулся, но продолжил: – Слуга нижайше молит о снисхождении за свое непозволительное поведение. Слуга, услышав свое имя, завыл и завопил, не поднимая лица от земли. Неужели он рыдает? Юрка, услышав слова старика, отшатнулся и побелел. Он выпрямился и чуть слышно произнес: – Если хозяев дома оскорбило недостойное поведение моего слуги, то в их власти наказать Юсси так, как велит закон. Он примет… – Юрка с усилием сглотнул слюну, – ту казнь, которую ему назначат. Вот, клиббова хромая мама! А такой вечер хороший был! Тут подбежал вернувшийся Булогич с куском льда, замотанным в тряпицу. Толстяки засуетились рядом с Юркой, прикладывая лед к губе. Другие бросились поднимать старика, который выл и никак не желал подниматься… Но самый главный Булогич догадался: нацедил два здоровенных жбана пива и играючи поднял старого степняка. Пока тот не рухнул вновь на колени, сунул старику в руки жбан. Мы очумело смотрели за происходящим. – Скажи ему, – обратился самый толстый из Булогичей к Юркхи, – наказание будет суровым. Юркхи обреченно вздохнул и перевел. Я понял, чем кончится представление, и ткнул Булгуню в плечо. Тот повернулся и подмигнул. Старик сгорбился. – Очень суровым! – повторил толстяк. – Чтобы загладить вину, Юсси должен выпить со мной мировую чашу. – Булогич двумя руками приподнял жбан. И строго добавил: – До дна! – Тут много, йок! – Старик внезапно выучил имперский, с ужасом разглядывая жбан. Мы оставили слуг и Булогичей и пошли по домам. «Веселые дела творятся, – думал я. Рядом топали Фиддал и Бареан. – Слуги Булгуни оказываются родичами, а слуга Юркхи хлещет хозяина по губам за здорово живешь…» Я вспомнил Остаха, который нет-нет, а раздавал подзатыльники, и почесал макушку. Что уж тут скажешь? Неправильные у нас слуги. Вдруг я почувствовал, как из далеких зарослей по мне мазнул недобрый взгляд, и невольно сбавил шаг. После подземных откровений своим обострившимся чувствам я доверял. Я глянул на Кайхура и Хинду, как ни в чем не бывало семенящих рядом. Умный щенок не обжирался, как вчера, и теперь с сочувствием косился на тяжело дышащую сестру. Четвероногие друзья не чувствовали угрозы, и я не стал паниковать. Мало ли кто смотрит? Может, Гвинд с Диргом забавляются или комендант, не к ночи будь помянут, шарится по кустам. Бареан только-только отошел от покушения в подземелье, не стоит будить лихо. Как никто другой, я понимал, каково пришлось другу. Совсем недавно я и сам просыпался посреди ночи весь мокрый от пережитых кошмаров. Мы попрощались с Борей у калитки. На крыльце сидели два немолодых, но еще мощных и опасных воина-болара. Бареан поднялся на крыльцо и вместе с соплеменниками скрылся в доме. Я немного расслабился. Следом попрощался с Фиддалом и Хиндой, потрепав напоследок собаку по холке, и толкнул калитку. Наконец-то дома! Огонь не горел, а на крыльце сидел Пелеп, обняв худые коленки. Я подошел и сел рядом. Посмотрел на парнишку. Тот выглядел потерянным и понурым. Лицо опухшее – плакал, что ли?.. – Ноги мыл перед сном? – спросил я, чтобы начать разговор. А то вновь чумазым спать уляжется. Тот торопливо закивал. – В общем, слушай, Пелеп, – сказал я. – Готовишь ты до того отвратительно…