«Ладно хоть Хранители успели перед моим отъездом запрет на рыбоедение отменить. А то хорош бы я был гусь! Впрочем, – я покосился на запеченную с черносливом птицу, – гусь и вправду был что надо». До дому мы с Кайхуром еле-еле доплелись. Перед расставанием условились, что толстяк придет утром на тренировку – заодно и разогреем его перед поединком с Прилипалой. Щенок налопался так, что брюхо у него раздулось и касалось высокой травы. Как бы заворот кишок не приключился у пса! Пелеп сидел один, в темноте, не зажигая света. Он покосился и спросил: – Что, вкусно у друга кормят? – Безумно вкусно, – пробормотал я, преодолевая комнату. Я добрался до своей кровати и рухнул. Мысль о том, что надо бы предупредить Остаха с братьями о возможной опасности, исходящей от ловких подземных воинов, мелькнула и погасла. Через миг я уже спал. Кайхур улегся на бок, вытащив язык, и посапывал рядом, под рукой. Барат – Что с ночной тропой «добрых» приключилось? Почему выход к дому Кривого завален? – требовательно спросил Остах. – Не знаю, – пожал плечами Заяц. – Не ходим мы теперь под землю, Рыбак. Баста. Заяц Барату не понравился. Мутный он какой-то, скользкий. И люди у него не те. Вроде и крепкие ребята. И глаза не прячут. Но не воины. Верно брат сказал: «Хлипковаты для наших гор». Одно радовало – городские слушались Зайца, как отца родного. Разве что в рот не заглядывали. А Заяц перед Остахом на полусогнутых ходит. Но за такими, как он, глаз да глаз нужен – воткнет в спину кинжал и не моргнет. Барат прислушался. Говорить по-имперски он толком не научился, а вот понимал уже почти все. – Чего так? – удивился наставник. – Кривого еще во время ночной войны порешили, – послышался шепелявый голос Зайца. – Дом кто-то из его родни себе взял. Закон ты не хуже меня знаешь: про тропу больше чем двум десяткам «добрых» знать не положено. Чтоб не разбазлать всему свету. Так? Учитель кивнул. – А сейчас знаешь, сколько человек из наших про тропу ведает? – прищурившись, спросил Заяц. – Сколько? – заинтересовался Остах. – Двое! – поднял растопыренные рогулькой пальцы Заяц и шарахнул ладонью по столу. – Двое! Ты и я! Барат посмотрел, как колышется брюхо Зайца, как свисает нитка слюны с обезображенной губы, и покосился на брата. Йолташ подпирал косяк с невозмутимым лицом. В отличие от него, Йолташ уже немного говорил на языке имперцев. Барат вспомнил о том, что они якобы совсем не понимают имперскую речь, и принял скучающий вид. – Как ночная война прошла, оглянулся – из «добрых», почитай, никого не осталось. Собрал я всех, кого смог найти. Из них только трое про подземные наши дела знали. Что уж тут, думаю… Лиха беда начало – надо дело-то продолжать. Ну и дом Кривого какой-то родственник унаследовал, пришлось и ему сказать… Вот только нет теперь никого. – И куда ж они делись? – А порешили их. А кто – не ведаю. Как все было: затарились они. Мехами, как сейчас помню. Тюки за плечами здоровенные, как копна, но легкие, сам понимаешь. Спустились, пошли тропой. Как обычно. А выбрался только один. Кишки свои в руках нес, до моей двери дополз. Успел сказать, что тени дружков его уволокли, а он отбился. Хвалился, что кого-то из теней смог достать. Так с кишками в руках и помер. – Дальше, – велел Остах. – А что дальше? – отхлебнул из чаши Заяц. – Я людей взял и бежать к дому Кривого. Только поздно. Все в лоскуты изрезаны, даже псу на цепи, и тому глотку перехватили. А колодец доверху камнями засыпан. – А ты что? – А я что? Что я? – рассердился Заяц. – Я ж тебе талдычу, Рыбак. Только война прошла. Из наших почитай никого нет. Хриплого завалили, Кривого порезали. Любимчик этот, сучий потрох, свои порядки наводит… – Заяц махнул рукой. – Понял я, понял, – сдал назад Остах. – Ты не горячись. Скажи – твои вечером придут? Как договаривались? – Придут-придут, – постучал по столешнице Заяц. – И я сам тоже буду. Ты хороший наниматель, Рыбак. Тебя уважить надо. Мало сейчас таких. Остах поднялся из-за стола. – Кстати, – спросил он, останавливаясь у двери, – а с домом Кривого-то что? – А что с ним? – пожал плечами Заяц. – Стоит заброшенный. Слышал, что какой-то дурень из городского совета под шумок его к рукам прибрал. Кусок хапнул – а прожевать не может. – До вечера, – бросил Остах, выходя. Дальше они с братом почти бегом двинулись тесными улочками за наставником. И как он умудряется здесь не плутать? Что за непутевый город! Как тут люди живут? Улица узкая – телеге не проехать, только смотри под ноги, чтоб о крыльцо не споткнуться или не поскользнуться в грязи. А люди навстречу прут и прут, толкаются плечами, дышат в затылок. Как будто весь город разом захотел в одну улицу набиться. Барат боялся потерять из виду наставника и поэтому шел за ним напролом, отбрасывая плечом встречных горожан. Те что-то кричали вслед, но Барат не обращал внимания. Он думал, что Остах ведет их обратно к имению, но ошибался. Они зашли в харчевню и взяли по глубокой тарелке тушеной капусты в густой подливе. В харчевне все устроено не по-людски: есть нужно стоя, а пузатую миску ставить в углубление глиняной столешницы, нагибаться над ней и сербать, как свинья. Приходилось махать ложкой побыстрее, лишь бы поживее убраться. Все не так! Впрочем, капуста была съедобна – с готовкой Пелепа и сравнивать нечего! Затем вновь втянулись в лабиринты узких улочек. В одном из переулков за ними потянулась ватага босоногих мальчишек, что-то озорно орущих вслед. Но Остах быстро их утихомирил: подошел, негромко что-то сказал, и разочарованные босонята моментом исчезли. А потом как-то незаметно лачуги раздались в стороны и они увидели большой холм с каменистыми насыпями. На самой верхушке холма высились руины и валялись обломки. В оплывшем каменном крошеве виднелись некогда могучие крепостные стены, башни, ворота. – Что это, учитель? – спросил Йолташ. – Старая крепость, – бросил Остах, направляясь вдоль подножия холма вправо. – Про нее всякое рассказывают, но никто толком не знает, кто ее разрушил и когда. Про руины болтают страшноватые небылицы. Не верьте. Мы с Эндиром все опползали в свое время – ничего там нет. Некоторые из слухов даже нарочно распускали, чтобы отвадить отсюда любопытных. – А что же народ не селится? – не унимался любопытный Йолташ. – Страшилок боится? В городе-то тесно. – Боятся, – пожал плечами Остах. – Да и сухо здесь: воды отродясь не было. А руины то и дело осыпаются, рушатся – вот и боятся лезть. За разговорами прошли немного дальше, вдоль подножия холма. А потом наставник остановился и закрутил головой. – Эк как тут заросло все, – сказал он и подозвал Барата. – Тропку видишь? – Барат пригляделся и посреди низкорослого колючего кустарника увидел мелькающую тропинку. – Вот и руби, я следом. Кое-как продравшись, они добрались до дома. – Хороший домишко! – Барат посмотрел на крепкие невысокие стены, массивную каменную ограду, черепичную кровлю. – И крыша цела. Барат хотел заскочить в покинутое жилище, но Остах погнал дальше. Дом совсем не заинтересовал учителя. Он прошел мимо выбитой и превратившейся в труху входной двери и свернул за угол. Братья заторопились следом. Остах стоял посреди пустынного дворика и смотрел на кучу булдыганов. Груда оказалась немаленькой, возвышаясь выше учителя. Остах пнул камень и зло сплюнул на землю. – Отсюда, из колодца, мы вчера должны были выйти из-под земли. – Наставник поднял один из булыжников и швырнул с размаха в ограду. – Идем. Чего глаза пучить попусту… Нас ждут дела поважнее. Важные дела пахли рыбой. Да не просто пахли – воняли так, что дух вышибало! Барат с братом прятался за кучей отбросов и щурил слезящиеся глаза. Он замотал лицо тряпицей, дышал ртом, но слезы все равно текли. Йолташ выглядел не лучше. «Не зря все-таки Мать Предков так долго берегла своих детей от этой заразы», – подумал Барат, брезгливо откинув рыбью голову, валяющуюся неподалеку. – А ну тихо там, – прошипел наставник сбоку. Он с Зайцем расположился чуть поодаль, усевшись на корточках. Рыбная вонь им не докучала. Барат вдруг вспомнил о том, как учителя за спиной с издевкой звали рыбоедом. Пару раз он крепко подрался из-за этого. А следом пришло воспоминание о Суде Хранителей на заповедном лугу и о том, что Остах теперь изгнанник и не может вернуться в горы. Барат отогнал дурные, неправильные перед боем мысли и всмотрелся в дощатую дверь кособокой лачуги. Учитель сказал, что ребята Зайца хорошо знают свое дело и должны все сделать чисто. Но на всякий случай надо присмотреть за задней дверью – мало ли… Поэтому они здесь. Барат согласился с наставником – городским выпендрежникам он не доверял. А ни одного гворча выпустить нельзя – хватит уже вздрагивать и коситься на каждую тень. Барат вспомнил, как он едва не свернул шею Пелепу, когда тот свалился на Оли с дерева, и повел плечами. В доме вдруг послышались стук, приглушенный вой и топот. Легкая дверь распахнулась, с грохотом ударившись в стену лачуги, и повисла на одной петле. Из дверного проема повалили одна за другой сумрачные фигуры. И это явно не люди Зайца. Радуясь, что можно перестать таиться и валяться на мусорной куче, Барат прыгнул навстречу. В эту ночь все гворча должны встретить только смерть! Вздрогнув, Барат увидел, что на него прет простоволосая толстуха с шальными глазами. В руках она держала корявое ржавое копьецо. Барат не мог оторваться от седых прядей, развевающихся на ветру. Мимо проскользнул Йолташ. Он легко ушел от взмаха копья и ударил бабу в шею сбоку. Толстуха продолжила свой бег и рухнула Барату в ноги, обдав сапоги жидкой грязью и кровью из рассеченного горла. – Барат, рыбьи твои потроха, – прошипели сбоку. – Не стой столбом. Горец огляделся кругом и увидел, как Йолташ легко крутится среди массивных теней, раздавая удары налево и направо. И Остах, и даже пузатый Заяц добивали подранков, сбивая наземь. Барат встряхнулся и бросился к брату. Навстречу из хоровода теней вывалилось раззявленное лицо безумной старухи. Барат ткнул ее в сердце, как учили, и рука вдруг почувствовала ссохшуюся дряблую женскую грудь. Орать во время боя учитель строго-настрого запретил. Воин откинул старуху наземь. Следующей была какая-то девка, потом еще одна… Наконец из дома посыпались люди Зайца – и все разом закончилось. – Сучьи дети! – неистовствовал Заяц. Он подскочил к высокому парню и с размаху залепил тяжелую затрещину. Голова у парня мотнулась, он даже не попытался увернуться. Старик врезал следующему. – Перед нанимателем вздумали меня опозорить? Баб по-тихому в доме положить не смогли? – Так ить они бешеные, – утирая кровь с разбитой губы, проговорил высокий. – Одна полную жаровенку углей парням в рожу бросила. Как дверь открыли – пес у них, что твой теленок… Бросился. Весь дом поднял. – Ага, – поддержал его чей-то голос. – И в подпол какой-то хитростью нас скинули. Пол из-под ног разом ушел. – С горскими бабами-то не так просто пришлось, а? – негромко сказал подошедший Йолташ. Он выглядел как обычно, внимательно смотря по сторонам. «Мне и самому с бабами нелегко пришлось», – подумал Барат. – Пошли прочь с глаз моих, – велел Заяц. Он подошел к Остаху, сидящему на крыльце лачуги, и тяжело опустился с краю. – Видишь, Рыбак, о чем я толкую? Ночная война умелых выбила. С сельскими полудурками дело иметь приходится. Остах молча залез за пазуху, достал кошель и протянул Зайцу. Тот принял кошель, но не спешил убирать. – Теперь и не знаю, как от тебя монету взять, – признался он, взвешивая кошель на ладони. – Мои-то облажались. И тебе, и ребяткам твоим постараться пришлось. – Работой оплатишь, – устало отмахнулся наставник. Заяц шустро спрятал кошель. Барат встретился взглядом с мертвыми глазами старухи на земле, и его замутило. Он уставился в стену и глубоко задышал. – Слушай, Заяц, – продолжил разговор Остах. – А дома-то в Атриане нынче дороги? – А когда они дешевыми были? – пробурчал Заяц. Он искоса глянул на Остаха и спросил: – Неужто купить хочешь? – А кто, ты говорил, дом на скале-то прибрал? После родни Кривого? – не замечая вопроса, продолжил расспрашивать Остах. – Ты дом Кривого прибрать решил? – догадался Заяц. Он покачал головой. – Гиблое место. Местные говорят, что тени там бродят. И ребятишки пропадают. Вот я подумал – не те ли тени, что моих «добрых» порезали? – Кто дом прибрал? – надавил голосом Остах. – Я ж говорил. Хмырь какой-то из совета, – недовольно пробурчал Заяц. – Кто такой? Что знаешь? Дом продает? – повернулся Остах к собеседнику. – Не части́, Рыбак, – поднял руки Заяц. – Не знаю я о нем ничего толком. – Ну так узнай, – велел Остах. Он потянулся и вытер кинжал о подол лежащей рядом бабы. – Тогда, считай, за сегодняшнюю деньгу и квиты.