И вот тут-то… Эти мысли и тревоги можно сравнить с небольшим пластом снега, съехавшим с крыши мне на голову… И вот тут-то накрыло настоящей лавиной! Вдруг все то, что мне казалось смутными обрывками тяжелого сна, поднялось из глубин, проявилось, прояснилось, сложилось в единую картину… в единый поток воспоминаний! Говорят, что перед лицом смертельной опасности перед глазами человека пролетает за мгновения вся его жизнь. Вот такое и случилось тогда со мной. Только не моя жизнь вся пролетела у меня перед глазами, а жизнь моего друга – Артура Саакова! И не перед глазами, а в самом сердце как будто! И отдалось мучительной болью! Теперь я знал про Артурчика все. И то, что ему нынешний отец – не родной, а отчим. И то, что старший брат его – это сын отчима. И то, что родители Артура развелись, когда ему было семь лет, даже немного меньше. И то, что отец периодически уходил в запои и бил мать. И Артурчик изо всех своих силенок защищал ее – и огребал кулака и пинка от невменяемого отца… и даже как-то получил сотрясение мозга. И что в новой семье, с отчимом и старшим братом, у него все в полном порядке, но… но… ну, вы сами понимаете… И еще и мама, и отчим, и старший брат очень хотят, чтобы способный Артурчик стал крутым предпринимателем или банкиром, а он-то мучительно хочет в артисты. Реально хочет! Я вспомнил, вернее пережил такие подробности жизни Артурчика, какие могли знать только он и его мама. Всего, что я узнал-вспомнил, наш друг никому из нас не рассказывал никогда. Это значит, что теперь я знал то, что мне не полагалось знать. Нельзя было знать! А главное – то, что Артурчик переживал, терпел и с чем справлялся как мог, годами… вся эта его растянутая на годы боль – вся она полыхнула во мне в сжатом, в концентрированном виде… получился взрыв вулкана… магма копилась и пробила! У меня так сжало грудь, что я несколько мгновений и вздохнуть не мог. В глазах потемнело! Я только доворочал ногами по земле до ближайшего фонарного столба и прижался к нему. А потом я, немного продышавшись, побежал. Помчался сломя голову. Потому что только так, как мне казалось, я смогу разжать душу, пустить в нее свое собственное тепло, свое собственное счастливое детство, за которое мне теперь было стыдно перед моим другом Артурчиком и… впустить толику беспамятства, вызванного сумасшедшим бегом! Я долетел до моста. А на мосту стояла моя сестренка Александра. Она как чувствовала, где меня нужно дождаться! Конечно, чувствовала! Она раскинула руки, ловя меня и мою боль! Я тормознул только для того, чтобы не сшибить ее. Она поймала меня в объятия. – Тихо! Тихо! – прошептала она мне в ухо. – Все хорошо… Выдохни… Я дышал и хрипел, как загнанный конь. – Я теперь… – начал было я, хлюпая и брызгая пеной. – Я знаю! – перебила меня сестренка. – Ты теперь все знаешь про Артурчика. – Но это все… – начал я новый выдох. – Я знаю, – снова перебила меня Санька. – Это все нельзя знать. Но придется. Ты мне ничего не рассказывай. – Ага… – выдохнул я наконец до конца. – Вот так же я теперь все-все знаю про Славу, – сказала сестра, не выпуская меня из семейных объятий. – Потому что мы на минуту были ими – Славкой и Турей… Только я должна обязательно сказать тебе то, что можно. Я теперь знаю, что чувствовал Славик, когда его отец… погиб… Голос сестренки треснул. И да – никогда она еще не называла нашего друга Славиком. Никогда! Так его называла только его мама, Вера Михайловна Чернова. И дальше сестренка тихо рассказывала о том, как еще совсем маленький Славик все-все понимал и помогал маме переживать горе и как потом помогал маме поднимать хозяйство. – Он такой хороший! Такой хороший! – уже рыдая, повторяла моя сестренка. У меня глаза тоже наполнялись слезами, уже горячо глазам становилось. – Мне стыдно… просто дико стыдно, что у нас все всегда… хорошо, – выдавил я из души. – Не надо, Аля, не надо… Мы ведь тоже все это пережили… – шептала сестренка. – Пусть и быстро так. Пусть сразу… – Все равно… все равно… – шептал я. – Это не то! А потом мы оторвались друг от друга. Потом, не сговариваясь, оба перегнулись через парапет моста и стали тихо реветь, капая слезами в реку Платоновку… Эту картину мы с сестренкой запомнили на всю жизнь. Внизу текла наша река детства, и наши слезы падали в нее. Мне казалось, что я даже вижу маленькие круги от них. И наши слезы уносила река. А потом сестренка ткнула меня в плечо кулачком и подала салфетку. – Надо Славику помочь, – сказала она, справившись наконец со своими чувствами. – Я теперь знаю, что больше всего на свете любит Натка. – Сама тебе сказала? – сглупил я. – Ага! Жди! – хмыкнула моя сестренка и своей салфеткой подтерла у себя под носом. – Она и проводить себя до дома не дала. Только мы отошли, как она сказала, что ее где-то там родители ждут и типа ей еще срочно что-то купить надо… В общем, ясно намекнула. Просто она не хотела с Турей… ну, сам понимаешь. Я напрягся: – Чего? – Да ничего, – отмахнулась Санька. – Короче, я что, зря старалась в ее шкуру влезть? Тут до меня дошло! – Ух ты, да ты теперь и про Нату все знаешь! Лопухи и герои – Ничего я про нее не знаю! – удивила меня Санька. – Какая-то муть была непонятная. Да я и сразу вывалилась из нее… Я же раньше тебя самой собой стала! Только что-то такое рыбное почувствовала, склизкое… фу! Может, это что-то корейское было… Может, вообще, оттого, что у нее родной язык – корейский, а я в нем ни бум-бум… в смысле, поэтому ее память во мне не отпечаталась… ну, кроме того, что я так очень-очень хотела узнать. Короче, она больше всего варенье любит. А вот такое… Даже словами не скажешь! Как будто наизнанку оно… Из других частиц элементарных, что ли. И сама Санька как-то не стала про это тогда заморачиваться особо, и я тоже практически пропустил мимо ушей эти слова. А стоило сразу задуматься. – И чтобы с молоком было варенье, – добавила Санька. – Как это? – не понял я и машинально сунул подмокшую салфетку в карман. – Что-то я такого в дорамах не помню, чтобы корейцы варили варенье в молоке. – Ну, я не знаю, – пожала плечами Санька. – Может, что-то там у них местное… Но я теперь знаю, как его сделать. Если таким вареньем Славик Натку угостит – всё! Она с ручками и ножками его будет! Тут моя сестренка снова уставилась вниз, в реку. И губки покусала. Я бы тоже губки покусал, помня про внезапную любовь Артурчика, но сдержался… как сдержался и во всем прочем. Надо было бы, чтобы Артурчик таким вареньем Нату накормил… Ну, я мог бы, исхитрившись, такое устроить – но совесть! Совесть не позволяла. Ситуация с любовью в нашей дружной пока компании представлялась мне очень хреновой на тот час. И я решил просто молчать в тряпочку и не рыпаться: будь что будет. – Пойдем к Черному прямо вот отсюда, – предложила-повелела моя сестренка. – Он, наверное, и так уже весь извелся. Мы же у него сейчас – прямо унесенные ветром… ну, или призраки! Мы ничуть не удивились, когда увидели нашего друга Славку. Не удивились тому, что он сидит себе на скамеечке у калитки нашего дома и со смиренным видом дожидается нас. Вот как дошел сюда после того, как мы с сестренкой у него на глазах исчезли на мосту, так и сидел себе. Да он бы еще вечность просидел, терпеливо ожидая друзей! И наверняка уже подозревая то, что в случае чего нас придется искать на просторах необъятной Вселенной. И начал бы искать, если бы до вечера, до детского времени мы не вернулись в наши Загривки. Не удивились мы и тому, что он не поднялся и не помчался нам навстречу, а просто сидел и смотрел, как мы приближаемся, ускоряя шаг. Сидел и смотрел, как когда-то сидели и ждали нас наши дедушка с бабушкой. Видно было, что Славка таким своим видом понарошку обижается, что, мол, бросили его и слиняли, с собой не взяли на какую-то важную разборку. Он проницателен, наш друг Славик Чернов! – Извини, что не позвонили! – громко извинилась еще издали моя сестренка. – Да нет вопросов, – так и не поднялся со скамеечки Славка. – Я понимаю, вас вон как завертело… Мы уже приблизились. Славка пригляделся к нам с тревогой: – Что-то незаметно, что вы кому-то наваляли. Скорее не вы, а вам… Зря меня с собой не взяли. Мы с Санькой переглянулись, и, конечно же, все рассказать вызвалась она. Так и рассказывала: стояла, махала руками, а Славка все еще в артистично обиженной позе перед ней сидел. Ситуацию Славка резюмировал с совершенно невозмутимым видом: – Ну, вот я так и знал… Так и догадывался. Итого: я – лопух, а Туря – герой. Кроме шуток. – Нет, это Туря – лопух! – возгласила Санька и – шмыг на скамейку вплотную к Славке. – Всех подвел! Ох, как я обалдел от такого вывода! Хорошо, что Артурчик не слышал. Славка тоже удивился и слегка отстранился от Саньки… а она взяла и – шмыг! – опять вплотную к нему придвинулась. – Ты бы видел, как его ваши девки разрисовали! – с какой-то горькой, покоробившей меня радостью воскликнула Санька. – Завтра у меня Бабайка реветь будет по второму разу! – твердо пообещал Славка. – Я знаю волшебные слова. – Да ну ее! – махнула ручкой Санька. – Они и так все штаны обмочили. Тихенькими будут… Зато я узнала, что больше всего на свете любит Ната Пак! Я ее провожала до дома… поэтому мы задержались… и она мне рассказала. «Ага!» – глубокомысленно подумал я про себя. – И чего? – усмехнулся Славка.