Когда все поели, Валя предложила беженкам отдохнуть до прихода взрослых, может, даже поспать. Но Тамара взялась мыть посуду, а Роза развязала очередной узел, достала тонкое покрывало и две небольшие подушки и, спросив Валю, где можно это постелить, пошла за ней в родительскую спальню. Аккуратно разложив принесённое на большой кровати, она позвала матерей. Женщин, казалось, смутила идея спать на хозяйской постели, они были готовы лечь на полу. Но Валя настойчиво предложила устроиться именно так: на полу не на чем спать, да и комнаты очень маленькие, другим будет неудобно ходить. Шушана и Зоя и правда скоро уснули, а Тамара и Роза остались на кухне. Тамара молча мыла посуду, а Роза, убирая со стола, рассказала, как уходили они берегом моря, через посёлки и деревни почти от самого Севастополя, когда немецкие самолёты разбомбили половину их посёлка; как кругом горело, как чудом сумели забрать кое-какие вещи, потому что частично уцелел дом, в котором жили Шушана и Роза с мужем, — стёкла и двери повылетали от взрывной волны, но войти и собрать кое-что всё же удалось. А от Тамариного дома остались только обломки. Налёты на Севастополь шли почти каждый день, иногда не по одному разу. Бомбили в основном порт, но, когда нашим удавалось отбить налёт и отогнать вражеские самолёты, те сбрасывали бомбы на окрестности, стараясь уничтожить жизненно важные объекты: железную дорогу, водокачку, зернохранилище, а заодно и посёлки, возле которых они находились. — Иди-ка ты, Тамар, в ту комнату, — вдруг сказала Роза. — Там кресло есть, поспи. Ты прошлую ночь не спала совсем. — И она решительно отобрала у невестки таз с посудой и губку. — Всё равно не усну, — махнула рукой та. — Иди! — слегка повысила голос Роза. — Никому не надо, чтобы ты загнулась. Себя не жалеешь, подумай, с кем мать оставишь. — Как вы с ней… строго… — сказала Валя, когда Тамара, понурившись, вышла. — Выхода у нас нет, девочка. Её сейчас надо заставлять думать о других, иначе она не выживет. Её двойняшки-четырёхлетки в том доме погибли. Тамара на окопах работала, а ребят в детсад не повела — приболели они, сыпь какая-то появилась, нельзя было в группу. Попросила старенькую соседку присмотреть. А тут — налёт. Бомба попала прямиком в дом. Прибежала она — а там одни камни по краям разбросаны и воронка вместо дома. Мы её оттуда еле оттащили. Думали — там и останется умирать. Решили уходить. По дороге Зою из соседнего посёлка забрали. Что ей там одной-то оставаться? Муж у неё умер ещё перед войной. А вместе всяко выживать проще. Да и Тамаре легче будет. Она первые дни вообще как автомат двигалась, будто не понимала, что делает. Сейчас-то вон видишь — уже разговаривает. Ночами только не спит. Валя слушала, помертвев. Вот она, война… маленькие близняшки… старая женщина… за что? — А та бабушка, что с ними сидела? — Платок её нашли. С плеч, наверное, улетел… и туфельку Анюткину. И всё. Роза замолкла. Молчала и потрясённая Валя, машинально вытирая чистую посуду. Тем временем гостья закончила уборку в кухне, аккуратно поставила в угол веник, повесила на спинку стула фартук и села. — Тётя Роза, — очнулась Валя. — Вы лягте на моей койке, отдохните тоже. А там папа с мамой придут, они точно посоветуют что-то. У нас папа в типографии главный инженер. Его пока на фронт не берут. А мама в детском санатории работает. А Мишка — мой брат, он на окопах в степи. Вы лягте, лягте. Отдыхать надо… Пока женщины отдыхали, Валя вспомнила, что надо спросить тётю Фиру про мыло, и вышла во двор. Соседки разглядывали стоящую во дворе повозку и гадали, кто бы это мог быть и у кого. Валя коротко объяснила, что это беженцы из Севастополя и они у неё ждут маму и папу, чтобы посоветоваться, что делать дальше. — У них дом разбомбило. Дети погибли. Полпосёлка сгорело. Вот они и пошли искать, где можно устроиться жить и работать. — Какой посёлок-то? — Ой, не спросила. — А что вообще спросила? Документы спросила? — резко высказалась рыжая накрашенная женщина с золочёными кольцами в ушах. — Как ты их вообще в дом пустила? Почём ты знаешь, кто они… — Да как же не пустить, — удивилась Валя. — Они ж босиком шли, повозку на себе тянули. Видно же, что беженцы. — Ну ты, девка, даёшь! Совсем без мозгов! Как можно кого попало в дом-то пускать? Мало ли всякой швали тут ходит. — Да нет, тёть Зин, они не шваль. И ведь война же… помогать друг другу надо. — То-то и оно, что война, — не унималась сварливая Зинаида, которую за склочный характер звали во дворе Зинка-Заноза. — В войну надо о своих думать, а чужие пусть сами за себя беспокоятся. Что мать с отцом скажут? Не хватало вам чужих в доме! А ну как сопрут что-нибудь и ищи их потом? — А я таки думаю: шо ж тебя-то забыли спросить? — встряла в разговор тётя Фира. — И шо? Ты таки лучше знаешь? Или у тебя кажный день беженцы? Или ты хоть раз человеку помогла? Ну, кроме себя… да и какой ты человек… — Ах ты ж… — Зинаида собралась было развернуть скандал во всю мощь, но тут появился пожилой дворник. — Зинаида, ты это… пыл свой умерь! Не то участкового позову и будет тебе за нагнетание обстановки в военное время! — А что, тут будут водить все кого попало, а я буду молчать?! Может, они шпионы, а девка вон привела, пока родителей нету! — Шоб ты так жила, как ты всех любишь! — Тётя Фира плюнула соседке под ноги. — Да я тебе… — Бабы! Я сказал — уймитесь! Сейчас разберёмся, кто пришёл и куда! И Фёдор Иваныч придёт — разберётся. А ты, Зинаида, не ори, не то правда участкового позову. — Вечер добрый, соседи! Что шумим? Кто меня тут поминает? — Во дворе появился Валин отец и одной улыбкой погасил свару. — С чем я тут должен разобраться? — У дочери своей спроси, — сердито бросила Зинаида и ушла в дом. — Валюха! Что-то случилось? — Пойдём, папа, ты всё поймёшь. — Ну идём, и мама сейчас подойдёт. Мы вместе пришли, да она вон за тётю Машу языком зацепилась. — Тётя Маша ведь уезжала куда-то… — Да, она перед самой войной путёвку в дом отдыха получила от завода. А сейчас пешком пришла из Ялты. Говорит, поездов нет, автобусов нет — всё на военные нужды отдано, вот и шла неделю пешком. Так что́ у тебя тут случилось? Основные расспросы и объяснения уже были закончены, документы, какие есть, предъявлены, хозяева и гости сидели за ужином, а общий разговор с беженками всё продолжался. Фёдор Иванович расспрашивал, что делается в пригородах Севастополя, знают ли они про положение в самом городе. — Вы, стало быть, из Белой Балки? Что ж они вас-то бомбят? Вроде у вас стратегических объектов нет… — А вы откуда наш район знаете? — Часто бывал. Родители у меня в Камышовке. И связи нет. Всё думаю, как узнать, что с ними. Не отпускают меня с работы, чтобы съездить. — В Камышовке? — осторожно переспросила Зоя. — А кто они? — Вы знаете Камышовку? — Это они все из Белой Балки, а я-то как раз в Камышовке жила. — Папа мой пенсионер, раньше был паровозным мастером, а мама библиотекарем там работает. — Вот как… — Вы… что-то знаете? — Разбомбили нашу Камышовку. Полпосёлка сразу, ту часть, что у водокачки. Марья Гавриловна… она погибла. Я точно знаю. — Откуда? Вы не ошибаетесь? — Её весь посёлок знает. Я помогала завалы разбирать… А муж её, можно надеяться, жив. Он же сразу, как война началась, пошёл в депо работать. Молодые в армию уходят, а он, говорят, мастер — золотые руки. Он и ночевал там частенько, прямо в депо, — до дома-то далеко. Во всяком случае, я среди погибших его не видела. Я железнодорожников многих знаю, его среди погибших не называли. Мы уходили… девять дней назад — он жив был. Фёдор Иванович сидел, закрыв лицо руками, и молчал. Жена подошла сзади, обняла его, рядом притулилась Валя, взяв отца за руку. Всем было тяжело, и даже мысль, что дедушка, возможно, жив, не смягчала этой боли. Долгое молчание прервал наконец хозяин дома. — Ну что ж. Буду искать связь с отцом. А сейчас давайте решать ваши дела. Вот что я предлагаю. Пока вы останетесь у нас. Ничего, потеснимся, не возражайте. Это сейчас самое разумное. А с завтрашнего дня начну узнавать, нет ли свободной комнаты и что может быть с работой. Вы где можете работать? — Я в прошлом медсестра, — откликнулась Зоя. — В первую германскую в санитарном эшелоне работала. — Простите, сколько же вам лет было? — Хозяева изумлённо смотрели на моложавую гостью, казавшуюся лет на двадцать моложе Шушаны. — Да почти двадцать три было. — Зоя улыбнулась. — У меня вон и дочке уже под тридцать. Я два года в санитарном поезде отработала. Вместе с мужем. Замуж в десятом году вышла за военного врача. А война началась — я дочку на бабушек в имении оставила и пошла с ним в эшелон. Когда его в шестнадцатом комиссовали по ранению, мы стали работать в сельской больнице в нашем же имении. Ну а потом революция… это уже неважно. В общем, я всё умею по этой части. Я и сейчас в госпиталь просилась, да пока не было госпиталей поблизости, а в город меня не хотели переводить, говорили: в посёлке нужна. А теперь в посёлке и фельдшерский пункт разбомбило. И штата, кроме меня, не осталось. — Ну, я думаю, с вашим трудоустройством проблем не будет. Здесь полгорода — госпитали. — Я тоже в госпиталь гожусь, — подала голос Тамара. — Не медик, правда, но ведь дочь медиков. Многое умею, за лежачими больными ходила. — Вот и отлично. А у вас какие возможности? — обратилась к Розе Анна Николаевна. — Я вообще-то учитель музыки. И ещё преподавала русский язык крымчакам[25] на курсах для взрослых. Знаю русский, крымчакский, немецкий. Ах да, ещё я шью хорошо и руками, и на машинке, и любой чёрной работы не боюсь. — Я тоже много могу, — включилась в разговор Шушана. — И по сельскому хозяйству, и по рукоделию всякому, и в госпитале санитаркой могу, и до революции в лавке у отца работала — весь учёт вела. — Отлично. — Фёдор Иванович встал из-за стола. — Давайте размещаться и спать, а завтра займёмся устройством всех дел. Квартира Титовых формально состояла из одной большой комнаты в два окна и кухни. Когда подросли дети, комнату разгородили на две маленькие — получилось гораздо удобнее. Теперь было решено, что Валя перебирается в комнату к родителям на раскладушку, а Мишке, когда он будет приходить, станут стелить матрас в кухне на полу. Беженцев разместили в детской. Шушану и Зою уложили на ребячьи кровати, а Розе и Тамаре соорудили два спальных места на полу. Ходить стало негде, но сейчас это было неважно. — Днём матрасы можно скатывать и класть на кровать, тогда по комнате будет вполне удобно ходить. Ничего, обживёмся, — говорила Анна Николаевна, помогая стелить постели. — Да что вы, я надеюсь, мы долго вас обременять не будем, — смущённо сказала Зоя. — Может быть, завтра-послезавтра уже найдём что-то. — Так, уважаемые дамы, — подал голос отец, — давайте-ка прекратим разговоры на тему, кто кого обременяет, это дело бессмысленное. Есть данность: война. Есть две семьи и две комнаты. Значит, мы занимаемся решением текущих задач, а не реверансами. Сейчас текущая задача — спать. Остальное — завтра! Спокойной всем ночи! Наташа. Из дневника