© Громова О. К., текст, 2021 ©ООО «Издательский дом „КомпасГид“», 2021 * * * Памяти крымчанки Валентины Георгиевны Салыкиной, много лет назад рассказавшей мне свою историю. Множеству людей, чьи судьбы также легли в основу романа, и всем, кто сумел остаться человеком в страшной войне, посвящаю эту книгу. Автор Германия. Лето 1942 Пятнадцать марок …На плацу между бараками почти сотня женщин выстроилась в одну длинную линию. Вдоль неё ходили немцы в штатском, а по краям стояли надсмотрщики. Две холёные дамы с высокими причёсками, серьгами в ушах и в модных платьях с накидками придирчиво рассматривали пленниц постарше: заставляли поворачивать ладони, показывать зубы и волосы, что-то отрывисто спрашивали через почтительно трусившего за ними переводчика. Наконец каждая указала на выбранную ею женщину. — По двадцать марок в кассу, пожалуйста, — сказала им надзирательница и повелительным жестом велела женщинам отойти в сторону. Дамы удалились. Только услышав это «двадцать марок», Валя вдруг осознала, что происходит: их продают! В памяти всплыла картинка из школьного учебника: невольничий рынок в Соединённых Штатах прошлого века. Кто бы мог представить, что она окажется на месте этих несчастных рабов, судьба которых так ужасала её тогда? Двое мужчин время от времени жестами приказывали кому-то из пленниц отойти в одну или другую сторону, считая их и формируя группы для себя. Их взгляды равнодушно скользили по невысокой, худенькой Наташе, которой никак нельзя было дать её семнадцати лет, по забинтованной руке Вали, которая и вовсе в свои тринадцать выглядела маленькой девочкой. Немцы брезгливо кривились при виде Нины, крепко державшей за руки двух детей, и сгорбившейся Асие́, казавшейся совсем старенькой в своём низко повязанном платке. Наконец бо́льшую часть пленниц разобрали, и покупатели, поторговавшись с начальником лагеря и удовлетворившись словом «пятнадцать», пошли платить за всех оптом. — Я беру этих, — заявил стоявший всё это время в стороне высокий худой немец в куртке, указав на Валю и Наташу. — Нет, — возразил другой, который набирал целую группу. — Мне одной не хватает. Ещё вот эту. СССР. Июнь 1941 — апрель 1942 Валя На море — Маринка, а ты книгу-то читаешь, которую я дала? Как тебе? — Валя лежала на песке рядом с подругой, смотрела в безоблачное небо и прислушивалась к тихому шороху волн. Раскинув руки, она неспешно зачерпывала ладошками мелкий пляжный песочек и просеивала сквозь пальцы, наслаждаясь его шелковистым прикосновением. — Как-то очень нудновато. Природа, рассуждения какие-то… — А по мне, как раз это интересно: автор будто думает вслух, и ты вместе с ним. И, кстати, так не говорят: «очень нудновато». — Это ещё почему?! — Как почему? Потому что «нудновато» — это слегка нудно, немножко. А как может быть «очень слегка»? — Да ну тебя, Валька! — Маринка взмахнула рукой, и на Валю полетел песок. — Зануда ты… говорят — не говорят. Не всё равно как, если понятно, что хочу сказать? Валя повернулась на живот, чтобы видеть подругу, а заодно стряхнуть с лица песчинки. — А кто недавно говорил, что после семилетки в училище пойдёт, на воспитателя? Не ты? — Валя улыбнулась. — А воспитатель может иметь «плошку»[1] по русскому? — Да ладно, прямо уж «плошку»… У меня сейчас за шестой класс «поска». Это значит, что мои знания так себе, но они есть. Что, не так? — Ну, в общем так, конечно, — примирительно сказала Валя. — А только твоя любимая малышня за тобой повторять станет. Чему ты их научишь? — Ну вот у тебя «отл» по русскому. И чем это тебе в будущей профессии поможет? Если ты не учителем хочешь быть, конечно… или, может, ты пионервожатой[2] станешь? — Маринка поддразнивала подругу, знала ведь, что та хоть и учится на «хорошо» и «отлично», но школу, а особенно всякие пионерские мероприятия и сборы, не очень любит. — Ты же знаешь, я в медицинский готовиться буду. Десятилетку закончу и поеду в Симферополь в институт. — В институт?! После нашей-то захолустной школы? — Не хуже других школа. Если прямо с осени, с седьмого класса, начать не просто параграфы читать, а поглубже во всём разбираться, так и подготовлюсь. — Чудна́я ты, Валька! Разбираться — это одно, а учить — другое. Зубри себе и зубри, вот и будешь знать. Всё и ответишь на испытаниях [3]. — Нет, — Валя засмеялась, — это ты можешь вызубрить наизусть и ответить. А у меня таких способностей нет. Если я чего-то не понимаю, то, учи не учи, всё равно не запомню. Мне разбираться надо. — Ну ладно, допустим, ты поступишь. Но это ж четыре года готовиться. И за учёбу теперь в старших классах платить![4] И потом ещё сколько лет учиться… И за институт ведь тоже платить! С ума сойти! И что — всю жизнь туберкулёзников лечить? — Туберкулёзники — не люди, что ли? И их тоже. Вот как Пётр Аса́фович. — Так ведь не лечится же, говорят, туберкулёз. — Кто говорит? Бабки на лавочке? А ты слушай больше. У нас вон здравницу всесоюзную сделали, и со всей страны люди приезжать будут… представляешь?! А в посёлках вокруг не то что врачей, фельдшеров не хватает! — И при чём тут твой русский? Петр Асафович, кстати, караи́м[5]. Ему же это не мешает хорошо лечить. — Не мешает, конечно. А ты замечала, как он понятно всё объяснял, когда санпросвет-лекции[6] в школе вёл? — Да я их не очень-то слушала. Но вообще… понятно, да… просто. — И интересно тоже! Вот тебе и русский язык. Было бы у него «плохо» по русскому — он бы так хорошо не говорил. — Ой, Валька, какая ты всё ж зануда… — Может, это и хорошо, — улыбнулась Валя. — Врач, наверное, и должен быть занудой, да? А тебе точно нужно с малышами работать. Где играть, петь, шалить — ты первая! Я так не могу. — Валя откинулась на песок и посмотрела в небо. — А только знаешь, Марин, я вот мечтаю… Представь: на нашем лима́не[7] да с нашим климатом — как лечить можно… Санатории чтоб как дворцы были и техника новейшая… — Какая техника? — Не знаю какая. Изобретут же люди что-то. Ну чтоб не только дыхание слушать и пальцами простукивать, как сейчас, а чтобы внутрь человека можно было заглянуть, не разрезая его, и понять, что почему болит. А уж потом лечить. — Да ладно, рентген уж лет сто назад изобрели… на санпросвете рассказывали. — Ну не сто, положим… И одного рентгена мало, Маринка! Он же не всё показывает! — Деловая ты, и мечты у тебя какие-то… хозяйственные, — поддела подругу Марина. — Нет. Я вот мечтаю, чтобы у нас жизнь красивая была… как… как дворец, на Думской, где музей теперь. Ведь в таком доме люди, наверное, красиво жили… ну, раньше. Валя неопределённо хмыкнула.