Но до Острова оставалось еще несколько дней пути. Пока что флотилия миновала лишь широту юго-западной оконечности Алханроэля. На морском пути из Толагая на Остров приходилось огибать оконечность огромного Стойензарского полуострова, а потом держать путь прямо на север, мимо Родамаунтского архипелага, к порту Нуминор. Этот маршрут позволял воспользоваться всеми преимуществами постоянного южного ветра и Родамаунтского течения, благодаря которым плавание из Сувраэля на Остров оказывалось куда быстрее, чем в обратном направлении. В тот вечер только и было разговоров, что о драконе. Зимой эти воды обычно изобиловали ими, поскольку драконы, уцелевшие после осеннего промыслового сезона, обычно уходили в Великое море мимо побережья Стойензара на восток. Но сейчас был отнюдь не зимний сезон, и как Валентин и все остальные давно заметили, драконы в этом году пошли необычным путем – на север мимо западного побережья острова, к какой-то таинственной цели в полярных морях. И во время этого плавания драконы встречались повсюду, во всяком случае, так казалось, и кто знает, почему так было? «Кто-то, может быть, и знает, – думал Валентин, – но не я. Точно не я». Он тихо, почти ничего не говоря, сидел среди своих друзей и собирался с силами. Ночью, лежа без сна рядом с Карабеллой, он вслушивался в голоса Маджипура. Он слышал, как плакали от голода в Кинторе и скулили от страха в Пидруиде, слышал злобные крики ополченцев, бегущих по мощеным улицам Велатиса, и лающие выкрики уличных ораторов в Алаизоре. Он слышал свое имя, упоминаемое пятьдесят миллионов раз. Он слышал метаморфов, заранее празднующих в своих сырых лесах неизбежный триумф, он слышал драконов, перекликающихся мощными торжественными звуками в глубинах морей. И вдобавок ко всему этому он ощущал прикосновение прохладной материнской руки ко лбу и слышал слова Владычицы: «Скоро ты Валентин, будешь рядом со мною, и я облегчу твою жизнь». А потом Король Снов объявил: «Нынче ночью, друг мой корональ, я продолжу осматривать мир в поисках ваших врагов и приложу все усилия, чтобы поставить их на колени». Это позволило ему немного передохнуть, но вскоре снова послышались крики тревоги и боли, затем пение морских драконов, затем шепот метаморфов. В конце концов ночь сменилась утром, и он встал с постели еще более усталым, чем лег накануне. Но как только корабли миновали оконечность Стойензара и вошли в воды, лежащие между Алханроэлем и Островом, Валентину сделалось полегче. На него все так же валились страдания обитателей всех концов мира, но сила Владычицы здесь была очень велика и продолжала расти с каждым днем. Валентин чувствовал присутствие матери в своем разуме; она помогала, направляла, утешала его. В Сувраэле он красноречиво убеждал пессимистически настроенного Короля Снов в возможности восстановления мира. «Нет никакой надежды», – сказал Минакс Барджазид, на что Валентин ответил: «Есть, нужно лишь протянуть руку и ухватить ее. Я вижу, как это сделать». И Барджазид тогда сказал: «Сделать ничего нельзя, все потеряно», на что Валентин ответил: «Следуйте за мной, и я укажу путь». В конце концов ему удалось преодолеть мрачное настроение Минакса, и тот, все еще не веря в успех, все же пообещал ему поддержку. В начале плавания на север Валентин, как ему показалось, выронил осколок надежды, который нашел в Сувраэле, но теперь вроде бы снова нащупал его. Но до Острова было уже совсем близко. С каждым днем он все выше поднимался над горизонтом, и каждое утро под лучами восходящего солнца его меловые утесы сначала обретали ослепительное бледно-розовое сияние, затем окрашивались в потрясающий алый цвет, который почти неуловимо переходил в золотой, а потом, когда солнце наконец полностью выходило на небосклон, становились абсолютно белыми, и белизна эта звенела над водой, как звук гигантских цимбал и всплески всеохватывающей неумолчной мелодии. В нуминорском порту Владычица ожидала Валентина все в том же доме Семь стен. Снова иерарх Талинот Эсюлде проводила его к матери в Изумрудную гостиную, снова, когда он вошел туда, она стояла между двумя деревцами танигали в горшках и, улыбаясь, протянула руки ему навстречу. Но он с первого взгляда заметил поразительные и тревожные перемены в ее облике, а ведь еще и года не прошло с тех пор, как они встретились в этой же комнате. Ее темные волосы теперь пестрели седыми прядями; теплый блеск глаз потускнел, и они сделались чуть ли не холодными. Время осилило даже ее царственную осанку, заставив плечи округлиться, подтянув голову ближе к ним и заставив ее выдвинуться вперед. Некогда он воспринимал ее, как богиню; теперь же она казалась ему богиней, постепенно превращающейся в старуху – очень смертную старуху. Они обнялись. Ему показалось, она стала настолько легкой, что ее мог бы унести даже порыв ветерка. Они пригубливали прохладное золотое вино, и Валентин рассказывал о своих странствиях в Пьюрифайне, о путешествии в Сувраэль, о встрече с Доминином Барджазидом и о том удовольствии, которое испытал, увидев, что его бывший враг вновь обрел здравый рассудок и подобающую лояльность. – А что Король Снов? – поинтересовалась она. – Любезно ли он тебя принимал? – В высшей степени. Между нами сложились поразительно теплые отношения. – Барджазиды редко бывают дружелюбными. Я полагаю, что причиной тому – условия их жизни в этой стране и ужасные обязанности, возложенные на них. Но они вовсе не монстры, какими их зачастую считают. Минакс – жестокий человек, я чувствую это в его душе, когда наши сознания встречаются, что бывает нечасто, – но сильный и добродетельный. – Он не предвидит в будущем ничего хорошего, но пообещал всемерно поддерживать все, что нужно будет сделать. В этот момент он хлещет мир самыми могущественными посланиями в надежде обуздать безумие. – Это мне известно, – сказала Владычица. – В последние недели я чувствую, что его мощь изливается из Сувраэля, как никогда прежде. Он прилагает огромные усилия. Как и я, в своем, более деликатном стиле. Но этого не хватит. Валентин, мир сошел с ума. Звезда наших врагов восходит, а наша закатывается, и миром сейчас правят не понтифик и корональ, а голод и страх. Ты и сам это знаешь. Ты ощущаешь, что безумие давит на тебя, захлестывает тебя, грозит снести все на своем пути. – То есть, мама, мы обречены на неудачу? Ты это хочешь сказать? Ты, источник надежды, носительница покоя… В ее глазах появилась тень былой стальной силы. – Я ни слова не сказала о неудаче. Я всего лишь сказала, что Король снов и Владычица Острова не в состоянии остановить поток безумия. – Но ведь есть и третья Власть. Или ты, мама, считаешь, что я непригоден для этой войны? – Ты пригоден для всего, чем сочтешь нужным заняться. Но, Валентин, даже три Власти – недостаточно. Хромое правительство не в состоянии справиться с кризисом такой силы, как нынешний. – Хромое? – Оно стоит на трех ногах. А должно быть четыре. Старику Тиверасу пора на покой. – Мама… – Сколько еще ты собираешься уклоняться от своей обязанности? – Я ни от чего не уклоняюсь! Но, мама, какую пользу я смогу принести, заточив себя в Лабиринте? – Ты считаешь, что от понтифика нет пользы? А это значит, что у тебя совершенно искаженное представление об устройстве нашего общества. – Я понимаю важность поста понтифика. – Тем не менее все время своего правления ты обходился без него. – Я не виноват в том, что Тиверас уже впал в маразм к тому времени, когда я взошел на трон. И как мне следовало поступить? Переехать в Лабиринт, едва успев стать короналем? У меня не было понтифика, потому что мне его не досталось. К тому же обстановка просто не позволяла мне перейти на трон Тивераса. У меня было множество очень важных конкретных дел. И сейчас есть. – Валентин, твой долг – обеспечить Маджипур понтификом. – Нет, еще не время. – И как долго ты намерен повторять это? – Мне необходимо оставаться на виду. Необходимо так или иначе установить контакт с Данипьюр и убедить ее вступить в союз против Фараатаа, нашего врага, который уничтожит весь мир в стремлении вернуть его своему народу. Как я смогу, находясь в Лабиринте… – То есть ты снова собираешься в Пьюрифайн? – Это приведет только к повторной неудаче. И все равно, я считаю делом первостепенной важности вступить в переговоры с метаморфами. Необходимо, чтобы Данипьюр поняла: я не таков, как правители прошлого, я вижу иную истину. Я уверен, что нельзя и дальше подавлять метаморфов и исторгать их из души Маджипура. Мы обязаны признать их и включить в общество как равных. – И это можно сделать, лишь если короналем будешь ты? – Я в этом убежден, мама. – В таком случае, еще раз проанализируй эту свою убежденность, – сказала Владычица непререкаемым тоном. – Вдруг это не столько убежденность, сколько ненависть к Лабиринту? – Я ненавижу Лабиринт и не делаю из этого тайны. Но я покорно, хоть и без радости, уйду туда, когда придет время. Но пока еще не пора. Возможно, осталось еще немного, но не пора. – В таком случае, надеюсь, что это время не затянется. Пусть Тиверас наконец упокоится. И хорошо бы это случилось поскорее. Глава 5 Может быть, и небольшой, но настоящий триумф, думал Фараатаа, получив приглашение на встречу с Данипьюр. Много лет он был изгоем и скитался по джунглям, много лет его не замечали, а если и замечали, то с презрением и насмешкой, а теперь Данипьюр с величайшей дипломатической любезностью приглашает его посетить ее в Доме канцелярий Илиривойна. В первый момент у него появилось искушение отказаться от приглашения и надменно потребовать, чтобы она сама явилась к нему в Новый Велализир. В конце концов, она была для народа простым администратором и ее титул не имел родословной, восходящей к временам до изгнания, а он, по признанию множества соплеменников, был Грядущим принцем и Явленным королем, ежедневно общался с водяными королями и заслуживал куда большего почтения, нежели та, на какую могла претендовать любая Данипьюр. Но затем он передумал: гораздо эффективнее, сказал он себе, было бы прийти в Илиривойн во главе своих тысяч, чтобы Данипьюр и все ее прихвостни увидели, какой властью он обладает! Да будет так, подумал он. Он согласен отправиться в Илиривойн. Столица, расположившаяся на новом месте, по-прежнему выглядела убогой и недоделанной. Для нее, как обычно, выбрали открытое место в лесу, рядом с полноводным ручьем. Но улицы представляли собой всего лишь сырые тропинки, плетеные дома почти не имели украшений, их крыши были сплетены наспех и абы как, площадь перед Домом канцелярий была расчищена лишь частично, и повсюду все еще вились и сплетались лианы. Только сам Дом канцелярий имел какую-то связь с бывшим Илиривойном. По обычаю здание перенесли со старого места и собрали в центре города, где оно господствовало над всем городом; трехэтажная постройка из сверкающих бревен банникопа, облицованных по фасаду полированными досками болотного красного дерева, среди грубых хижин пьюриваров Илиривойна казалась чуть ли не дворцом. Но когда мы переправимся через море и восстановим Велализир, подумал Фараатаа, мы построим из мрамора и сланца настоящий дворец, который станет новым чудом света, и украсим его прекрасными вещами, которые мы возьмем как трофеи в Замке лорда Валентина. И тогда Данипьюр придется склониться передо мной! Но пока приходилось соблюдать этикет. Он предстал перед Домом канцелярий и произвел пять Превращений повиновения – Ветер, Песок, Лезвие, Течение, Пламя. В пятом облике он оставался до появления Данипьюр. На мгновение она выказала растерянность при виде той силы, с какой он явился в столицу; его последователи заполнили площадь и улицы до самых границ города. Но она тут же овладела собой и приветствовала Фараатаа тремя Превращениями приятия – Звездой, Луной и Кометой. На последнем из них Фараатаа преобразился в свой собственный облик и последовал за правительницей. Никогда еще он не бывал в Доме канцелярий. Данипьюр казалась холодной, отстраненной, особенной. Фараатаа ощутил легкую вспышку благоговения – как-никак она занимала этот пост все время, которое он прожил на свете, – но тут же подавил его. Он знал, что ее высокомерие и самообладание всего лишь оборонительное оружие. Она предложила ему трапезу из калимботов и гумбы и угостила вином бледно-лавандового цвета, на которое он посмотрел с неудовольствием, поскольку вино не входило в число тех напитков, которые пьюривары употребляли в древние времена. Он не стал пить его и даже не поднял сосуд в новомодном приветственном жесте, что не осталось незамеченным. Когда с формальностями было покончено, Данипьюр заговорила напрямик: – Я люблю неменяющихся ничуть не больше, чем ты, Фараатаа. Но твоя цель недостижима. – И какова же, по твоему мнению, моя цель? – Избавить мир от них. – Думаешь, это невозможно? – осведомился он с легким удивлением в голосе. – Почему же? – Их двадцать миллиардов. Куда им деться? – Неужели во вселенной нет других миров? Они пришли оттуда, пусть возвращаются обратно. Она прикоснулась кончиками пальцев к подбородку; этот жест означал несогласие и отвращение к его словам. Фараатаа не позволил себе отреагировать на него раздражением. – Когда они пришли, – сказала Данипьюр, – их было совсем мало. Теперь же их много, а сообщение Маджипура с другими мирами стало совсем незначительным. Неужели ты не понимаешь, сколько времени потребуется, чтобы вывезти с планеты двадцать миллиардов жителей? Я думаю, мы никогда не сможем от них избавиться – они будут плодиться быстрее, чем грузиться на корабли. – В таком случае, пусть остаются здесь, а мы продолжим войну против них. Они будут убивать друг друга из-за еды, и через некоторое время еда закончится, оставшиеся люди умрут от голода, и их города превратятся в обиталище призраков. И мы покончим с ними навсегда. Снова кончики пальцев прикоснулись к подбородку. – Двадцать миллиардов трупов? Фараатаа, Фараатаа, будь реалистом! Хотя бы представь себе, что это значит. В одной Ни-мойе намного больше народу, чем в Пьюрифайне, а сколько еще других городов? Подумай, какая поднимется вонь! Подумай, сколько болезней начнется из-за разложения такого количества плоти! – Если они вымрут от голода, плоти останется немного. Даже разлагаться будет нечему. – Фараатаа, ты так игриво рассуждаешь об этом… – Разве? Ну, ладно, пусть игриво. На свой игривый манер я сокрушил угнетателя, под пятой которого мы корчились четырнадцать тысяч лет. Я игриво загнал их в хаос. Я игриво… – Фараатаа! – Данипьюр, я уже достиг очень многого – на свой игривый манер. И не только без помощи с твоей стороны, но в условиях твоего постоянного противодействия. И теперь… – Выслушай меня, Фараатаа! Да, ты высвободил могучие силы и нанес неизменяющимся такой удар, какого я даже представить себе не могла. Но теперь пора остановиться и подумать о последствиях того, что ты сделал. – Я уже все обдумал, – ответил он. – Мы вернем себе наш мир.