Вечером мы шли вместе, а этот Тадек постоянно хотел идти рядом со мной, но мы с Норой его перехитрили. З. и я отстали, вместе, одни, и это было прекрасно, просто прекрасно!!! «Дорогуша», и улыбки, и взгляды, и «Ренуся, учи математику», и т. д., всё и не перечислить. Он должен был идти домой, но проводил меня, а когда я пошла к Ирке, он повернулся и пошел прямо домой – через мгновение его уже не было. Важно то, как он прощался, – взял меня за руку и какое-то время держал (это для него типично), а потом он сделал это… странно, интуитивно я почувствовала… не знаю, что это значило… Спросила Ариану, она знала. Это означает, ох! – это призыв. Не знаю, он это сделал случайно? Мне показалось? Потому что я знаю, что З. не пошляк или что-то там. Или, возможно, возможно, это просто маска, может быть, это все притворство? Может быть, может, может… Но кто же мне правду скажет, Как мне увидеть сквозь трещины жизни Маму и тебя, Боже?! Как приятно, как хорошо, как легко и странно. 20 февраля 1941 г., четверг Всю ночь мне снилась мама. Вместе с Зигу мы ее спасали, искали ее в Варшаве. А сегодня я вспомнила все это мучительное, наболевшее, так что… спокойно. Когда до этого доходит, не совсем получается, и это отчасти его и отчасти моя вина. Будем надеяться, что к субботе все образуется!! Я беспокоилась по поводу выходных, все идет не так. Помоги мне, Всемогущий Господь. Помоги мне, мой единственный верный друг, моя прекрасная, далекая и близкая мама… 21 февраля 1941 г., пятница Пока что сегодня все хорошо (только все меня зовут «госпожа Шварцер»). Он был такой милый, выбритый, красивый. Сегодня, но… а что завтра??? У меня уже четыре соперницы. Но прошу тебя, Господи, и ты, моя замечательная мама, вы меня любите и понимаете, пожалуйста, пусть завтра будет… будет… будет… хорошим. И позволь мне все тебе об этом рассказать. У меня такой ужасный страх сцены!! 22 февраля 1941 г., суббота У меня страх сцены, но, может, оно того и не стоило. И все-таки. Поклон в раздевалке, рукопожатие в классе и «Балладина»[53], потом опять, после перерыва, и потом утром в коридоре. Точно. Мы стояли там вдвоем, и могу себе представить, как мы выглядели, – все на нас смотрели. Эда подошла к нам (его бывшая любовь), а я глупо, как какой-то идиотский остолоп, покраснела как рак! Зигу обхохотался! Черт побери! Что я так краснею… Я пошла на матч, вошла, когда он переодевался, так что я извинилась, а он просто схватил меня, как только он может, взял меня обеими руками за подбородок и спросил про мою прическу. Потом я пошла в школу одна, не попрощавшись. Довольно странно! В школе Зигу меня упрекал за то, что я сбежала. Во время репетиции наконец стало очень хорошо. Это невозможно описать, чувствуешь это каждым нервом. И запомни, что мы все это время сидели вместе, и гуляли, гуляли вдвоем, что он был помешан на том, чтобы идти на концерт, и то и сё… в 9 часов вечера, а потом идти не захотел и решил пойти на вечеринку, а когда мы там стояли, я наклонилась над часами, и мы коснулись лбами. Кажется, когда мы прощались, у него рука немного дрожала. Он долго держал мою руку… так долго… а потом опять это сделал (или мне показалось)… А может быть, это все было для видимости, ох! Возможно, это ерунда. В конце концов, он скорей скажет что-нибудь двусмысленное в присутствии Ирки и… Нет. Булуш, я переживаю духовную трагедию. Бог даст, все кончится хорошо! Господи, пожалуйста, верни мне мою маму. Мама, приезжай и помоги мне!!! Жжет и жалит, Дикая ревность; Засела во мне, Точно острый осколок. Весна уже близко, А я ревную все больше, Извиваюсь и корчусь — На что мне Эта гадюка внутри? Чтобы отнять покой? Чтобы вконец измучить? Чтобы ругалась я, как сапожник? Горек вкус ревности. В мои бессонные ночи Зажигаются лампочки Мыслей и ожиданий, Душат несказанные слова, Жгут утаенные слезы. Что же это за мука: Дразнит, не отпускает, Ревность моей любви! Может быть, там, где реки Сходятся с океаном, Там, где в саду рассветном, Нежно блестит роса, Где облака алеют На бирюзовом небе — Ты на меня посмотришь, Мой черноокий принц! Может быть там, где солнце, Робко луну встречает, Там, где весной душистой Птицы всю ночь поют, Там на лугу звенящем, Ты меня поцелуешь, Мой черноокий принц! Память об аромате – все, что нам остается, От красоты цветка. Вдруг ты так же исчезнешь, Вдруг ты меня оставишь — С мечтой и долгой тоской? Нет! Нет! Нет! Мама, нет! 23 февраля 1941 г.