Хлев опустел Постарайся не погибнуть Я дрался от всей души Искра В том, чтобы убить тебя, всё-таки есть смысл Скажи мне, я – зло? Тот, кто учит детей Дом Але Вот о чём я хотел рассказать напоследок Над книгой работали notes1 2 3 4 5 6 7 * * * Фрида Нильсон В стране линдвормов Серия «Невероятные миры Фриды Нильсон» Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав The original title: Lindormars land Copyright © Frida Nilsson and Natur & Kultur, Stockholm 2020 Illustration copyright © Alexander Jansson and Natur & Kultur, Stockholm 2020 Russian edition published in agreement with Koja Agency © Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2022 * * * Свену и Ингмару Сем и Иммер У меня есть младший брат. Зовут его Мортимер, ему восемь лет. У него светлые волосы, синие глаза, а на одной щеке ямочка. Он кажется мне лучшим братом в мире, но это просто потому, что я очень его люблю. Иногда он бывает противным, но я всё равно его люблю. А меня зовут Самуэль. Мне одиннадцать лет, и волосы у меня тёмные. Мне кажется, вид у меня самый обычный. Мы с Мортимером жили у тёти Тюры: она забрала нас к себе, когда наши настоящие родители умерли. Давно это было. Они чем-то заболели – и вот их уже нет на свете. Сначала мы с Мортимером несколько лет жили в приюте. А в один прекрасный день на пороге появилась тётя Тюра, посмотрела на нас своими блёклыми глазами и сказала: – Теперь, мальчики, вы будете жить со мной. – А у вас хорошо? – спросил я. – Коне-е-ечно, – пропела она. И мы ей поверили. Стояла весна, светило солнце. Мы шли через весь город в свой новый дом. В канаве росли одуванчики. Мортимер наклонился, сорвал один и протянул тёте Тюре. Стебелёк был коротковат, но Тюра рассмеялась: «Вот спасибо!» И я подумал: какая она добрая. Хорошо, что мы будем жить у неё. Но после этого дня тётя уже больше не смеялась. Окна её жилища на втором этаже выходили во двор, да и жить там было не так уж хорошо, как обещала Тюра. В этой тёмной, сырой комнатушке у нас с Мортимером даже кровати не было – мы спали на матрасе за дымоходом. На следующий день тётя Тюра объявила, что мы должны научиться работать: если хочешь, чтобы голод не заглядывал к тебе в дом, нечего сидеть сложа руки. И детям работа найдётся. Тюра зарабатывала тем, что полировала посуду из нейзильбера – «нового серебра». Поначалу кажется, что «новое серебро», наверное, даже красивее, чем простое старое. Но на самом деле нейзильбер этот вроде ненастоящего серебра, его у нас в одной мастерской делают. Клепают обычный кофейник из сплава, а потом опускают в ядовитую жижу посеребрить. На кофейнике остаётся серебристый налёт, который выглядит как настоящее серебро. Но на самом деле это просто металлический кофейник в нарядной одёжке. Как бы то ни было, Тюра была полировщицей в этой «серебряной» мастерской. Каждое утро она приносила оттуда посеребрённую утварь, на которую следовало навести блеск. Вечером Тюра относила в мастерскую готовые вещи. И чем больше она успевала сделать, тем лучше ей платили. Этому же ремеслу предстояло научиться и нам с Мортимером. Тюра зажимала коленями пепельницу и объясняла, как её полировать. Сначала надраиваешь узенькой щёткой с деревянной ручкой. Потом берёшь маленький кровавик, тоже на ручке, и так же усердно трёшь им, пока пепельница не заблестит. А тереть надо очень упорно. «Новое серебро» так просто не отполируешь. – На одну вещь уходит много часов, – сказала Тюра и сунула пепельницу мне в руки, а Мортимеру вручила сахарницу. – А теперь постарайтесь как следует. И мы стали полировать посуду. С того самого дня мы с младшим братом с утра до вечера надраивали пепельницы, сахарницы, кастрюли и кофейники. Мы зажимали их коленями и тёрли так, что руки болели и глаза слезились от тусклого света. Ногти у нас лопались, а от едких паров полироли кружилась голова. Прошёл год, другой, мы выбивались из сил, но мастерская лишь извергала всё новые и новые вещи, которые следовало познакомить со щёткой и кровавиком, и конца этому не было. Иногда – когда мы с Мортимером корпели над очередной сахарницей – со двора до нас доносились детские голоса. Другие ребята играли, смеялись, окликали друг друга. Когда Мортимер слышал их, то становился очень серьёзным. Как будто слышал что-то из другого мира, полного загадок и тайн. Если Тюра выходила на улицу – за дровами или в уборную, – мы с Мортимером сразу бросались к окну, чтобы хоть одним глазком посмотреть на ребят во дворе. Мы только одним глазком, говорил я. Да, соглашался Мортимер и кивал светловолосой головкой. Но мы почти всегда забывали о времени. Тут-то и являлась Тюра, злая, мечущая громы и молнии из-за того, что мы не надраиваем посуду. Порой ей случалось рассвирепеть так, что она доставала из-за комода мерзкую узловатую палку и отвешивала мне удар. Раз я старший, говорила она, то мне и следить, чтобы мы работали. От удара, конечно, было больно, но пусть, думал я, лишь бы она не напустилась на Мортимера. Я всегда думал, что если она когда-нибудь ударит моего брата, то я вырву палку у неё из рук и побью её саму. Буду бить, пока не лопнет кожа, пока не покажется кровь, пока тётка, рыдая, не скорчится на полу! Вы, может, скажете, что я скверный человек, раз у меня такие мысли. Не знаю. Знаю только, что очень люблю своего брата. Если бы кто-нибудь стал его обижать, я бы не сдержался. И ещё мне казалось несправедливым, что он целыми днями должен работать не покладая рук. Пусть бы он играл хоть иногда. По вечерам, когда с посудой бывало покончено, мы с Мортимером так уставали, что просто валились на матрас. Лежали там, в углу, прижавшись друг к другу, и я шептал ему: – А давай как будто мы ужасно устали. – Давай, – отвечал он. – Потому что весь день играли, – говорил я. – Играли с самого утра.