Он не видел ее около месяца. По собственному счастливому выражению, он являлся сегодня, соединяя в своей особе победоносного Меркурия и Аполлона. Мак-Кинстри был отозван на соседний луг, и Кресси тем временем взяла на себя обязанность занимать галантного гостя. Это было нетрудно. Одно из главных ее обольщений заключалось в том, что, презирая обычную притворную или искреннюю наивность ingénue ее сорта, она вообще показывала своим обожателям (исключая, может быть, одного только учителя), что отлично понимает то состояние души, в какое повергает их ее красота. Она понимала страсть, если и не могла на нее отвечать. Эта тактика для застенчивых деревенских парней была очень удобна, но в большинстве случаев совсем неудовлетворительна; когда всякие подходы так быстро изобличались, то даже вполне стратегическое отступление легко превращалось в беспорядочное бегство. Прислонясь к косяку двери, прикрыв полной ручкой блестящие глазки от солнечных лучей, заливавших ее грациозную, томную фигуру, она ждала атаки. — Я не видел вас, мисс Кресси, с тех самых пор, как нам довелось вместе танцовать… ровно месяц тому назад. — И это очень нелюбезно с вашей стороны, так как вчера вы два раза проходили мимо нашего дома. — Разве вы меня видели? — спросил молодой человек с смущенным смехом. — Видела. Да и собака тоже; да, полагаю, и Джо Мастерс, а также наш батрак. И когда вы прошли мимо, то собака, Мастерс, батрак и мама кликнули папу, и тот увязался за вами следом с заряженным ружьем. И шел за вами с полмили. Она отвела руку от глаз, чтобы грациозным жестом изобразить эту фантастическую процессию, и рассмеялась. — Вас хорошо сторожат, — проговорил Стаси неуверенно. — И глядя на вас, мисс Кресси, — прибавил он смелее, — я этому не удивляюсь. — Да, можно сказать, что вместе с папашиной межой я зорко охраняюсь от скоттеров и бродяг. Как ни были грубы и неделикатны ее речи, но ленивая ласка в голосе и хорошенькое личико смягчали их. Речь ее была так же живописна и чужда условности, как и ее движения. Так по крайней мере думал м-р Стаси и решил смело повести дальнейшую атаку. — Вот что, мисс Кресси, так как дело, которое привело меня сегодня к вашему отцу, это чтобы если можно побудить его войти в сделку на счет порубежных притязаний, то, быть может, вы примете мои услуги и на свой собственный счет. — Это означает, — лукаво ответила молодая особа, — что это дело касается меня столько же, сколько и папы. Вы не хотите допускать никакого захвата, кроме вашего собственного. Покорнейше благодарю, сэр. И она делает грациозный книксен, причем выставляет наружу хорошенький башмачок, окончательно обворожив его. — Что ж, это будет честная сделка, — начал он, смеясь. — Сделка значит, что кто-нибудь что-нибудь уступает. Кто же и что уступит в этой сделке? Самодовольный Стаси вообразил, что этот ответ еще кокетливее его вопроса. — Ага! Это должна решить мисс Кресси. Но молодая особа снова прислонилась к косяку в прежней удобной позе и благоразумно заметила, что это дело парламентера. — Ах, хорошо! Ну так предположим, что прежде всего мы уступим Сета Девиса? Вы видите, мисс Кресси, что я нетребователен и сведущ. — Вы пугаете меня, — кротко ответила Кресси. — Но мне сдается, что он сам устранился от всяких сделок. — Он был в ту ночь на бале и глядел зверем. В то время как я танцовал с вами, он готов был меня с есть. — Бедный Сет! А ведь он был прежде так разборчив в пище, — ответила остроумная Кресси. М-ра Стаси всего повело от смеха. — А затем идет м-р Добни… дядя Бен… — продолжал он, — не так ли? Очень скромный поклонник, но очень хитрый. Себе на уме человек. Притворяется, что учится только затем, чтобы быть поближе к одной особе, не так ли? Хотел бы стать опять мальчиком, потому что познакомился с одной девочкой! — Я бы боялась вас, если бы вы всегда здесь жили, — сказала Кресси, с непобедимой наивностью, — но, может быть, тогда вы бы не были так сведущи! Стаси принял это за комплимент. — А еще есть ведь и Мастерс, — прибавил он вкрадчиво. — Только не Джо? — сказала Кресси с тихом смехом, оглядываясь на дверь. — Да? — спросил Стаси с беспокойной улыбкой. — Ах! Я вижу, что его мы не должны устранять… Он там? — прибавил он, следя за ее взглядом. Но молодая девушка старательно отворачивалась от него. — Вот и все? — спросила она, после минутного молчания. — Ну нет… есть еще этот напыщенный школьный учитель, который отбил вас в вальсе у меня… этот м-р Форд. Будь он вполне хладнокровный и беспристрастный наблюдатель, он мог бы заметить, хотя видел Кресси только в профиль, что ресницы у нее слегка дрогнули, и все лицо затем застыло, как в тот момент, когда учитель вошел в бальную залу. Но он не был наблюдателен и ничего не заметил. Да и Кресси быстро оправилась. Ее обычное томное выражение вернулось к ней и, лениво поворачивая к нему голову, она сказала: — Вот идет папа. Я полагаю, вы не прочь показать мне образчик изящного слога в переговорах с ним, прежде нежели испытаете свое красноречие на мне. — Разумеется, нет, — отвечал Стаси, нимало не недовольный тем, что хорошенькая и умная девушка будет присутствовать при его беседе с отцом, в которой, как он воображал, он щегольнет своим дипломатическим искусством и любезностью. — Не уходите. Я ничего такого не скажу, чего бы не поняла или не должна была слышать мисс Кресси. Послышался звон шпор, и тень от ружья Мак-Кинстри легла между оратором и Кресси и освободила ее от ответа. Мак-Кинстри смущенно огляделся и, не видя м-с Мак-Кинстри, как будто успокоился и даже на его медно-красном, как у индийца, лице изгладились следы неудовольствия от того, что он упустил в это утро громадного оленя. Он осторожно поставил ружье в угол, снял с головы мягкую войлочную шляпу, сложил ее и сунул в один из просторных карманов своей куртки, повернулся к дочери и, фамильярно положив искалеченную руку ей на плечо, сказал внушительно, не глядя на Стаси: — Что нужно этому иностранцу, Кресси? — Быть может, я сам лучше вам об ясню это, заговорил Стаси. Я явился от имени Бенгама и Ко в Сан-Франциско, которые купили испанское право на часть здешнего имения. Я… — Довольно! — проговорил Мак-Кинстри мрачно, но внушительно. Он вынул шляпу из кармана, надел ее, пошел, в угол и взяв ружье, впервые глянул на Стаси своими сонными глазами, затем презрительным жестом поставил ружье обратно в угол и, движением руки указав на дверь, сказал: — Мы уладим это дело на дворе. Кресси, ты оставайся здесь. Такой разговор приличен между мужчинами. — Но, папа, сказала Кресси, кладя лениво руку на рукав отца, нисколько не изменившись в лице и с прежним веселым выражением. — Этот джентльмен явился сюда для компромисса. — Для… чего? — спросил Мак-Кинстри, презрительно глядя за дверь — незнакомое слово, показалось ему почему-то, должно обозначать особенную породу мустангов. — Чтобы попытаться придти к какому-нибудь соглашению, — сказал Стаси. — Я вовсе не прочь идти с вами на двор, хотя думаю, что мы можем обсудить это дело так же хорошо и здесь. Он не понизил тона, хотя сердце его сильнее забилось при воспоминании об опасной репутации, какою пользовался хозяин дома. — Говорите, — сказал Мак-Кинстри. — Дело в том, что мы приобрели клочок земли, из-за которой у вас идет распря с Гаррисонами. Мы обязаны ввести покупателя мирно во владение. Но, чтобы выиграть время, готовы купить этот клочок у того, кто может его продать. Говорят, что вы можете. Продайте нам эту землю, и тогда Гаррисоны будут принуждены законом отказаться от всяких на него притязаний. — Законом? — повторил Мак-Кинстри задумчиво. — Да. Таким образом все дело будет улажено. Мы не только платим вам деньги, но и освобождаем вас от Гаррисонов. Он с самодовольной улыбкой взглянул на Кресси. Мак-Кинстри погладил рукой лоб и глаза, точно разгоняя в них боль. — Итак вы не предполагаете входить в сделку с Гаррисонами? — Мы совсем не признаем их прав, — отвечал Стаси. — И не заплатите им ничего? — Ни гроша. Вы видите, м-р Мак-Кинстри, — продолжал он великодушно, с лукавой улыбкой взглядывая на Кресси, — что наша сделка вовсе не такова, чтобы решать ее за порогом дома. — Вы думаете? — спросил Мак-Кинстри решительным, хотя и ленивым тоном, вторично взглянув на Стаси глазами, налитыми кровью и выражавшими тупую боль, напоминая глаза тех самых оленей, которых он загонял на охоте. — Ну, я с вами не согласен. Он указал на дверь искалеченной рукой. — Пожалуйте на минутку за дверь. Стаси вздрогнул, пожал плечами и недоверчиво переступил за порог. Кресси, не меняясь в лице, лениво за ним последовала. — Но я откажусь! — сказал Мак-Кинстри, медленно разглядывая Стаси. — Я скажу, что это будет низостью относительно Гаррисонов, весь этот ваш компромисс. Вместо такого мира и спокойствия, которые предлагают мне ваш закон и цивилизация, я предпочитаю свою войну и беззаконие. — Что ж, я сочту своим долгом передать это моим доверителям, — отвечал Стаси с напускной беспечностью, которая однако плохо скрывала его удивление и досаду. — Ведь это до меня не касается. — Если только, — вмешалась Кресси, заняв свою позицию у двери, — если только вы отказались от вашей другой сделки. — Какой другой сделки? — спросил Мак-Кинстри внезапно, с загоревшимися глазами. Стаси бросил быстрый, негодующий взгляд на молодую девушку, которая приняла его с веселым смехом. — О, ничего, папа, так маленькая глупость. Если бы вы слышали, как этот джентльмен красноречив, когда говорит не о деле. Такой, право, веселый и забавный. Проворчав сквозь зубы: «Доброго утра», молодой человек вышел за дверь, но Кресси последовала за ним до самых ворот и там, защищая глаза от солнца, проговорила: — Сегодня вам не повезло в сделках. В другой раз, может быть, будете счастливее. — Доброго утра, мисс Мак-Кинстри.