– Заняться чем-то нелегальным? – усмехнулась я. – Да почему сразу нелегальным? Все будет пучком. Только тачку бы нам теперь найти. Степа-то ногу сломал, блин. Мы молчали. Шум машин за спиной успокаивал. Украшенное здание клуба дрожало огнями. – Ну? – спросил наконец Ляля. – Ко мне? – Идем, – кивнула я. Ляля махом встал на ноги, протянул мне руку и помог подняться. По-свойски обнял за плечи. Я устало привалилась к нему, и вдвоем мы направились в сторону нашего двора. – Как думаешь, нужно рассказать Льву, что его девушка… ну… – начала я, осторожно подняв голову и посмотрев сбоку на задумчивого Лялю. – Ну… изменяет ему. Или мы все не так поняли? Знаешь, как это обычно бывает… – Сдается мне, что мы все так поняли, – отозвался Ляля. – Мне, конечно, не особо нравится твой Лева. Но пацана жалко. Я не стала уточнять, почему для Ляли Стахович вдруг стал «моим». Только вздохнула: – И мне его жалко. Ты знал, что родители держат его в ежовых рукавицах? – Значит, заслужил, – хмыкнул Ляля. – Меня мать тоже ремнем в детстве хлестала. – Но тебе это никак не помогло, – покачала я головой. – У него другая причина. А впрочем… Я замолчала. Ведь не имела права рассказывать чужую тайну. Да и Ляля вряд ли проникся бы семейной драмой, потому что черствый сухарь. Если бы я рассказала ему, что Стахович потерял старшего брата, друг обязательно бы возразил: «Но ведь он его даже не знал…» Ляля накормил меня бутербродами со сладким чаем, а затем постелил в большой комнате, где обычно спала его мама. Сам же отправился играть в «Контру» по сети. Его старенький компьютер гудел так, что слышно было даже в моей комнате. Я ворочалась, пыталась уснуть, разглядывала тени на потолке. Но сон так и не приходил. Я уже давно мучилась бессонницей и не знала, что с этим делать… Прокручивала в голове нашу последнюю встречу со Стаховичем, когда он внезапно пришел ко мне домой. Тогда я замерла у глазка и долго разглядывала одноклассника под гулкий стук сердца. Я снова испытала волнение, которое испытывала только рядом со Львом. Встречаться с ним в тот день не хотелось. Было стыдно за свой синяк. Что бы Стахович подумал обо мне? Об отце? Хотя, как выяснилось, у Льва в семье тоже было не все так гладко. А поначалу ведь его жизнь казалась такой благополучной: с нарядным полом в парадной в синюю шашечку, ароматом выпечки в квартире и с книжными полками до самого потолка… В тот вечер Лев и рассказал мне свою печальную историю. – Мама родила в восемнадцать, – негромко начал Стахович, машинально размешивая ложечкой чай. – Родила рано. И как сама потом призналась, не нагулялась еще. Воспитанием они с отцом особо не занимались. Старшего брата отдали на руки бабушке… Она еще тогда была полна сил. И сама только-только родила второго позднего ребенка – Тоню. Да, мой брат и Антонина Юрьевна родились в один год. Они с Тоней ровесники и росли вместе, всегда были вдвоем. Прямо как мы сейчас с Лилей. Вроде в одной семье воспитывались, только Тоня с детства – отличница, умница, активистка. А мой брат всегда был оболтусом, а повзрослев, попал в дурную компанию. Это было в девяностые. Ни бабушка с дедушкой, ни родители, ни Тоня не заметили, как он подсел на наркоту. Поняли, только когда вещи стали из дома пропадать. Мой брат, «из богатенькой семьи», для его дружков, уродов, был как дойная корова. Зависимый и безотказный. – Когда его не стало? – спросила я, затаив дыхание. – Он умер за четыре года до нашего с Лилей рождения. И я практически ничего о нем не знаю. Ни мать, ни отец не любят рассказывать… Как ты… Про своих родителей. Я сейчас живу в его комнате. От брата осталась коробка с кассетами и пара плакатов с Брюсом Ли. Мы с Лилей знаем, какую музыку он любил. И что фанател по спортивным драмам. А еще обожал торт домашний, «Наполеон». Сначала бабушка его пекла ему на день рождения… Потом, когда ее не стало, этим начала заниматься мама. Каждый год, в мае, в день рождения брата мы едим «Наполеон». Ненавижу этот торт. У меня с ним самые дурацкие ассоциации. Мы с Лилей как-то оцифрованную пленку смотрели из девяностых. Жутко, конечно. Я ведь с братом практически одно лицо. Даже та же мимика. Будто реинкарнация. У меня от рассказа Льва холодок пробежал по спине. – Как это страшно… – сказала я. – Пережить своего ребенка. Значит, теперь родители не хотят допускать чудовищных ошибок прошлого? – Я понимаю их. Но все чаще такое бессилие ощущаю… Будто осознаю, что ничего уже нельзя с этим сделать. У мамы своя боль. Мне кажется, что она уже давно не в себе. Взгляд Стаховича был таким потухшим и потерянным, что у меня от жалости сердце разрывалось. Я перегнулась через стол и осторожно дотронулась до его руки. – У меня шашки есть, – сказала я. – Хочешь, сыграем? Лев просидел у меня до самого вечера. Мы поиграли в шашки, пересмотрели YouTube. Потом Стахович сходил в магазин за макаронами с сосисками. Это и был наш ужин. А потом я уснула. Сама не поняла, как вырубилась прямо в кресле. Бессонная слезная ночь после скандала с отцом дала о себе знать. Проспала до утра. А когда проснулась, поняла, что снова опоздала в школу… Хотя из-за синяка под глазом все равно идти на уроки не собиралась. А еще обнаружила, что Стахович вымыл посуду, прежде чем уйти… В соседней комнате по-прежнему гудел старенький компьютер. Ляля негромко ругался. С мыслей о Льве я переключилась на его неверную девушку, потом на Лялю, который связался с этим дурацким Степой, потом на ссору с отцом… От колеблющегося света уличного фонаря на потолке плясали тени. Потом вдруг задрожали, расползлись в разные стороны… И я наконец уснула. Лев Лялю я встретил во дворе нашей гимназии. Мы с Лилей шли после уроков к воротам, а он в этот момент как раз благополучно миновал калитку, оснащенную домофоном. Лиля что-то оживленно мне рассказывала, как обычно, повиснув на локте. Глупые школьные сплетни, которые я слушал вполуха. Но без этих ежедневных «важных новостей» Лиля не была бы собой, поэтому я давно уже с этим смирился. Я не ожидал увидеть здесь друга Шац, поэтому поначалу скользнул по нему равнодушным взглядом. Но узнав, притормозил. Ляля тоже встал как вкопанный. Мы посмотрели друг на друга, как заклятые враги, но все-таки протянули руки для рукопожатия. – Здорово, – первым поздоровался Ляля. – Привет. Ты здесь какими судьбами? Наверняка Лялина школа находилась в противоположной стороне от нашей гимназии. Учитывая, где расположен дом, в котором живут Ляля и Сима… Скорее всего, Ляля посещал школу в соседнем дворе. – Я тетрадь Симкину принес, – сказал Ляля, стягивая со спины рюкзак. – Она ж за учебу взялась. Долги сдает. Вот делать нефиг. Я заметил, как Лилька с интересом разглядывала Лялю. Тот, доставая тетрадь, перевел недружелюбный взгляд с меня и тоже без всякого стеснения уставился на сестру. – Как Сима себя чувствует? – спросил я. Мы так и не виделись после того, как я приходил к ней домой. Не списывались и не созванивались. Было неудобно из-за того, что я сунулся в чужое личное пространство, когда Симе, возможно, это и не было нужно. В конце концов, если бы она хотела, то сама написала бы или позвонила… Значит, пока ей просто не до меня. – Нормалек, – откликнулся Ляля, так и не сводя взгляда с Лильки. – В понедельник уже, наверное, в школу притащится. Она пока у меня живет. – Вот как, – сухо сказал я. – Понятно. В этот момент Лилю окликнула одна из ее одноклассниц. Тогда Лиля отпустила мою руку, еще раз кокетливо взглянула на Лялю (такая уж у меня сестра) и, бросив: «Без меня не уходи, я быстро», унеслась к подружке. Ляля проводил ее таким пожирающим взглядом, что я непроизвольно нахмурился. – Новая подружка? – кивнул он вслед удаляющейся Лиле. – Это моя сестра, – сказал я. – А… Мискузи, – широко улыбнулся Ляля. – Думал, у вас так положено. Вы типа этих… Свингеров. – Свингеров? – удивился я. – Ты головой стукнулся? – Ничем я не стукался, – огрызнулся Ляля. – Тебе Симка, что ли, не говорила? – Не говорила что? – Ясно. Ну, я так и думал, – вздохнул Ляля. – Тогда я тебе скажу. По-братски. Мужская солидарность, как говорится. Твоя девушка тебе мозги пудрит. – Ты знаком с моей девушкой? Я ничего не понимал. Где Ляля мог пересечься с Аксиньей? Да еще и Сима, оказывается, в курсе… Ляля перехватил мой озадаченный взгляд и серьезно сказал: – Долго объяснять. Но поверь, я не шучу. Просто спроси, где она была вечером в эту пятницу. Вдруг недалеко от клуба прогуливалась кое с кем? Я не знаю, может, это и был ее старший брат или папа… Но что-то мне подсказывает, что дочерей и племянниц за задницы так не мацают. Хотя у вас, богатеньких, могут быть свои причуды. Я не сводил с Ляли непонимающего и настороженного взгляда. Почти летнее солнце светило так ярко, что было больно глазам. Раздражающе пахло горячим асфальтом, и от воротничка рубашки вдруг неприятно зачесалась шея. Раздражал и сам Ляля, который будто бы знал больше моего. А потом вдруг подмигнул и нагло заявил: – Нет, ну сестра у тебя, конечно, просто пушка. После его слов захотелось ему врезать, но я сдержался. Этому пацану ничего не светит с Лилей. Она бы точно быстро его с небес на землю спустила и сбила всю спесь. Заметив мой недобрый взгляд, Ляля панибратски хлопнул меня по плечу. – Гонцам за плохие вести вроде башку сносят. Но спасибо, что не тронул. Ну, бывай! Разберись там с бабой своей. А мне надо тетрадь отдать в тридцать третий кабинет. Лиля в это время вернулась ко мне. Снова удивленно взглянула на Лялю, а когда тот ей на прощание подмигнул, презрительно фыркнула. – Это кто такой? – спросила она, оглядываясь. – Зачем ты с ним общался? – Лучший друг Серафимы. – Смешной какой-то… Себе на уме. Лева, а что у тебя с лицом? Ты узнал что-то неприятное? Я и сам толком не понимал, что чувствовал в этот момент. И поначалу стал сам себе противен из-за того, что ничуть не усомнился в его словах. Хотя Аксинья – моя девушка. А этого Лялю вижу второй раз в жизни и снова не испытываю к нему особой симпатии. С каждой новой секундой внутри себя я заводился все сильнее. Мне захотелось немедленно сорваться и уехать к студгородку, чтобы встретить Аксинью. У нее как раз скоро должны были закончиться пары. Лиля продолжала смотреть на меня с беспокойством. – Так, Лева, мне твое лицо не нравится. Ты снова стал психованным. Что сказал тебе этот милый кудрявый мальчик? – Я кое-что вспомнил, – ответил я. Говорить Лиле гадости о своей девушке не хотелось. Сестре и так не особо нравилась Аксинья… Когда Белорецкая еще училась в нашей школе, они вроде как были соперницами. – Одна дойдешь? – Да, поди, не заблужусь, – усмехнулась Лиля. – А маме что сказать? Она ведь уже дома. – Скажи, что он погиб с честью. – Да ну тебя, идиот, – пихнула меня кулаком в плечо сестра. – Ты к ужину хоть вернись. А то опять скандал закатит. Я с нетерпением посмотрел на наручные часы. – Ладно, беги, – сжалилась надо мной сестра. И я был ей очень благодарен за то, что в этот раз она не пристала с расспросами. – Придумаю что-нибудь. На прощание я приобнял сестру и быстрым шагом направился в сторону трамвайной остановки. До универа Аксиньи было пятнадцать минут езды. Главное, успеть застать ее. Весь путь я страшно грузился под громыхание пустого трамвая. Мне не хотелось верить Ляле, но дурное предчувствие не отпускало. В голову лезли только тревожные мысли. Полчаса я просидел на нагретом каменном бордюре напротив входа, прежде чем увидел на крыльце Аксинью. Она с подругами вышла из здания университета вместе с громкой трелью звонка. Лучи майского солнца еще больше золотили ее волосы, и я снова подумал, что Аксинья – самая красивая девушка на свете. Но будто бы больше не моя. Да и никогда моей не была.