Вика молчала, понимая, что подруге нужно дать выговориться. – В детстве я была уверена, что у нас семья идеальная. Достаточно было посмотреть на отца с матерью – они были влюблены друг в друга, вне сомнения! А потом папа умер. «Ушел на радугу», – так мне сказала мама. Я еще тогда подумала – не может быть! На радугу только коты и собаки уходят… Мы жили всегда бедно. А через некоторое время после смерти папы вдруг переехали на Кутузовский, и у нас на полках холодильника стали появляться икра, красная рыба, а в буфете сладости. Но мама стала работать по ночам. Сейчас я знаю, что у нее был любовник – один из высших чинов армии. Он был женат, конечно, и понятно, связь с мамой не афишировал. Когда я училась в пятом классе, мы неожиданно перебрались к вам в город. Мой «отчим» поселил нас в этой квартире в генеральском доме. Соседка в Москве знала адрес – мама ей оставила. Не знаю, как часто навещал маму «отчим», я его не видела ни разу. Ее нашли мертвой в гостиничном номере, знаешь? А номер был снят на его имя. Суда не было, маму похоронили без меня, а я оказалась в АДу. АДом Александровский детский дом называли все без исключения: воспитанники, учителя и местные жители. Выживших и не сломавшихся в условиях жесткой дедовщины детей было немного. А я вот сломалась… Выжила только по одной причине – с моим диабетом девять месяцев в году проводила в больнице. Но и оставшихся трех мне хватало, чтобы почувствовать себя ничтожеством. Брошенным, никому не нужным, никем не любимым… Руфина отвернулась. – Аттестат с одними тройками я получила все-таки. И рванула в Москву на Кутузовский. Ну а потом нашла «отчима». Дальше ты знаешь, как я понимаю. Кто рассказал-то? – Так в милиции и раскопали. Заявление отчим на тебя написал. Правда, забрал потом, дело замяли, как и не было – уж не знаю, по какой причине. Посоветовали ему, говорят. – А я думала, убила его! Кровищи было! Я ж его этой кочергой каминной по всем местам… очнулась – он лежит в отключке. Дверь захлопнула – и бежать. Ехала автостопом куда-то несколько суток. По нескольку лет жила по деревням глухим, работала на фермах, летом в полях. Приходилось за лекарством только в город мотаться, пока травница одна, Агафья, меня не подлечила. Царство ей небесное! А воспитанница ее, Светлана, тебя нашла. Я не сразу решилась к тебе сунуться, бомжевала в городе… Ладно, Вика. Больше не пытай… – Хорошо. Пойдем, подруга, кофейку выпьем. Нам с тобой жизни у наших детдомовских нужно учиться. На все – «по». Возьми хоть Семушкина. Избил до полусмерти Сережку Горина просто потому, что того в семью забирают, – и ржет! Понимают все, что идиот – а как докажешь? Комиссия признала вменяемым. Слава богу, избавимся от него скоро – в специнтернат определили, может быть, профессию какую получит. Семушкин ладно, а те, кто снимал на телефон? Нормальные? Спрашиваю – не жалко парня было? Жалко! Но пофиг он им. Семушкин приказал снимать – снимают! Вот это «пофиг» и есть кредо их жизни. Ничего не колышет! Эй, Руфа… что с тобой? – Виктория Павловна едва успела подхватить падающую на пол подругу. Стоя на коленях, буквально выдернув из кармана пиджака телефон, Виктория Павловна одной рукой набирала номер «Скорой», второй поддерживала голову Руфины. – «Скорая»? Женщина потеряла сознание. В коридоре! Подруга! Руфина Эмильевна Грассо, пятьдесят два года. Да ничем она не болела! Приезжайте скорее! Что? Ах да, адрес. Комсомольская, пять, квартира восемь. Мой это адрес, мой. Соловьева Виктория Павловна. Директор первого детского дома. Да, жду. Что сделать? Хорошо, под голову – подушку, поняла… Приехавшая бригада неотложки констатировала смерть. Причиной, как Виктория Павловна узнала позже, стал оторвавшийся тромб, Руфина упорно отказывалась от операции. «Вот почему ты так торопилась, Руфа! Рад бы в рай, да грехи не пускают… помилуй, Господи, рабу твою Руфину Грассо… видишь, перед смертью раскаялась…» – мысленно попросила она, опрокидывая в себя рюмку горькой настойки. Глава 12 Аркадия Львовна насторожилась. Голоса, бубнившие по ту сторону неплотно прикрытой двери палаты, были знакомы. Один принадлежал лечащему врачу, полковнику медслужбы Ворониной[2]. Вторым собеседником был, несомненно, Амелин-старший. Мягкий, даже немного вкрадчивый голос свата никогда не обманывал Аркадию Львовну – она знала, как тот бывает крут в разборках с людьми, сохраняя при этом ледяную вежливость и внешнее спокойствие. Что говорить, общение с ним было для нее если не испытанием, то требовало усилий и актерских способностей. Ощущение, что этот человек видит ее насквозь, знает все тайны и слабые места, заставляло Аркадию Львовну держаться с Амелиным с осторожной приветливостью. Ссор не затевала, постоянно заглушая в себе желание задеть словом либо хлесткой фразой, как она это делала с другими. «Принесло его! Что-то наверняка нужно, не проведать же пришел!» – подумала она, кося глаза на дверь. – Добрый день, Аркадия Львовна! – Амелин встал прямо перед ней у спинки кровати и широко улыбнулся. – О здоровье спрашивать не буду, имел беседу с вашим лечащим врачом. Что ж, прогнозы хорошие, нужно лишь набраться терпения. Я пришел затем, чтобы получить у вас, пока устное, согласие на то, чтобы стать опекуном нашего общего внука Кирилла. Это формальность, но я должен это сделать. Сейчас придет Антонина Игнатьевна, в ее присутствии вы доступным способом и выразите это согласие. Хорошо? «Ах ты, старый лис! Тебе-то это зачем? Надеешься на наследство мальчишки? Дела не так хороши?» Аркадия Львовна попыталась сказать это вслух. Но вместо внятной речи вновь услышала собственное мычание. – Вы не волнуйтесь так, Аркадия Львовна. Все, что наследует мальчик, я трогать не буду – вас это беспокоит? Федор давно все отписал сыну. Свою часть общего имущества и все, чем владела сама, ваша дочь завещала Кириллу. Кроме студии. Естественно, что и картины имеют некую стоимость. А студия и картины теперь принадлежат Анне. Вас удивляет, откуда я знаю подробности? Присутствовал при составлении документа у нотариуса по просьбе вашей дочери месяц назад. Так что делить нечего, все прописано нашими предусмотрительными детьми. Для меня важно, чтобы Кирилл с его здоровьем не попал в детский дом. Это единственная причина, по которой я беру на себя ответственность по опеке. Так вы согласны? «Завещала Анне? Что за блажь! Почему Марго переписала завещание? Неужели догадалась? Быть не может! Девчонка ее никогда не интересовала! Да, собственно, Федора тоже. Они даже не пытались стать для нее родителями. В дом привели, кормили, одевали. Все на этом! Один Кирилл к ней по-настоящему привязан. Тогда почему ей? И почему Амелин не упомянул наследство Улицкого?»

Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Купить недорого с доставкой можно здесь.