…Только один человек знал, что она ищет свою биологическую мать – ее приемный дед Саня. Именно он подарил ей эту волшебную возможность – рыться в интернете без посторонних глаз в собственном ноутбуке. Намеки, пока деликатные, прозвучали еще до отъезда родителей на отдых на Нюшином дне рождения. Уже в четвертый раз в ее жизни накрывали стол и созывали гостей персонально для нее, а не для всех сентябрьских именинников, как было заведено в детском доме. Только ей несли подарки, и даже Аркадия Львовна покупала Нюше что-нибудь в ближайшем супермаркете – коробку зефира или мармелада в шоколаде. Как-то отложилась в ее памяти однажды высказанная Нюшей любовь именно к этим сладостям. Все это считалось семейным праздником, посторонних не звали, не приветствовались и подруги из класса, не говоря уж о детдомовских. Со стороны приходили только родители отца – дед Саня и его жена. Не признаваясь даже себе, что ждет одного деда, Нюша благодарила за подарки всех одинаково сердечно и вполне искренне. Но чувствовала она какое-то щемящее душу родство именно с ним. И в этот раз единичные тосты в ее честь очень быстро перешли в общий шум голосов. Аркадия Львовна, подвыпив, начала громко пенять зятю, что тот загубил жизнь дочери и никчемно воспитал внука. Отец пытался делать вид, что соглашается, подливая теще коньяк чаще, чем другим. Видимо, надеялся, что та быстрее дойдет до нужной стадии неадекватности и удалится к себе. Мама Марго с женой деда Ланой уселись за противоположный от Аркадии Львовны конец стола, чтобы спокойно пообщаться. Кир жался поближе к Нюше. Она видела, ему совсем было не до взрослых разговоров, впрочем, ее они тоже интересовали мало. Спустя некоторое время Нюша, спросив разрешения уйти в гости к подруге, оставила семейство Улицких – Амелиных праздновать Нюшин же четырнадцатый день рождения без именинницы. Семейство, уже привыкшее к ее «неотесанности и отсутствию воспитания» (цитата бабушки Аркадии Львовны), даже не нашло причин, чтобы ее остановить. Минутная пауза, немой вопрос в глазах мамы Марго, равнодушный кивок отца, тоскливо-завистливые глаза Кира и затылок Аркадии Львовны – последнее, что Нюша уловила, отворачиваясь от праздничного стола. За спиной почти сразу же забулькало вино по бокалам, застучали вилки, и голос отца коротко констатировал: «А теперь – тост!» Самого тоста Нюша уже не слышала, быстро поднимаясь по лестнице на второй этаж. Час прошел в любимом ею одиночестве, в темной комнате, освещенной лишь сумрачной луной и включенным экраном ноутбука. А потом дверь резко открылась – дед Саня, единственный, кто свято верил ей, даже когда она врала без страха быть пойманной, стоял на пороге, удивленно глядя на яркий монитор. Он, видимо, тоже уставший от застольной болтовни родственников, решил скрыться в ее комнате. Поэтому, открывая без стука дверь «девичьей», никак не думал, что Нюша там – она же ушла к подруге! Нюша, от неожиданности не сразу захлопнув крышку компа, поняла – по быстро прочитанным дедом словам: «Поиск. Люди. И фамилия…» он мог сделать только один вывод – она, Нюша, продолжает искать. А ведь обещала. Именно ему, что не будет больше! Просто чтобы не расстраиваться от очередного разочарования и бесполезных встреч с чужими людьми. Дед смотрел на нее с упреком и жалостью. Взгляд, который она прощала только ему и никому больше. Упреки раздражали, а жалость бесила. Нюша считала, что большинство людей по-настоящему жалеть не умеют, скрывая свою неловкость за вынужденное признание чужой беды фальшивой гримасой якобы сочувствия. А по большому счету им нет никакого дела до этой, только твоей, беды. Дед Саня жалел по-настоящему. Даже казалось, она чувствует, как болит его сердце, когда покалывает ее. И душа у него плачет, когда Нюше плохо. И одинок он так же, хотя и женат на талантливой пианистке Лане, молодой женщине из маленького села, где у Амелиных уже много лет пустует срубовый дом, окна которого смотрят на темный лес. Дом, из которого в никуда ушли его первая жена Люба и ее сестра Надя, оставив ему годовалого сына Федора и Надину пятилетнюю дочь Светлану… Покашляв, дед спросил: «Ну как?» – «Еще трое, – ответила она, пряча глаза. – Эти – последние». – «Ну-ну», – он как бы поверил ей и на этот раз, переведя разговор на тему именин. Сообщив, что там, за столом, все уже хороши, скоро по домам, поинтересовался списком подарков. Список в этом году был коротким: все родственники скинулись на новый лыжный комбинезон и ботинки. Без дежурного шоколада от Аркадии Львовны. Вторым пунктом стоял футляр для очков от Кира, который тот приобрел на свои личные карманные рубли. Нюша, не без гордости за брата, продемонстрировала его деду. Тот одобрительно кивнул, достал из кармана маленькую коробочку, протянул ей. «Надеждино кольцо. Пусть у тебя будет. Ланке не надо, выкинуть хотела – зла на мать, считает, что та ее бросила. Сохрани, пожалуйста. У моей Любаши такое же было. Им обеим отец на шестнадцатилетие подарил. Только Любаша его никогда не снимала. С ним и пропала… теперь уж не узнать куда! – Враз сгорбившись, он пошел к выходу. – До свидания, Аннушка», – обернулся в дверях, на прощание махнув рукой. Аннушкой из всего этого неродного ей семейства называл ее лишь дед Саня. К ней неплохо относились, даже баловали первый год после детского дома, откуда привезли после спонтанно принятого решения об удочерении взросленькой уже девочки. Документы на нее оформили очень быстро. Да и кто ж мог бы отказать самому Федору Амелину, депутату и благодетелю, регулярно дарившему подарки сиротскому дому. То, что она попала к ним в семью, Нюша считала своей заслугой… ну и везением немного. Четыре года назад перед новогодними праздниками Федор и Маргарита Амелины с семилетним сыном Кириллом приехали одаривать кулечками конфет сирот из их детдома. К этому событию были подготовлены самодеятельный концерт и простенькие поделки благодетелям «на память». Нюша умела лишь прилично вязать спицами носки и варежки, украшая их помпонами из обрезков искусственного меха. Носки на мужскую ногу она связала, измерив стопу сторожа, женские – нянечки, а вот мальчику – на глаз, ориентируясь на детдомовских первоклашек. Они получились толстые, немного большего размера, чем рассчитала. Но вручить их так и не удалось. К середине торжественной части обнаружилась пропажа… мальчика. Кинулись искать его всем гуртом, включая обеспокоенных родителей и ротозея-охранника. Вот тут Нюше повезло – увидев в закутке коридора широкую напряженную спину Семушкина (уже в двенадцать лет «бандита», по единому мнению всех воспитателей и учителей), сбившихся в кружок рядом мелких его подхалимов, она мигом поняла, что тяжело дышащий комочек в центре – сын депутата Амелина, носочки которому она так старательно вязала. В ней тотчас проснулись здоровая злость и всегдашняя тяга к справедливости. С хорошего разбега Нюша сделала подсечку Семушкину, пнула ближайшего мелкого, схватила за руку младшего Амелина и, крикнув: «Беги быстро!» – толкнула его в сторону лестничного пролета. Поднявшийся с пола Семушкин уже надвигался на нее всей своей массой, матерясь и сжимая кулачищи, когда вдруг резко остановился и притих. Нюша обернулась – за ее спиной стоял охранник и водитель Амелиных, человек-гора с квадратной челюстью и злыми глазками. Семушкин метнулся в сторону, но попал как раз в широко расставленные его ручищи и вновь затих. Дальше шли благодарности от родителей, вручение им и спасенному сыну носочков, умиление на лицах директрисы и воспитателей. И ее, Нюшины, слова вдруг: «Возьмите меня к себе! Я за Киром присматривать буду… А то он у вас такой – жизни совсем не знает!» Взяли. Даже удочерили. И стала она Анной Федоровной Амелиной. Мама Маргарита (Марго для домашних) была к ней добра, Федор Александрович иногда трепал по голове, вроде как по-отцовски. Кир ее обожал. И только бывшая милицейская полковница Аркадия Львовна Улицкая, мать Марго, была недовольна «приблудой», как в открытую называла Нюшу, заявляя, что у нее гены алкашки или малолетней дуры, поддавшейся соблазнам взрослой жизни. Да, Нюша была подкидышем. Детскую переноску с кульком из тепленького одеяльца внутри нашел сторож дома малютки на крыльце сторожки. Никаких документов или записочек, как Нюше было известно, в кулечке не было. Только синюшное тельце. Ей потом рассказывали, что скорый консилиум из милицейского участкового, срочно вызванной директрисы и того же сторожа постановил – не жилец младенчик! А она выжила, вот таким образом впервые обманув ожидания взрослых. В дальнейшем привычка делать не то, что от нее ждут, стала ее натурой. Нюша старалась с Аркадией Львовной не сталкиваться, благо квартира была в два этажа. Бабка жила на первом, Нюша с Киром имели соседние комнаты на втором. Напротив, через коридор – спальня родителей. Первый год в новой семье прошел в осторожном взаимном недоверии. Нюше часто дарили подарки, чаще полезные – в виде лишней футболки или кед. Иногда казалось, мама Марго жалеет о появившейся вдруг у нее такой взрослой дочери. Но, наблюдая за ее отношением к родному сыну Кириллу, Нюша очень скоро поняла, что дети ту интересуют в последнюю очередь. Маргарита Улицкая еще до рождения ребенка добилась признания среди местных художников необычностью написанных ею картин. Нюша, впервые попав к ней в мастерскую, остолбенела в прямом смысле слова. Замерев на пороге залитой солнцем студии в мансарде многоэтажки, она взглядом зацепилась за один из рисунков на подрамнике, да так и стояла, пытаясь разгадать загадку. В том, что картины Марго – не просто рисунки, а имеют какой-то конкретный, зашифрованный смысл, она уверилась сразу. Переплетение разноцветных цифр, геометрических фигур, линий, даже отдельных слов и предметов, созвездий и математических символов… смущало. Оглянувшись на Марго, прочтя удовлетворение на ее лице, Нюша почувствовала прилив родственных чувств к чужой до этого мгновения женщине. Видимо, чувство это получилось взаимным – неожиданно та обняла ее за плечи и повела к расставленным на мольбертах рисункам. Завороженно рассматривая их все по очереди, Нюша изредка оборачивалась на Марго, безмолвно ожидая от нее подтверждения своих догадок. Та кивала и улыбалась. Так, не произнеся ни слова, они прошли вдоль всей галереи. В единственном темном закутке за простой ширмой уместились маленький овальный столик, кресло и пуф. Марго достала из шкатулки колоду карт, села в кресло, указав Нюше на пуфик. – Это карты Таро. Никогда не трогай их просто так. Сейчас вытяни три и дай их мне. Не переворачивая. – Марго пристально смотрела ей в глаза. Нюша достала три карты. Марго веером разложила их перед собой. Произнеся: «Так я и думала. Ну и хорошо. Случайностей не бывает», – она собрала колоду и убрала обратно в шкатулку. Еще с минуту молча рассматривала Нюшу. Нюша ни о чем не спрашивала, интуитивно понимая, что та скажет лишь то, что она сможет понять. – Да… очень похожа… как же я раньше не замечала? – задумчиво произнесла наконец Марго. – Учи математику, девочка. Это главное для тебя. И астрономию. – Тон Марго показался Нюше немного торжественным. – И кем я тогда стану? – Почему же станешь? Ты уже есть. Тебе просто не хватает знания некоторых земных наук. Я уже сказала, каких именно. Всему свое время, Нюша. Не торопись. Свернешь с предназначенного пути, мало не покажется. Я пока буду рядом. Но это ненадолго. Разбираться со своей жизнью тебе придется самостоятельно. И ты справишься, запомни! Что бы ни случилось – справишься… – Марго встала с кресла и вышла из-за ширмы. Нюше тогда стало не по себе от этих спокойно сказанных слов. – Пойдем домой. Работать я сегодня уже не буду. Да теперь и незачем, – донеслось из-за ширмы, и Нюша встала с пуфа. Ноги не слушались, она покачнулась и ойкнула. – Ох как я тебя напугала! А ты не бойся ничего. Никогда не бойся, особенно чужих слов. Страх – пустое. Впрочем, ты поймешь это сама и довольно скоро. Нас учат потерями. Сила дается только тем, кто остается один. Тогда и страх уходит. А взамен – уверенность. Все будет так, как и должно быть. Одни приходят на смену другим. Всегда. Просто запомни это. А сейчас пойдем, Нюша. Кира пора с тренировки забирать. Привязалась к мальчишке? – Марго весело улыбнулась. Нюша согласно кивнула. – Я очень этому рада. Видишь, какая-то я мать несуразная. Совсем не умею общаться с детьми. А Киру нужна забота. С тобой ему будет легче. – Марго уже открыла дверь мастерской, жестом указывая Нюше на выход. Молча они ехали в лифте, молча же сели в машину, думая каждая о своем. Позже, оставшись одна в своей комнате, Нюша попыталась проанализировать весь тот день, вспоминая не только каждое слово, но и каждый жест Марго. Смутное ощущение, что это очень важно – помнить самые мелкие подробности, не покидало еще долго. Казалось, теперь между ней и приемной мамой начались какие-то особые, тайные, не афишируемые другим отношения. Она еще долго ждала, что Марго пригласит ее в свою мастерскую, покажет новые картины, а потом усадит на пуф за ширмой. И будет говорить ей слова, пусть загадочные, но предназначенные только ей, Нюше. Но Марго продолжала жить своей отдельной жизнью, одинаково равнодушно-ласково улыбаясь всем домочадцам, включая мужа. Скоро Нюша поняла, что обрела не семью в традиционном понимании этого слова, а некое сообщество неплохих людей, мирно существующих в одном доме. Исключением была Аркадия Львовна, которая нарушала идиллию вспышками злобы и приступами самодурства. Но и в этих случаях конфликты гасились на корню – объект ее внимания быстро скрывался за дверями своего убежища, оставляя ее злобствовать в одиночестве… Как-то так прошли уже почти четыре года в доме Амелиных. Нюше четырнадцать. Она вполне довольна своим личным пространством, то есть небольшой и уютной комнатой, ненавязчивыми приемными родителями, хорошей школой и новыми друзьями. Она очень любит Кира, по-своему жалея его, такого болезненного и слишком, с ее точки зрения, умного. У нее есть родная душа – дед Саня. И у нее есть цель – найти биологических родителей. Правда, имеется и досадная помеха в этой почти идеальной жизни – домашний жандарм Аркадия Львовна Улицкая… Нюша прислушалась. Осторожно приоткрыв дверь комнаты, выскользнула в коридор. Снизу доносился мужской голос. «Кого еще принесло?» – успела подумать она, как внизу что-то упало. Что-то большое и тяжелое. Не думая, Нюша рванула к лестнице. На последней ступеньке первого пролета притормозила и через перила посмотрела вниз. В холле на полу лежала Аркадия Львовна. Широкая спина склонившегося над ней мужчины закрывала верхнюю часть ее туловища. Нюше видны были только раскинутые в стороны ноги, обутые в домашние тапочки. Глава 4 Присев на корточки, Нюша отодвинулась от перил и замерла, прислушиваясь к звукам, доносившимся с первого этажа. Вначале быстрые мужские шаги затихли где-то в районе кухни, и тут же звук цокающих по ламинату каблуков вернулся в холл. Далее послышался звук булькающей воды. Раздавшийся следом возглас Аркадии Львовны разом успокоил ее. Нюша вскочила и быстро спустилась по лестнице. – Здрасьте, – совсем не вежливо буркнула она мужчине, который совсем не милосердно хлопал по щекам лежавшую на полу пожилую женщину. – Здравствуй, девочка. – Мужчина развел руками, в одной из которых был зажат пустой стакан. – Вот, опять в обмороке… я не хотел. – А что вы хотели? – опять буркнула Нюша, опускаясь на колени рядом с Аркадией Львовной и дотрагиваясь до ее плеча. Откуда-то была уверенность, что с той ничего такого страшного не происходит. Мужчину она не боялась. – Это твоя бабушка? – Мужчина подозрительно посмотрел на Нюшу, словно сомневаясь в законности ее присутствия в доме. – Можно и так сказать. Я приемная дочь Амелиных. Что случилось-то? Он не ответил. Вдвоем они помогли пришедшей в себя Аркадии Львовне дойти до кресла. – Я ухожу. Вы сами скажете внучке? – Мужчина кивнул на Нюшу. – Идите. Нюша смотрела на посеревшее лицо Аркадии Львовны. Та молчала. «Потеря, потеря», – прозвучало колоколом в голове Нюши, и вслед за этим неизвестно кому принадлежавшим голосом она будто перенеслась на дорогу, по обеим сторонам которой темнела чаща леса. Как на экране, трейлер на огромной скорости буквально снес в кювет легковушку. Соскользнув с мокрой травы, машина, словно игрушечная, перевернулась несколько раз с колес на крышу и замерла, уткнувшись боком в дерево. «Кровь, кровь, много крови… твоя кровь…» – монотонно повторял все тот же голос. – Заткнись!!!! – громко крикнула Нюша и в бессилии топнула ногой. – С ума сошла? – Аркадия Львовна равнодушно посмотрела на Нюшу. – Они живы? – Нет! Я потеряла дочь. У меня больше нет ни одной дочери. – Голос Аркадии Львовны звучал все громче. – Он угробил ее! Чертов Амелин! Нет! Это не он… а… почему ты спросила, живы ли? Знаешь, что беда… Откуда ты можешь это знать??? Нюша опасливо отошла от кресла, заметив злой взгляд старухи. – Это ты! Зачем? Ну зачем они притащили тебя в нашу семью??? За тобой смерть идет… Ты ж ведьма! Я знаю о тебе все! Разговаривала с вашей директрисой, она тебя боится! И правильно… знаю, ты все подстроила! И уголовник этот по твоей же указке издевался над Киром. И ты якобы спасла его! Все продумала, все учла! Маргоша, девочка моя … как она могла тебе отказать? Ты ее убила! Где ты, там беда! Знаешь, что сегодня еще произошло? – Аркадия Львовна нервно хохотнула. – Недавно звонил Карл – он сломал ногу! Теперь он не сможет приходить к нам! Ты же этого хотела?! – Голос Аркадии Львовны сорвался на крик. Нюша интуитивно молчала, понимая, что нужно дать старухе выговориться. – И с кем я теперь осталась? Одна… никого вокруг… Еще Кир теперь на мне. Слабый, никчемный, весь в своего отца. Ха! И отца у него теперь нет. Сирота он… я сирота… ты, во всем ты виновата… приблуда… – Аркадия Львовна перешла на шепот. Нюша не сразу поняла, что с ней что-то не так. Лишь когда голова старухи резко склонилась на плечо, быстро подошла к креслу. Аркадия Львовна дышала тяжело и прерывисто, глядя перед собой широко раскрытыми глазами. Нюша уже набирала номер «Скорой», как открылась дверь, вошел Кир, а за ним охранник. Позже, откачивая Кира от очередного приступа, отвечая на вопросы Вована и вызванной срочно Веры Антоновны, бессмысленно замирая перед дверью спальни приемных родителей, прислушиваясь – а вдруг какие-то звуки, вдруг они там, Нюша прокручивала в голове сказанное в порыве злости Аркадией Львовной. Понимая, что доля правды есть, она пыталась найти оправдание этой самой доли. …Не совсем четкие воспоминания глубокого детства, начиная примерно с пятилетнего возраста, выделяли ее из массы детдомовских детей, в большинстве своем так и не привыкших к жизни без родителей. Настоящих сирот, как она, было мало. Дети изымались из семей алкашей и наркоманов, битые и голодные. Но, не зная другой жизни, трудно привыкали к новой. Нюша жалела каждого. Чем старше становилась, тем чаще бросалась на защиту слабых. Ее побаивались, она чувствовала это. Особенно после первой стычки с тупым наглым Семушкиным. Тогда ей было всего девять. Заметив, как этот переросток избивает новенького пацана в закутке под лестницей, Нюша бросилась к нему. Как всегда, вокруг драки кучковались мелкота и несколько старших, довольно равнодушно взиравших на буйство Семушкина. Нюша схватила его за рукав куртки и рывком развернула лицом к себе. Дальше ее сознание как бы отключилось. Очнувшись, по возникшей тишине и расступившимся враз наблюдателям Нюша поняла, что произошло что-то из ряда вон. Первое, что заметила, была ее правая рука, державшая за грудки Семушкина. Рука была вытянута вверх. Нюша опустила взгляд ниже и увидела его ноги, висящие в воздухе. Семушкин был прижат ею к стене и поднят над полом. Нюша с изумлением оглянулась на зрителей и разжала кулак. Семушкин сполз по стене и с грохотом упал на колени. Расходились молча, лишь пострадавший от неведомо откуда взявшейся у Нюши силы глухо матерился. Она знала только имя спасенного мальчика – Ваня. После инцидента тот находился в изоляторе их детского дома еще несколько дней. Затем его забрали родственники, оформившие опеку. Семушкин с тех пор ее сторонился, при ней никого не бил, но затаенную им злобу она чувствовала при случайных встречах в коридорах детского дома. Были и еще мелкие происшествия, как то: картина в тяжелой раме, упавшая на голову обидчице-училке; лопнувшая у директора на столе лампа в момент, когда та отчитывала Нюшу; сломанный указательный палец физрука, которым тот незадолго до того, подгоняя, больно ткнул ее в спину. Нюша не раз задумывалась: кто тот невидимый благодетель, помогавший ей наказывать обидчиков? В Бога не верила. Не убедил ее и батюшка, регулярно приходивший из местного храма к детям. Слушая его наставления, она понимала, что этот седовласый старик на ее вопросы не ответит. Поэтому ни о чем и не спрашивала. Их встречи в кабинете директрисы проходили регулярно, видимо, по просьбе самой Виктории Павловны. Но Нюша, спокойно выслушав батюшку, согласно кивала, молча вставала и уходила. Однажды, задержавшись у неплотно прикрытой двери, услышала приговор себе. Батюшка суровым голосом пенял Виктории Павловне, что та не приводит Нюшу в храм. – Девочка одержима. Ей нужна помощь, крестить нужно, отчитывать. Беда может статься! – Что ж она, ведьма, по-вашему? – Ведьма и есть, прости меня, господи, – произнес батюшка и, как догадалась Нюша, перекрестился. Нюша тогда даже не расстроилась. Просто стала отмечать каждый факт таких своих побед, по большей части справедливых, сделав для себя вывод: помогают, значит, «там» так решили. Где это «там», представляла смутно, но голова ее невольно задиралась вверх, к небесам, к неведомому миру звезд и планет… Голос «слышать» она стала много позже. Один раз испугавшись, быстро привыкла и к нему, и к возникающим попутно вполне реальным картинкам… Вторая крупная стычка с Семушкиным случилась в тот предновогодний день, когда к ним приехали Амелины. И перевернула всю ее жизнь… Глядя на спящего после приступа Кира, Нюша вдруг вспомнила слова, сказанные ей Марго в мастерской: «Я пока буду рядом. Но это ненадолго». «Выходит, она знала, что умрет! Как же так? А как я буду жить дальше? А Кир?» – озадачилась она вопросом. – Можно? Я стучать не стал, Кир, наверное, у тебя спит? – Дед Саня тихо вошел в комнату и присел на край кровати. – Спит. Дед, что с нами будет дальше? Я, понятно, в детдом вернусь. А Кира куда? Ты возьмешь его к себе? – Я решу этот вопрос, Аннушка. Опеку над вами обоими мы с Ланой попытаемся оформить. Шансы, вероятно, есть. – Ты хочешь забрать и меня? – Нюша даже не задумывалась о такой возможности. – Я же вам совсем никто! Ну ладно ты, а Лана? Мы же с ней… не разговаривали ни разу! За четыре года! Ей я зачем?