– Кто-то должен пойти сказать Алисе, – сказал дедушка. – А я не знаю, смогу ли сделать это один. – Я пойду, – сказала мама, вставая и заворачиваясь в шаль. – Джо, останься, пожалуйста, здесь и пригляди за сестрой. – Она обняла папу за шею и поцеловала в макушку. – Лучше возвращайся в горы: овцы сами себя не подоят. – Потом взяла дедушку за руку: – Пойдём, сделаем это поскорее. После исхода детей из пещеры деревню на несколько дней окутал непривычный для этого времени года туман. Он идеально подходил к общему унылому настроению. Но даже когда туман рассеялся и все принялись косить сено, никому в деревне так и не удалось вылезти из уныния, несмотря даже на новости с войны. Там всё шло хорошо. Францию освобождали одновременно с севера и юга. Конец оккупации был уже близок, но мало кто в Лескёне мог радоваться этому. Никто больше не разговаривал с немецкими солдатами. При виде их люди отворачивались и уходили. Солдаты теперь почти не заходили в кафе, а если заглядывали, то их встречало враждебное молчание, которое быстро их изгоняло. Больше не было никаких ностальгических бесед о прежних битвах, никаких конфет детям. Джо делал всё возможное, чтобы не встречаться с капралом – не потому, что винил его в том, что случилось с Бенжамином и Лией: он знал, что капрал тут ни при чём. Просто наконец Джо увидел его как человека во вражеской форме – хорошего, доброго человека, Джо в этом не сомневался, – но всё равно врага. В этой путанице он не в силах был разобраться. Несколько раз они встречались взглядами на улицах, но никогда не разговаривали – до того вечера, когда Джо забежал на крыльцо церкви, прикрыв голову курткой, чтобы спрятаться от ливня. Когда он снял куртку, то увидел, что рядом в тени стоит капрал. – Привет, Джо, – сказал он. Джо хотел было убежать. – Нас никто не увидит, Джо. – Капрал снял пилотку и потряс ею. – Юбер отдал мне бинокль обратно. – Я знаю, – ответил Джо. – Но та чашечка, которую он сделал, я её сохраню. Я заберу её домой, когда всё это закончится – а осталось, я думаю, недолго. Она будет мне напоминать об этом месте, о нём и о тебе. – Их отправили в какой-то из этих лагерей, да? – спросил Джо. Капрал не ответил. – Но почему? За что? Что они такого сделали? Капрал глубоко вздохнул. – У меня нет ответов, Джо, – медленно сказал он. – Я не знаю ответов, не знаю причин. Я столько думал об этом человеке и этой девочке, но я всё равно не понимаю. – Он был моим другом, – отчаянно выпалил Джо. – Оба были моими друзьями. Он прятался в горах, и знаете почему? Он ждал свою дочь: что она придёт, и они вместе уйдут в Испанию. Он не хотел уходить без неё. – А девочка, это тоже была его дочь? – Это была Лия, – ответил Джо. – Его дочь зовут Аня. Он был так уверен, что она придёт, но она не пришла. Капрал надел пилотку и собрался уходить. – В тот день, в хижине, – остановил его Джо, – вы же всё поняли, да? Капрал кивнул: – Я решил, что там кто-то или что-то, чего вы не хотели бы мне показывать. – Там было двенадцать еврейских детей, – сказал Джо, – и всем им удалось уйти. Всем, кроме Лии, – они все спаслись. – Он даже не пытался скрыть триумф в голосе. – Ну что ж, – ответил капрал. – Думаю, это уже кое-что. Ауф видерзеен, Джо. – И, подняв воротник шинели, он вышел под дождь. Через несколько дней они возили сено, и вдруг Джо показалось, что он слышит далёкие раскаты грома. Мама остановила лошадь, а дедушка поднял руку, прислушиваясь. Это был не гром, а барабан – барабан Юбера. Кристина запищала, что её бросили, но Джо всё равно помчался вперёд. Он бежал по улицам и видел, что и другие бегут, – все вокруг бежали. Грохот барабана эхом отражался от стен домов, так что казалось, будто Юбер бьёт в дюжину барабанов. На площади все обнимались и кричали. «Они ушли! – услышал Джо. – Немцы ушли!» Звонили колокола, и месье Сартоль, высунувшись из окна Мэрии, возился с выцветшим трёхцветным флагом, который никак не хотел подниматься по шесту – но когда он всё же взлетел вверх, то его встретил такой шквал аплодисментов и криков, что Джо даже не сразу расслышал, как Лоран орёт ему на ухо: «Юбер! Посмотри на Юбера!» Возле кафе все пили прямо из бутылок, обнимались и плясали, а Юбер стоял со своим барабаном и хлестал вино, как воду. Он прикончил бутылку и замахал руками над головой, хохоча, пока из его глаз не потекли слёзы. В следующий раз Джо увидел его танцующим по Площади с Кристиной – получался скорее дикий галоп, чем настоящий танец, но Кристина была в восторге. Месье Сартоль залез на памятник и попытался сказать речь, но никто его не слушал, и он махнул рукой и вместо этого запел Марсельезу, размахивая бутылкой. К концу песни все уже держались за руки и пели вместе с ним. Потом вдруг прибежал отец Лазаль. «Быстрей! – крикнул он, дёргая месье Сартоля за рукав. – Быстрей! Это Юбер – он на кладбище. По-моему, он сошёл с ума. Он пытается сдвинуть одну из могильных плит». Джо сразу понял какую. Он прибежал туда первым. Могильная плита уже лежала сдвинутая, но Юбера нигде не было видно. Джо не понадобилось смотреть, на месте ли дедушкино ружьё, – он так и знал, что его там не будет. Со стены кладбища он увидел, как Юбер скачет вниз по склону, держа ружьё над головой. А по петляющей дороге ниже деревни двигалась серая колонна немецких солдат, которых возглавлял лейтенант Вайсманн на своём коне. – Нет, Юбер! Нет! – завопил Джо и увидел, как лейтенант Вайсманн обернулся в седле и посмотрел наверх. – Не стреляй! Не стреляй! – кричал Джо. Юбер остановился и прицелился в солдат из ружья. Джо перелетел через стену и понёсся вниз по склону, вопя и размахивая руками. Он перескочил через канаву и проломился сквозь кусты изгороди, не переставая кричать: – Юбер! Юбер! Нет! Не делай этого! Выстрела Джо не видел: он запнулся о корень и полетел вверх тормашками, а едва пришёл в себя, как услышал залп. Прозвучало два выстрела. Джо посмотрел туда, где стоял Юбер, и не увидел его. Лейтенант Вайсманн с пистолетом в руке бежал вверх по холму к нему. Джо нашёл Юбера в высокой траве: он лежал, по-прежнему сжимая в руке ружьё. Его глаза смотрели на солнце, но не видели его. Джо взглянул на кровь на траве возле его башмака и вспомнил медведицу, лежавшую на стульях на Площади за несколько лет до того. Человеческая кровь была такая же красная, как медвежья. Джо закрыла тень, и он поднял голову. На него сверху вниз смотрел лейтенант Вайсманн. Он сел на корточки возле Юбера и пощупал его шею. – Как жаль, – сказал он и встал. – Мне ужасно жаль. – Он не хотел ничего плохого, – пробормотал Джо, глядя в спину уходящему лейтенанту, а потом закричал: – Он не хотел! Не хотел ничего плохого… Через несколько месяцев война закончилась. Мужчины из лагерей военнопленных вернулись домой – большинство из них. Все ждали какой-нибудь весточки от Бенжамина и Лии, но не дождались. Вместо этого стали доходить слухи, чудовищные слухи, что были такие лагеря – концентрационные лагеря, – где евреев и других людей целенаправленно уничтожали. Даже когда появились фотографии в газетах и сообщения по радио, вдова Оркада отказывалась верить. Джо цеплялся за девиз самого Бенжамина: «ждать и молиться», но часто, сидя в пустой церкви, он только плакал в ладони: откуда-то он знал, что его молитвы запоздали. Месье Ода тем временем наводил справки. По ним выходило, что Бенжамина и Лию отправили сначала в Гюрс, километрах в тридцати от них, а оттуда переслали в Аушвиц. Это лагерь смерти, сказал месье Ода. Там выжило всего несколько человек, и Бенжамина с Лией среди них не было. Как и миллионы евреев, они никогда не вернутся домой. Дедушка приносил новости вдове Оркада и служил ей постоянным источником утешения в эти тёмные и горькие дни. Никого особенно не удивило, когда они поженились, как раз перед тем, как выпал снег. Дедушка переехал – «чтобы начать всё сначала», как он сказал, – на ферму вдовы Оркада и забрал с собой свиней, что несказанно обрадовало папу, который так и не наловчился с ними управляться. Джо на следующий год ушёл из школы и стал работать пастухом. Вместе с одним лишь Руфом он уводил овец в горы и жил в хижине, как до него папа и дедушка. Руф был единственной компанией, которая ему требовалась. Он с головой погрузился в работу – это был единственный способ забыть о мучительной боли, грызущей его изнутри. Но все ночи в хижине его преследовали сны о Юбере, Бенжамине и Лии. Одним воскресным утром, закончив варить сыр, Джо отдыхал на кровати вместе с Руфом. Первым услышал голоса пёс – и поднял голову. Потом и до Джо донёсся папин кашель и Кристинина болтовня. Они часто приходили в воскресенье к нему пообедать. Джо приходилось изо всех сил держать себя в руках, чтобы хоть как-то с ними общаться. Папа бесконечно расспрашивал его об овцах, а Кристина хотела кататься на осле. Однако сейчас он услыхал и голос вдовы Оркада. Джо спустил ноги с кровати, как раз когда дедушка просунул голову в дверь. – Не помешаем, а? – спросил он. Джо замигал на ярком свете и прикрыл глаза, чтобы лучше видеть. Они все пришли сюда: папа помогал вдове Оркада слезть с лошади, мама принесла корзину для пикника. Руф, по обыкновению, неистово радовался Кристине, встав лапами ей на плечи. Она зашаталась и шлёпнулась, Руф повалился на неё. Она рассмеялась, и все тоже. – Ну что, Джо, ты язык проглотил? – ехидно поинтересовалась вдова Оркада, отряхивая юбки. – Разучился здороваться с незнакомыми людьми? – Незнакомыми? – переспросил Джо. И тут он увидел девочку. Она шла к нему, заправляя за уши рыжие волосы, падавшие ей на глаза. – Я Аня, – сказала она. * * * notes Примечания 1 Боши (Boche) – презрительная кличка немцев, используемая французами во время Первой и Второй мировой войны. 2 Книга Захарии, 14: 9 (русский синодальный перевод).