Глава 4 Должна признаться, люблю, когда меня допрашивает полиция. Я привыкла к тихим беседам с инспектором Хьюиттом, во время которых мне нередко удавалось просветить его в тонких областях химии, а в нескольких случаях и в ряде других вопросов. Хотя я бы предпочла, чтобы меня допрашивал детектив Бранч, я проявила любезность и по отношению к констеблю Оттеру. Сразу же продемонстрировала готовность сотрудничать. – А! Наконец вы пришли за мной, – сказала я с восхищением в голосе. – Ничто не оживляет сонный летний день так, как загадочная смерть, не правда ли, констебль? Надо показать ему, что мне это не в новинку. У него странно дернулся глаз. Что это, солнце? Или я неверно оценила этого человека? – Загадочная, мисс? – переспросил констебль. «Осторожно, Флавия», – подумала я. Этот человек соображает быстрее, чем я предполагала. – Вы же понимаете, что я имею в виду, – начала импровизировать я. – Утонул, но никто не объявлял его в розыск. – Откуда вы знаете? Очевидно, что констебль Оттер – не самый глупый человек. Предвижу его большое будущее. – Путем умозаключений, – объяснила я. – Иначе искали бы тело – на берегах и в воде. Констебль Оттер почесал подбородок кончиком карандаша. На коже осталось темно-синее пятно, но я не стала говорить ему об этом. – Что ж, мисс, – сказал он. – Полагаю, нам стоит оставить подобные умозаключения, как вы это называете, профессионалам: ребятам, у которых есть мозги и микроскопы. Констебль пытался быть остроумным, но я сделала вид, что ничего не замечаю. Должно быть, он неправильно понял выражение моего лица, потому что добавил: – Микроскоп, мисс, если вы не в курсе, – это прибор, который увеличивает маленькие предметы. Сквозь линзу глаз блохи кажется величиной с колесо. Он явно не осознает, что разговаривает с человеком, в распоряжении которого находится один из лучших микроскопов, созданных Эрнстом Лейтцем из Вецлара, и этот человек прекрасно умеет им пользоваться! Болван! – О нет! Неужели? – слова выскальзывали из моего рта, как змеи из корзинки, и моя челюсть отвисла дюйма на три. – Хммм, – протянул он и бросил на меня взгляд искоса. – Вы профессионал, мисс? Его неожиданно проницательный вопрос застал меня врасплох. – Ну… да, – ответила я. – В некотором роде. Ответом на мое признание стало молчание. У этого человека все задатки главного инспектора. Надо быть осторожной. И, что более важно, нужно найти к нему подход. – Вы очень хороши в том, что вы делаете, – сказала я. «Надо подмазывать осторожно, – подумала я, – нельзя перестараться». Он снова бросил косой взгляд, но меня спас от замешательства крик со стороны воды. – Констебль! Констебль Оттер! Это был викарий. Он размахивал руками совершенно неподобающим священнику образом – на манер стрелочника. Констебль Оттер задумчиво вернул записную книжку и карандаш в нагрудный карман кителя. Он не из торопливых. Бросив на меня вопросительный взгляд, он повернулся и пошел по тропинке. Гравий жалобно хрустел под его ботинками. Естественно, я последовала за ним. Он же не сказал мне оставаться на месте. Хотя наша лодка все еще была у причала, я не увидела ни Доггера, ни Даффи. Должно быть, они все еще в «Дубе и фазане» и Доггер изо всех сил старается отвлечь Даффи от мыслей о трупе. Несмотря на суровый внешний вид, у моей сестры тонкая душевная организация. Просто она не любит это показывать. Но, когда карты вскрыты, Даффи всегда сдается первой. Что-то по-настоящему ужасное – например, сломанная при падении с дерева рука или нога или насаженная на грабли жаба – превращает Даффи в дрожащее желе. Вид или даже запах крови заставляют ее расстаться с обедом прямо на месте, как будто ее мозг и желудок связаны напрямую. Но книги – совсем другое дело. Пока нечто просто описывается, без картинок, моя сестра может справиться с чем угодно. В детстве она с превеликим энтузиазмом читала мне эпизод из «Преступления и наказания», когда Раскольников зарубил топором двух старушек. И она явно наслаждалась описанием гибели Владимира в «Евгении Онегине». Его застрелили из пистолета, и из раны сочилась дымящаяся кровь. Книги служат Даффи прокладкой между реальным миром и ее нежным сердцем. Я же совсем другая. Абсолютно. Для меня новый труп – это клубок нерассказанных историй, который просится, чтобы его распутали до последней нитки. И одновременно это пособие по реакциям разложения, что придает ему дополнительный интерес. Моя мысль заключается в том, что хотя между мной и Даффи наличествует определенное сходство, между нами есть непреодолимые – по крайней мере, в этой жизни – различия. Викарий продолжал махать руками, когда я подошла, держась в двух шагах позади констебля Оттера. – Думаю, вы должны это видеть, – говорил викарий, протягивая мокрую туфлю. Красная: пара к той, что была на ноге у трупа. – Где вы это взяли? – неласково поинтересовался констебль. Я по опыту знаю, что полиция не любит, когда улики находит кто-то другой. – Там, – викарий обвиняюще ткнул пальцем в оборванца, стоявшего рядом с мокрым воздушным змеем. Я его даже не заметила. – У Хоба Найтингейла. Я обратила внимание на неопрятного мальчугана, уставившегося на ботинки, которые были ему явно велики. Он был всего на несколько лет младше меня и вполне мог оказаться носильщиком на рынке Ковент Гарден или беспризорником из романов Диккенса, которые обожает Даффи. Судя по фуражке и мешковатым брюкам, у него почти наверняка есть старший брат и нет матери. – На что ты уставилась? – враждебно спросил он. – Извините, – искренне сказала я. – У меня есть привычка разглядывать людей. Он откинул голову и отвел взгляд. Предполагается, что обиженные люди должны некоторое время дуться, только не слишком долго. Придется подождать и посмотреть, примет ли он мои извинения. – Юный Хоб пускал своего змея, – объяснил викарий. – Порыв ветра затащил его в камыши, – он показал на изгиб реки, заросший камышами и ряской. – Вон туда. – И там плавала эта туфля? – уточнил констебль Оттер. – В воде? Викарий кивнул. – И кто ее выловил? – продолжил констебль. – Я, – застенчиво ответил викарий, и я заметила, что его брюки закатаны, демонстрируя бледные ноги и белые носки. – Хоб показал мне. И я пошел туда. Он еще ребенок. Я не хотел, чтобы он упал. – Ясно, – ответил констебль Оттер, взвешивая мокрую туфлю в руке. – Значит, вы выловили ее голыми руками? Викарий робко кивнул. Констебль с видом фокусника извлек из кармана записную книжку и карандаш и сделал запись. Ничего не упускает. – Что ж, – констебль повернулся к хмурому Хобу Найтингейлу. – Чем ты тут занимаешься? Не юли, иначе я все расскажу твоему отцу. Он знает, как с тобой обойтись. Я собралась было броситься на защиту мальчика. Я прекрасно знаю, каково это – когда тебе открыто угрожают. Но не стоило беспокоиться. – Да ради бога, – отрезал Хоб, глядя констеблю Оттеру прямо в глаза. – Я не делал ничего плохого. С каких пор пускать воздушного змея – это преступление? Констебль явно опешил, я тоже. Он снял шлем и почесал затылок карандашом. Я лениво подумала: «Интересно, он там измажется?» – С каких это пор? – настойчиво вопросил Хоб, повысив голос слегка, давая понять, что он на грани взрыва. – Успокойся, парень, – сказал констебль. – Не стоит завязывать свои подгузники узлом. Он взглянул на викария в ожидании улыбки в ответ на остроту, но его шутка умерла, не родившись. Викарий смотрел на него с таким лицом, будто услышал уравнение Эйнштейна. – Что ж, – продолжил Оттер, – тогда беги домой. Если мне что-то потребуется, я знаю, где тебя найти. Внезапно меня осенило. Как будто солнце вышло из-за темной тучи и осветило тропинку в лесу. – Я отведу его домой, – вызвалась я. – Помогу нести сломанного змея.